— Прости за этот взрыв, — сказал он наконец. — Это был ужасный день, и я по натуре неспокойный человек. Ты в безопасности со мной, Пирия. Но дай мне эти пять дней, и я доставлю тебе к Андромахе.

— Прости меня тоже, Одиссей, — вздохнула она. — Я сказала, не подумав. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из членов команды пострадал из-за меня. Я, конечно, подожду. Как ты меня представишь, когда мы доберемся до дворца Гектора?

Тут он покраснел.

— Я много об этом думал. Я не могу представить тебя как рабыню или служанку, поскольку тогда тебя поселят среди работников во дворце Гектора. Тебе будут давать задания, к которым ты не готова. Я не могу сказать, что ты член моей семьи, потому что все знают, что у меня нет семьи, кроме Пенелопы. Поэтому — и не сердись, прежде чем я закончу, — я скажу, что ты моя любовница. Тогда тебе предоставят комнаты, и я пришлю тебе новую одежду вместо этого изодранного платья. Тебе не нужно бояться. Я не буду требовать, чтобы ты исполняла эту роль. К его удивлению, она улыбнулась.

— Благодарю тебя, Одиссей.

— Тогда решено. А теперь я остужусь и поплаваю, а затем надену царскую одежду для церемонии открытия.

Перейдя на нос, он спустился на песок. Скинув тунику и сандалии, он пошел вброд по воде, а затем нырнул. Холодная морская вода освежила его, но мелкие проблемы продолжали его мучить.

«Это просто сломанный лук, — успокоил он себя. — Не больше, не меньше».

Надев длинную белую тунику и соломенную шляпу с широкими полями, Одиссей отправился на стадион в одной из колесниц Приама. Его поприветствовал сын царя Трои, Полит, скромный, скучный и неразговорчивый юноша отвел его в отгороженное место, где он оказался в компании Агамемнона, Пелея, Идоменея и Нестора. Царь Микен кивнул в знак приветствия.

— Я слышал, что тебе не благоволила удача на турнире лучников, — сказал он.

— Лук сломался, — ответил Одиссей как можно более небрежным голосом, словно его не волновал результат. Но он знал, что его тон не обманул Агамемнона. У этого человека разум был острый, словно жало змеи.

На стадионе темноволосый молодой воин в золотом плаще ходил по беговым дорожкам. Расстояние составляло три сотни шагов, примерно равные огромным шагам Геракла, который первым установил бег на короткую дистанцию много поколений назад.

— Судьями на Играх должны быть люди благородного происхождения, — пробормотал Идоменей, — а не какие-нибудь крестьяне в доспехах.

Одиссей оставил эту фразу без комментариев. Дед Идоменея был воином-крестьянином, который захватил часть Крита и объявил себя царем. Нестор посмотрел на него, приподняв от удивления брови. Ему тоже было известно происхождение Идоменея.

Как только определили беговую дорожку, вынесли шесты, обозначающие повороты, и вбили их в землю. В другом конце поля первые атлеты покинули галерею и заняли свои позиции. Царь Итаки увидел, как Каллиадес размахивает руками и разминает свои мускулы.

— Я знаю этого человека! — воскликнул Агамемнон. Его лицо потемнело от гнева. — Он микенский изгнанник.

— Который? — невинно осведомился царь Итаки.

— Вот! Тот высокий, — ответил царь Микен, показывая снова на Каллиадеса.

— Это член моей команды, — возразил Одиссей. — Он бежит за Итаку.

— У этого человека меч Аргуриоса, — добавил Идоменей.

— Еще один предатель, — фыркнул Агамемнон.

— В мире полно предателей, — согласился царь Итаки. — Так откуда ты знаешь этого человека?

— Он убил Коланоса, моего верного Последователя, и его приговорили к смерти за это. Но он скрылся от правосудия и сбежал… очевидно, к тебе.

— Если бы я знал, — вздохнул Одиссей. — Естественно, по окончании Игр я выгоню его из моей команды.

— Его нужно вышвырнуть прямо сейчас, — настаивал Агамемнон. — Я сообщу об этом Приаму.

— Это может вызвать одну или даже две проблемы, — заметил царь Итаки. — Кажется, я вспоминаю, что прошлой осенью, когда состоялось нападение на Трою, царь Приам освободил всех пленников. Говорят, что он потребовал, чтобы они убили своего полководца, человека, который предложил предать своего царя.

