Таким образом, по мысли Киреевского, наш монархизм в основе своей трехсоставен и нерасчленим. Монархия для нас — это и ограда Православию, и оборона Отечеству. Формула Уварова лишь подчеркнет это триединство национальной идеи: Православие, Самодержавие, Народность, выраженные, по словам святого Феофана Затворника, в нашем святом трехцветном бело-сине-красном знамени!
Неудивительно, что необходимым условием крепости монархической государственности в России является русскость правящей фамилии и искреннее исповедание Царем Православной веры. Сколь же холопски убог наш современный монархизм, сколь он глуп и преступен по отношению к исторической России и к вере наших предков, коль, кроме оголтелых поклонников Марии Владимировны, есть у нас и более экзотические представители околомонархического паноптикума. Например, некий небезызвестный архимандрит, настоятель одного из монастырей в Москве (не хочу называть его имени в надежде, что его мнение на этот счет изменилось), заявил как-то автору этих строк в присутствии еще ряда лиц, что он готов видеть на русском Престоле даже представителя японской императорской фамилии, только бы тот перед занятием Трона принял Православие. О каком искреннем переходе в Православие восточных богдыханов может идти речь, особенно сейчас, в период упадка веры и апостасии, коснувшейся даже высших церковных иерархов? Как может японец проникнуться духом исторической России, обрести лучшую любовь сердца к чуждому ему Русскому Отечеству?
Видимо, некоторым постсоветским гражданам по-холопски приятно уже то, что Царь хоть и раскос, а все же из каких-никаких восточных императоров. Таким вот царям бывший подсоветский человек готов кланяться-с. Точно такой же плебейский монархизм сквозит в изданиях Всероссийского Монархического Центра. После бурного романа с Марией Владимировной эта группа монархистов обрела новую любовь, точно по Киреевскому — не верноподданническую, но австрийскую в прямом смысле слова. В журнале «Двуглавый Орел» за № 1 от 2004 года содержится ответ г-ну Лукьянову от эрцгерцога Отто Габсбурга, который есть лишь часть трогательной переписки. Эрцгерцог Отто благодарен за слова поддержки со стороны Лукьянова и выражает идиотическую радость выродившегося потомка славного рода по поводу объединения Европы торгашей и либеральных недоумков. Более того, оказывается, старик Отто стремился к такому объединению антитрадиционных сил в Европе всю свою жизнь. Какое же это безумие — содействовать в реализации проекта «Вавилонская башня-2» черни, которая разрушила Отечество твоих предков, отняла у них Трон и Корону! Сумасшедший Габсбург — это не единственная новая любовь Всероссийского Монархического Центра. У него теперь новые хозяева — герцоги Ольденбургские, за которыми Центр усматривает все права, — опять же опираясь на Закон о престолонаследии, на Российский престол.
Самое смешное, что все современные представители монархических европейских династий стали носителями самого примитивного буржуазного духа сытости и достатка. Все эти династии отныне лишь бижутерия на толстой шее буржуазии, и кроме презрения, которое они по справедливости заслужили уже от лидеров национальной Европы 30-40-х годов минувшего столетия, воистину ничего не заслуживают. Представители монархических семей в Европе давно похваляются своей идиотической приверженностью идеалам либерализма и демократии. А как же иначе? Без поклонения этим идолам в Европе нельзя жить сыто и спокойно. Из уст представителей этих фамилий нередко можно слышать и антимонархические высказывания. О том, кто такие все эти современные Габсбурги и Ольденбурги, нам еще предстоит особый разговор, сейчас же скажем о другом. Никакой истинной России мы не возродим, если в нас не умрет жалкий раб, пресмыкающийся перед умственно ограниченными мещанами Европы, носящими свои пышные титулы, как сумасшедшие носят пронафталиненную одежду своих предков, извлеченную из гнилых сундуков. Кстати, Ольденбурги тоже в восторге от единой Европы зажравшихся духовных плебеев. О каком истинном монархизме клевретов всяческих Габсбургов, Ольденбургов, раскосых богдыханов и подозрительно упитанных потомков сухощавого Кирилла Владимировича может вообще идти речь? У этих людей не может быть искреннего верноподданнического чувства вследствие утраты ими национальной гордости и Истинной Веры, которая не продается ни за титулы, ни за имена всяких претендентов на Высокий, не для них установленный, Святой Русский Трон.
А других, может быть, вразумит хотя бы следующий факт. В то время, когда мы искренне, с полным на то основанием, считаем, что вплоть до 1917 года у нас была Русская монархическая государственность, и даже представители немецких владельческих корон могли взобраться на наш Трон, только приняв Православие, т. е. хотя бы официально встав на путь добровольной русификации, то в немецкой исторической науке до сей поры можно встретить такое понятие, как Восточная Империя, но применительно не к Австро-Венгрии, а к России. Таким образом, немецкая историческая мысль сама себя обманывала, считая, что у немецкого племени есть три монархии: Прусская, Австрийская (Священная Римская) и Восточная. И в этом заблуждении, происходящем от непомерной гордыни, неоднократно униженной славным русским оружием, немцы пребывают во многом благодаря доморощенным холопам, поклонникам всего иностранного. И если у холопов, играющих в «цацку» либерализма, мода на все господское из обветшалых гардеробов Англии и Франции, то холопы роялистских привязанностей обожают все из шкапа Германского рейха, пусть даже и обноски.
Вернемся к записке Киреевского: «…русскому бывает так противно слушать, когда немец распространяется о своей преданности к Царю, — до чего немцы часто большие охотники при встречах своих с русскими. Русскому почти так же смутно на сердце слушать эти уверения немца, как ему тяжело слушать всегдашние уверения самых бессовестных и корыстных чиновников об их бескорыстном уважении к законам. В таких случаях русский простолюдин обыкновенно глядит на немца с каким-то печальным видом, как бы побежденный его превосходством, и никогда не входит с ним в состязание об этой любви к Царю, как бы вошел с ним в спор о том, кто отважнее, или кто сильнее, или кто крепче ударит кулаком, или кто дальше плюнет. Он нехотя похвалит его за добрые чувства, а внутренне желал бы оставаться один своего мнения. Ибо он боится этой наружной преданности немцев, смутно понимая, что за связью с ними таится и Самозванец, и Бирон, и вся насильственная ломка его старинных нравов и родных обычаев, и что оттуда бывает душное стеснение его сердечных убеждений, не находящих себе прежнего простора в его родной земле. Правда, угнетения Петра, его презрение ко всему русскому, его раболепство перед иностранным русский простолюдин давно забыл. Немецкое правление Бирона давно уже вытеснило из его памяти все, что было иноземного и оскорбительного в петровских насилиях. Уже Елисавету встретил он радостно на престоле как русскую, как избавительницу от немецкого ига только потому, что она была не Курляндская и не Брауншвейгская, а дочь его прежнего Царя, не помня того, что этот Царь был Петр. Но зато теперь на презирающих его немцев и на зараженных ими господ своих слагает он всю вину своих бед и стеснений, надеясь на православного Царя как на сочувственного ему сына Церкви, и с нетерпением ждет того часа, когда немцы перестанут опутывать его своими лукавыми внушениями, от которых в его Отечестве устроивается образованность, противная его духу. Понятие о русском Царе и о немецком направлении так не могут связаться в уме русского народа, что даже память о Петре Федоровиче живет в его сердце, так как он лицо ему любезное и вместе враждебное существующему порядку только потому, что Петр Федорович был Царь, а существующий порядок он считает немецким. Однако же несправедливо было бы думать, что нелюбовь русского к немцам происходит от его ненависти к умственному просвещению, которое через иностранцев приходит в Россию. Это клевета на русского человека, выдуманная иностранцами. Русский уважает науку и знание почти столько же, сколько не любит немцев, и даже если что-нибудь смягчает в нем нелюбовь к немцам, то это именно их превосходство в умственных познаниях. В незнании своем русский сам охотно сознается и без ложного стыда готов учиться у немца. Но ему противен тот чужой дух, в котором это просвещение к нему вводится, ему оскорбительно то иностранное клеймо, которое с него не снимается и вытесняет всякую русскую особенность. Русский простолюдин рад учиться у немца, чтобы быть умнее, однако же лучше хочет быть глупым, чем немцем. Русский образованный класс рассуждает иначе: он лучше хочет быть глупым ничтожеством, чем быть похожим на русского. Однако любовь к Царю и любовь к Православию и к России не потому только должны составлять одно, что русский простолюдин до сих пор не умеет их разделить, но потому, что они в сущности своей неразделимы… Потому и русского Царя не может любить человек, держащийся другого вероисповедания… Равнодушие к Православию… произвело бы совершенное разрушение всей крепости России».
