Наполнив кубок водой, Геликаон осушил его.

— По твоим словам, все выглядит так просто, Гершом. Но это не так. Я вырос с верой — как учат всех детей благородного происхождения, — что семья и честь — это все. Единство крови — вот что нас связывает. Если напали на одного члена семьи, это значит, что напали на всю семью. Поэтому враги знают, что, если они захотят причинить вред одному из нас, остальные пойдут на него с огненными мечами. Такое единство предполагает безопасность. Законы чести требуют отомстить всякому, кто выступил против нас.

— Мне кажется, — сказал Гершом, — что жители моря проводят очень много времени, разговаривая о чести, но, если отбросить все эти высокопарные слова, вы ничем не отличаетесь от других народов. Семья? Разве Приам не убил своих побочных сыновей? Когда царь умирает, разве его сыновья не идут друг на друга войной, сражаясь за наследство? Люди говорят о том, как ты отреагировал на смерть отца. Они удивляются, что ты не приговорил к казни своего младшего брата. Твой народ процветает на крови и смерти, Геликаон. Твои корабли нападают на земли других народов, забирают пленных, превращая в рабов, сжигают и грабят. Воины хвастаются тем, сколько врагов они убили и скольких женщин изнасиловали. Почти все ваши цари захватили трон с помощью войны и убийств, или они являются наследниками тех, кто захватил власть с помощью войны и убийств. Поэтому оставь все эти разговоры о чести. Единственное, что я знаю о твоем отце, — он пытался лишить тебя наследства, объявив твоего брата своим преемником. Ты рассказывал мне, что Одиссей помог тебе стать мужчиной и ничего не попросил у тебя взамен. Ты видишь какой-то смысл в том, чтобы убить друга ради мести за смерть врага? Потому что твой отец был для тебя врагом.

Геликаон сидел молча какое-то время. Затем он посмотрел на Гершома.

— А что насчет твоей семьи? — спросил он. — Ты никогда не рассказывал о ней. Ты бы простил человека, который убил твоего отца?

— Я никогда не знал моего отца, — ответил египтянин. — Он умер до моего рождения. Поэтому я не могу ответить на твой вопрос. Дело в том, что ты поверил Атталусу — Карпофорусу, как бы его там ни звали. Если он говорил правду, тогда это только ее часть. У Одиссея есть другая ее часть; соединив их вместе, можно узнать истину. Тебе нужно поговорить с ним.

Геликаон потер глаза.

— Мне нужно отдохнуть, друг мой, — сказал он, — но я подумаю о твоих словах.

После того как Счастливчик отправился спать, Гершом покинул здание дворца. Двое мужчин слонялись без дела возле источника на другой стороне улицы. Гершом подошел к ним. Оба они были худощавыми, с холодными глазами.

— Ну что? — спросил Гершом.

— Трое приходили сегодня, — ответил первый. — Они обошли вокруг дворца, посмотрели в окна. Я проследил за ними до дворца Полита. Это микенцы.

Египтянин вернулся во дворец, прошел по нижним этажам и проверил засовы на закрытых окнах. Он знал, что в его действиях было мало смысла, потому что задвижки были ненадежными и не смогли бы помешать решительному убийце. С помощью лезвия кинжала можно было легко открыть засовы.

Вернувшись в зал, Гершом лег на кушетку и закрыл глаза. Ему нужно было поспать до вечера, чтобы потом бодрствовать всю ночь. Он поспал немного, но ему снились дурные сны.

На закате его разбудила служанка, сообщив, что прибыл царевич Дифобос, который хочет навестить царя Дардании.

Гершом послал служанку разбудить Геликаона и вышел с заспанным видом, чтобы поприветствовать худого темноволосого молодого царевича. Диос выглядел обеспокоенным, но ничего не сказал, когда они прошли в зал. Другая служанка принесла поднос с едой и кувшин с разбавленным водой вином. Диос отказался от того и от другого и молча сел.

Когда вошел Геликаон, Диос тепло обнял его.

— Ты с каждым днем выглядишь все лучше, друг мой, — сказал он.

Гершом сидел молча, пока они болтали; в воздухе стояла какая-то напряженная атмосфера. Наконец Диос сообщил:

— Одиссея объявили врагом Трои.

— Что?! — воскликнул Счастливчик. — Почему он стал вашим врагом?

