— Означает, ли это, что выборы, остаются выборами, а кампании — кампаниями, независимо от того, где это происходит?

— Именно так. В США я неоднократно говорил о том, что все выборные кампании имеют, много сходного и отнюдь не важно, добиваетесь ли вы. избрания на пост, окружного значения или в сенат. США.

— На Западе много внимания уделяется первым, демократическим выборам, скажем, в Польше или Никарагуа. Есть ли схожие черты, между тем, что происходит, в Латвии, и опытом, накопленным, в других странах?

— Я не был в Никарагуа, поэтому не берусь судить о происходящих там процессах Однако должен признаться, что перед приездом в Латвию я с тревогой думал о том, есть ли здесь гарантии честного проведения выборов. Судя по тому, что мне стало известно в последние дни, это вполне возможно, но при условии присутствия на избирательных участках представителей общественности. Важно, что вы. четко знаете, о чем. говорить с избирателями (в США порой бывает, так, что кандидаты, попадают в затруднительное положение именно потому, что не могут наладить контакт с аудиторией). Но вы должны отработать методы пропаганды идей; в течение следующих недель я тоже подключусь к этой работе, чтобы ее совершенствовать, насколько это возможно в местных условиях.

— Вас, кажется, увлекло это дело. Как вы в него «втянулись»?

— В ходе одной кампании в США я познакомился с Миервалдисом Янше-вицем, который привел группу латышей-добровольцев. Они оказались очень толковыми помощниками, сделали все, что обещали. К тому же мне понравилась их интеллигентность. Позднее Яншевиц позвонил мне и сказал: «Я только что вернулся из Латвии, там скоро будут выборы… Не хочешь ли поехать со мной туда помочь по части организации выборной борьбы?» Вначале я принял это предложение за шутку, но оказалось, что все серьезно, и вот я здесь.

— В США политические деятели, с которыми вы сотрудничаете, — это преимущественно прагматики. Существует ли подобие между той политикой и политикой в Латвии?

— Да, существует. На мой взгляд, устремления НФЛ весьма умеренны. С такой политикой я знаком, я сам ею занимался. Я сотрудничал преимущественно с кандидатами от Демократической партии, однако помогал также и республиканцам. Конечно, если это были хорошие люди, — для меня это основной критерий.

Работа в Латвии лишь начата. Вчера меня попросили дать оценку увиденному, указать на недостатки. Я считаю, что вам. следует, развивать технику и методологию распространения идей в условиях ограниченных ресурсов. Я высказал также свои соображения по вопросам руководства выборной кампании. Кроме того, в ближайшие дни вместе со знакомыми художниками я намерен изготовить плакаты для кампании. В местных условиях, безусловно, они будут весьма эффективны. Надо поразмыслить и над методологией работы в будущем. Буду думать над этим уже на обратном пути, во время полета в Америку.

— Спасибо за беседу».

(«Атмода». 1989. 30 октября. № 49)».

Это была та самая газета Народного фронта Латвии «Атмода», русский ее вариант, в которой начинали свою карьеру нынешние «пропутинские патриоты» Максим Соколов и Михаил Леонтьев, Александр Казаков и многие другие небезызвестные сегодня журналисты и политологи. Удивился бы Валерий Алексеевич в январе 91-го, когда перечитывал пожелтевшую уже тогда газетку, если бы ему сказали о будущей судьбе ее авторов? Пожалуй, нет Вот в 1989-м, когда только начинал свою политическую карьеру, наверное, да.

А потому он просто сунул газету в папку с материалами для готовящейся к печати брошюры и пошел обедать. Спустился по крутой лестнице на первый этаж, вышел на улицу, протиснулся в узкий проход между бетонными блоками очередной баррикады и, повернув у Пороховой башни на Вальню, через несколько шагов оказался уже под аркой любимого кафе «Драудзиба» — по-русски — «Дружба». Буфетчица привычно смешала ему «Черного Петериса» — водка с бальзамом — пятьдесят на пятьдесят плюс маринованный огурчик — и налила кофе.

Валерий Алексеевич поблагодарил и предусмотрительно отсел подальше от стойки — вступать в долгие разговоры и выяснения обстоятельств того, кто кого «наградил» французским насморком — буфетчица питерского журналиста, когда-то приведенного в кафе Ивановым, или он ее, — уже надоело.

Когда-то именно здесь, в «Дружбе», засели, отстав от веселого шествия в Старую Ригу, свежеиспеченные студенты университета, утомившись от торжественной церемонии вручения студенческих билетов в Большой Ауле ЛГУ. Пили тот же «Черный Петерис», мужчины, конечно, а было их на всю группу четверо. Девочки, вчерашние школьницы, предпочитали «Черный бархат» — тот же рижский бальзам, только не с водкой, а с шампанским. Потом, уже на старших курсах, получив «стипу», стали отмечать ее тут же, на Вальню, но уже в «Максле» — столовой театрального общества, больше похожей на ресторан, но с вполне демократичными ценами. На четверых хватало десятки, чтобы заказать всем фирменную соляночку, рулетики «Пулверторнис» («Пороховая башня») и селедочку под сметаной. И, конечно же, бутылку водки и кофе. А потом, взрослея, перемещались по той же самой улице то в знаменитый «Шкаф» — буфет гостиницы

«Рига», уникальный по тем временам тем, что открывался в семь часов утра, — то в ресторан «Рига», то в «Асторию» на последнем этаже Центрального универмага. А когда все перевернулось и Валерий Алексеевич стал работать на Смилшу, 12, уже в Интерфронте, он приохотил коллег к началу, так сказать, своего пути — в «Дружбе» работали русские буфетчицы и по старому знакомству могли налить бальзаму в кофейную чашку до положенных горбачевских одиннадцати часов утра.

Иванов выпил одного «Петериса», заказал сразу еще два и горку бутербродов, решив, не дергаясь больше в сторону, дожидаться Петровича на обещанный совместный обед. Рижский ОМОН Валерий Алексеевич курировал по своей линии с самого начала его перехода на сторону. На чью сторону, задумался он? Советской власти? Так она сама методично и сдавала свою. не власть, нет, свой народ. На сторону присяги, так будет точнее, нашел он более ясную формулировку. А новости, которые обещал Михаил Петрович касательно командира отряда — Млынника и его взаимоотношений с партийным, не интерфронтовским, руководством, были наверняка неприятными.

— Жалко, что Лымарь уволился, — с сожалением подумал Иванов, потягивая жидкий кофе, пахнущий пережженным сахаром. Дочку Лыма-ря — первого командира Рижского ОМОНа он учил в школе. Но суть не в дочке, конечно, а в том, что Лымарь был человеком проверенным и предсказуемым. А вот внезапное появление в качестве командира отряда майора Млынника вызывало очень много вопросов у всех заинтересованных сторон. А не заинтересованных в состоянии дел в Рижском ОМОНе политических сил в Прибалтике не было, так уж карта выпала.

Десять лет спустя, сидя в щегольском летнем кафе на открытом воздухе напротив Пороховой башни, Валерий Алексеевич поджидал Катю — свою старую — новую любовь на первом курсе. Солнечный ветер трепал маркизы над витринами магазинов на улице Вальню. Голуби ссорились из-за крошек пирожного на блестящей брусчатке мостовой. Над Бастионной горкой, укрытой свежей парковой листвой, парили чайки. Иванов пил свой кофе без сахара, курил сигарету за сигаретой и быстро писал на бумажной салфетке: