Проголодавшись, Одиссей подошел к палатке с едой, где насладился в тени изысканным троянским кушаньем — мясом и травами, которые были завернуты в широкий лист, маринованный в вине. Затем он снова обошел стадион и вернулся в ограждение, где находился Агамемнон вместе с царем Пелеем и его сыном Ахиллом.

Царь Итаки посмотрел на дородного царя и вспомнил о Пирии и о том, как она отрезала свои белокурые локоны, будучи ребенком. Он знал, как и большинство западных царей, об отвратительных сексуальных пристрастиях Пелея, но теперь ему было известно еще об одном злом поступке, совершенном этим человеком.

«Теперь посмотри, что ты заставила меня сделать, потаскушка!»

Ужасно, что он изнасиловал собственного ребенка, но то, что он заставил ее поверить, что это ее вина, было верхом подлости.

— Рад нашей встречи, — сказал Пелей, протягивая ему руку.

— Ты должен простить меня, — ответил Одиссей, избегая рукопожатия. — Я только что съел сладкое мясо, и мои руки липкие от меда, — он повернулся к Ахиллу: — Рад видеть тебя, парень. Говорят, что ты станешь чемпионом Игр.

— Здесь нет настоящий бойцов, — угрюмо заметил юноша. — Кроме, наверное, твоего человека, Леукона.

— Он опытный боец.

Состоялось еще несколько забегов. Пелей и Ахилл отошли к Идоменею и Менестеосу, царю Афин. Агамемнон наклонился к Одиссею:

— Ты не слишком любишь Пелея?

— Я едва его знаю. Итак, расскажи мне о враге Трои.

— Я знаю только часть истории. Дай мне время, и я узнаю больше. Ты помнишь убийцу Карпофоруса?

— Только по слухам.

— Он погиб, ранив ужасного Геликаона. Но он умер не в ту же секунду. Кажется, Карпофорус также был виновен в убийстве отца Геликаона.

Одиссей внезапно почувствовал озноб, у него свело желудок.

— Что такое? — спросил Агамемнон. Его темные глаза наблюдали за царем Итаки.

— Слишком много мяса, — ответил Одиссей. — Продолжай.

— Я мало, что могу рассказать. Карпофорус сказал Геликаону, кто заказал смерть его отца. Геликаон сообщил об этом Приаму. Как тебе известно, царь Трои был кровным родственником его отца. Кузеном или вроде того. Законы чести требуют, чтобы он объявил человека, заказавшего смерть Энхиса, врагом Трои. Я сомневаюсь, что этот человек — простой торговец, похоже, что он царь. Вопрос в том, кто это? Энхис не был врагом Микен. Я думаю, что это мрачная тайна.

Одиссей видел, что Агамемнон внимательно на него смотрит.

— Я не сомневаюсь, что скоро на эту историю прольется свет, — сказал он и отошел от царя Микен. Он заметил идущих мимо Каллиадеса и Банокла. Выйдя вперед, он подозвал к себе двух друзей. У Банокла распух правый глаз и была разрезана губа, но он был в прекрасном настроении.

— Ты видел меня, Одиссей? — спросил он. — Я завалил этого хетта шесть раз. — Великан поднял кулак. — Молот Гефеста!

— Ты хорошо сражался, — похвалил его царь. — Вы сейчас возвращаетесь во дворец?

— Нет, — покачал головой Банокл. — Я иду в Нижний город, чтобы увидеться с другом.

— Я направляюсь на «Пенелопу». И был бы благодарен вам за компанию, — сказал Одиссей, глядя на Каллиадеса. Глаза воина сузились. Затем он кивнул.

— Для нас большая честь пройтись с тобой, царь Одиссей.

— Да? — удивился великан.

— Закон дороги, — объяснил ему Каллиадес.

— Держитесь поблизости и будьте начеку, — велел им царь Итаки, направившись к Верхнему городу. Двое воинов последовали за ним.

Пока Одиссей шел, в нем проснулась холодная ярость, намного более сильная, чем те вспышки гнева, которыми он был известен. Она ожила в нем, глубоко внутри, пробуждая мысли и чувства, которые он прогнал от себя почти пятнадцать лет назад.

Теперь Приаму было известно, что Одиссей нанял Карпофоруса, чтобы убить отца Геликаона.

И поэтому его объявили врагом Трои. Этот факт сам по себе вызывал в царе Итаки чувство великого сожаления. Но это было вполне понятно.

Однако Приам не избрал для себя благородный путь: вызвать Одиссея во дворец и изгнать его из Трои. Вместо этого он решил унизить и опозорить его. Холодная ярость поднималась в нем, охватывая все тело. Было ясно, что последует за этим. Во время Игр Приам будет пытаться разделить царей запада, подкупать жадных и запугивать слабых. Он не мог позволить Одиссею покинуть Трою живым, чтобы тот мог заключить союз с Агамемноном. Приам знал, что Нестор с Пилоса и даже Идоменей начнут колебаться, если Одиссей присоединится к рядам микенских заговорщиков.

По дороге царь Итаки наблюдал за лицами прохожих в толпе, выискивая признаки напряжения, обращая внимание на любого, кто слишком долго или слишком пристально смотрит на него. Оглянувшись налево, он увидел, что Каллиадес делает то же самое. Справа от него осторожно шел Банокл, тоже изучая толпу на случай неприятностей.

Прогнав от себя мысли об убийстве, он вернулся к более серьезной проблеме. «Должен быть способ каким-нибудь образом выйти из положения, — подумал он. — Ты — Одиссей, мыслитель, стратег. Ты известен своим умом и хитростью». Один за другим он обдумывал варианты действия. Что если он отправится к Приаму и попытается все объяснить? Царь Трои не станет слушать. Одиссей заказал смерть его кровного родственника. Законы чести требовали от него мести.

Что еще можно сделать? Он мог собрать своих людей, ускользнуть из Трои на рассвете, вернуться на Итаку, в другой конец Зеленого моря. А что потом? Жить всю оставшуюся жизнь в страхе перед убийцами, посланными Приамом? Еще оставался Геликаон. Раз он отправился к Приаму, значит, тоже объявил Одиссея своим врагом. Ужасный «Ксантос», не считая пятидесяти других галер под началом Геликаона, будет плавать по Зеленому морю, охотясь за кораблями Итаки. Если они отрежут путь к Семи холмам, Итака за год — самое большее, два — обнищает и погибнет.

«Смотри правде в глаза, Одиссей, — сказал он себе. — Решение Приама сделать меня врагом оставило только один возможный выход. Ты словно корабль, который попал во власть штормовых ветров и лишился управления: он несется к ненавистной и кровавой земле, посещать которую ему бы не хотелось». Одиссей любил Геликаона и чувствовал огромную симпатию к Гектору и его жене Андромахе. В грядущей войне его симпатия будет на стороне Трои. Ему не нравился Агамемнон, страдающий манией величия, он ненавидел ужасного Пелея. Царь Итаки презирал подлого Идоменея и не чувствовал симпатии к Менестеосу, царю Афин. Из всех царей западных земель ему нравился только Нестор. Его снова охватила ярость, холодная и всепоглощающая.

Одиссей посмотрел на возвышающиеся стены и великие Шеаенские ворота. Он увидел на вершине горы дворец Приама и здания по обеим сторонам узких, извилистых улиц. Он больше не смотрел на них как на впечатляющие произведения архитектуры. Теперь царь Итаки смотрел на них по-другому. Он хладнокровно подсчитывал необходимое количество людей, чтобы взять их штурмом, и представлял улицы в качестве поля битвы.

Когда они пробирались сквозь толпу, к нему наклонился Каллиадес:

— Четверо, — сказал он, — идут за нами немного в отдалении от самого Поля для турниров.

Одиссей не стал оглядываться назад. Каллиадес и Банокл не были вооружены, а у самого царя Итаки был только маленький изогнутый нож в украшенных драгоценностями ножнах. Этим оружием хорошо резать фрукты, но более того.

— Это воины? — спросил он.

— Наверное, но на них нет доспехов. У них ножи, а не мечи. Царь Итаки представил себе предстоящий им путь. Вскоре они сойдут с основной улицы и будут пробираться узкими переулками. Остановившись у палатки на рынке, он взял маленький серебряный браслет, украшенный опалом.

— Прекрасная вещь, — сказал владелец палатки. — Вы не найдете лучше.

Одиссей положил его на место и продолжил путь.

— Двое из них свернули в переулок слева, — сообщил Каллиадес.

— Они знают, что мы направляемся на корабль, — объяснил ему царь Итаки. — Поблизости есть маленькая площадь с колодцем. Дорога, по которой мы идем, пересекается там с переулками. — Он посмотрел на Банокла. — Ты приготовил Молот Гефеста?