Диос выглядел удивленным.

— Потому что послал убийцу к твоему отцу, конечно. Вся краска отхлынула от лица Геликаона.

— Это приказал Приам?

— Да.

— Откуда он узнал?

— Он приходил навестить тебя, когда ты болел и лежал в бреду. Ты рассказал ему о Карпофорусе.

— Я не помню этого, — вздохнул Геликаон. — И это самая худшая новость, которую я слышал за долгое время. Приам собирается совершить ужасную ошибку, о которой ему придется пожалеть, если мы не заставим его изменить решение.

— В этот день солнце станет зеленым, — сказал Диос. — Но я не понимаю тебя, Геликаон. Какая ошибка? Одиссей убил твоего отца.

— Только по словам Атталуса, — ответил царь Дардании с отчаянием в голосе. — Нам следовало, по крайней мере, дать Одиссею возможность оправдаться.

— Гектор просил о том же, — сказал царевич. — Но отец не послушал. Это бесполезно. Ты поверил убийце и убедил в этом отца. Он не изменит свое решение, Геликаон. Он сказал, что законы чести требуют мести. За пролитую кровь нужно заплатить кровью.

Гершому не нужно было слушать дальше их разговор. Встав со своего места, он оставил этих двоих наедине и вышел на улицу в сгустившиеся сумерки.

Царица Гекуба чувствовала себя богиней Олимпа, когда смотрела на две бухты, раскинувшиеся внизу. Из своей комнаты в Радости царя она могла видеть справа от себя мелководную бухту Трои с ее коричневой и солоноватой водой. Бухта была переполнена кораблями, которые боролись за свободное место на берегу. Слева от нее находилась более глубокая бухта Геракла, голубые воды которой искрились на солнце. Даже здесь было много кораблей, берег быстро заполнялся. Гекуба теперь редко улыбалась, но мысль обо всех этих сердитых капитанах кораблей вызвала у нее сухой смех.

Боль, резкая и сильная, появилась у нее в животе и перешла в нижнюю часть спины. В эти дни она думала о себе как о судне, которое каждый день наполняла новая боль. Дрожащими пальцами царица потянулась за склянкой с лекарством и сковырнула ее восковую печать острым ногтем. Открыв пузырек, она поднесла его к своим сухим губам и внезапно остановилась. «Не сейчас», — решила Гекуба. Она еще могла видеть корабли в бухтах и людей, которые толпились на берегу. Когда начинал действовать наркотик, эти корабли превращались в огромных чудовищ, а люди — в волшебных насекомых, которые летали и роились у нее перед глазами. Несмотря на временное облегчение, Гекуба ненавидела эти минуты, когда ее мысли мешались и путались. Царица могла вынести возраст и болезнь, которые изнуряли ее тело, но только не это. Она всегда славилась своей красотой, но последние двадцать лет царицу знали, уважали и боялись за ее сильный ум, умение перехитрить, провести, обмануть врагов Трои. Гекуба умела предвидеть опасность и избежать ее, как будто вырвав сорняки из сада.

Она сидела очень тихо и пыталась отвлечься от ужасной боли. Гекуба вспоминала годы славы с Приамом, думала о свадьбе сына, которая должна состояться через несколько дней. Ее миссия была почти завершена, пророчество должно скоро исполниться. Как только Андромаха забеременеет, Гекуба сможет, наконец, умереть, не беспокоясь о будущем Трои.

У царицы над головой поднимался навес цвета шафрана, который укрывал ее от утренних лучей солнца, заливавших все вокруг ярким светом. Раскаленные ножи начали пронзать ее живот, она вскрикнула от боли. Глубоко вздохнув, Гекуба неохотно поднесла склянку к губам и выпила ее содержимое. Лекарство было горьким и обжигающим на вкус. Но боль вскоре начала постепенно утихать. Когда она впервые выпила это лекарство, боль прошла полностью. Но теперь рак был сильнее, и ничто не могло полностью устранить его действие. Теперь она не смогла бы вспомнить день, который прошел без страданий.

Время от времени перед ее глазами возникали разные образы. Порой ей казалось, что они проплывают в воздухе. Царица понятия не имела, кем было большинство этих фигур. Люди разговаривали с ней, но их голоса звучали приглушенно и отдаленно. Она не обращала на них внимания.