— Грязная ложь троянцев! — возмутился Агамемнон. — Коланос никогда бы не предал меня.

— Даже если это так, Приам приказал убить Коланоса. Вряд ли ты можешь попросить наказать человека, который выполнил его приказ. И, кроме того, это очевидно: Коланос предал тебя, напав на Приама, который был — и остается — твоим союзником.

Агамемнон замолчал.

— Твои слова разумны, Одиссей, — согласился он наконец. — Меня печалит, что не все мы союзники. Конечно, ты видишь, какую угрозу представляет собой Троя? Ты полагаешь, что Приам со всем своим богатством и растущей армией не имеет видов на западные земли?

— Я не знаю замыслов Приама. Но полагаю, что единственное его желание — это преумножение богатства. И ему не нужно нападать на других, чтобы увеличить его. Троя впитывает в себя золото с каждым днем, с каждым кораблем и караваном.

— У меня есть свои люди в Трое, — признался царь Микен, понизив голос. — Приам недавно купил тысячу фригийских луков, и он закупает олово и медь для вооружения. Доспехи, шлемы, щиты и мечи. Если мы не разберемся с этим человеком сейчас, он подомнет нас всех под себя.

Одиссей улыбнулся.

— У меня нет врагов, Агамемнон. Ни в Трое, ни среди микенцев, хеттов или египтян. Мои корабли охотно принимают в каждой бухте и порту.

Казалось, Агамемнон расслабился.

— Я ценю твою честность, Одиссей. Я буду таким же искренним в ответ. Когда разразится война — а это неизбежно, — тогда тех, кто будет продолжать вести торговлю с Троей, объявят врагами. Тогда люди, сохраняющие нейтралитет, будут не нужны.

— Становится опасным сохранять нейтралитет в наши дни. Позиция старого Эионея была нейтральной. Я слышал, что он упал с лошади и умер.

— Трагическая потеря для его народа, — вздохнул царь Микен. — И я боюсь, что его смерть будет не последней. Мне сообщили, что другого царя объявили врагом Трои. Кто бы это ни был, ему повезет, если он покинет город живым.

— Ты предполагаешь, что это Приам убил Эионея?

— Я не ссорился с ним. Наверное, он готовился расторгнуть свой союз с Троей.

Одиссей не поверил этой лжи ни на секунду, но ничего не возразил.

— А кого из царей назвали врагом Трои? — спросил он.

— Я не знаю. Но мне бы хотелось это знать. Это очень странная история.

Как раз в этот момент в толпе раздался крик, и бегунов попросили занять места у линии старта в западной части дорожки. Судья поднял руку. Толпа замолчала.

— Вперед! — закричал он. Двадцать бегунов бросились вперед, к шесту, обозначающему финишную прямую. Несколько судей ждали там, чтобы заметить первую пятерку, которая пересечет линию. Эти бегуны пройдут в следующий тур.

Каллиадес финишировал вторым. За этим забегом были и другие. Одиссей наблюдал за ними, время от времени делая ставки с Нестором и Идоменеем на кого-нибудь из бегунов. Затем он покинул ограждение и прошел вокруг стадиона туда, где проводились соревнования по метанию копья. Биас метал хорошо, но царь Итаки заметил, что чернокожий моряк потирает плечо. «Он выглядит довольно усталым, — подумал Одиссей. — К концу соревнований его плечо превратится в настоящий очаг боли».

Затем в отдалении он увидел Геликаона, который стоял рядом с Приамом. Его сердце охватила радость, и царь Итаки помахал ему рукой, чтобы привлечь внимание юноши. Он был убежден, что ему это удалось, потому что темноволосый Геликаон посмотрел в его сторону, а затем отвернулся. Одиссей наблюдал за тем, как он пробирался сквозь толпу, пока не исчез из вида.

«Мальчик выглядит худым и изможденным, — подумал он. — И при таком количестве микенцев в Трое ему не следовало показываться на людях. Но я подниму ему настроение, когда мы поговорим. Геликаон будет рад узнать, что поставки олова с Семи холмов превзошли все ожидания и прибыль за последний сезон была огромной».