В чертах лица у нее было что-то бурятское, восточное — непривычный для запада страны тип. Закончила в Чите пединститут, по распределению попала во Владивосток, там и познакомилась с молодым лейтенантом Ивановым. Юра после окончания института в Ленинграде немного поработал на военном предприятии в Риге, откуда его вскоре призвали, благодаря корабельной специальности, на флот. Потянув лямку лейтенанта-двухго-дичника, брат прижился на Дальнем Востоке, решил остаться на флоте и служить дальше уже кадровым офицером. А раз остался, надо и жениться. А там и детки пошли — один за другим — мальчишки крепкие и бойкие — Димка и Ванька.

Валерий Алексеевич всегда был для старшего брата объектом насмешек и заботы одновременно. С детства Юрка звал Валеру Рыжим — за веснушки, которые, правда, сошли сами собой годам к четырнадцати, но зато семейное прозвище осталось надолго. Брат был старше на четыре года, а это не так уж мало, особенно в подростковом возрасте. Да и жилось старшему всегда труднее. С первого по четвертый класс, пока семья жила на заставе, он привыкал к самостоятельности в школе-интернате. Потом, уже в Кингисеппе, отец с матерью — всегда занятые — по службе и на работе, оставляли старшего брата присматривать за младшим. Мальчишки и дрались бывало, и играли вместе. Компания у Юры, конечно, была своя. Но если надо было, то младшего он всегда защищал.

Короче, младший — есть младший. И сладкий кусочек, и прощение от мамы — все ему. А Юра учился на «отлично», занимался спортом, готовился к институту да еще отвечал за Рыжего перед родителями. Зато и доверие к старшему у родителей было всегда стопроцентное, не то что к младшему, балованному, как часто ворчал отец. Хотя какое там особенное баловство может быть у ребенка на погранзаставе или в маленьком приграничном городишке, отрезанном морем от Большой земли? Но так уж сложились роли. Потом Юра с медалью закончил школу, с красным дипломом — институт. А вскоре и вовсе уехал служить на Тихоокеанский флот и появлялся только раз в два года, посмотреть на Запад, повидать родителей — и скорей домой — во Владивосток. Ясно, что не был старший брат таким паинькой, каким часто считали его родители, приводя в вечный пример младшему сыну. Но жизнь научила Юрия Алексеевича, что с родителями, как с тещей, надо дружить на расстоянии. И чем больше оно, тем лучше. Тогда есть шанс прожить собственную жизнь без постоянной оглядки на папу с мамой, которые вечно норовят устроить так, чтобы дети прожили не свою жизнь, а ту, которая не получилась у родителей.

Братья не виделись уже давно — года три, а то и четыре. Засиделись до ночи, и тут неожиданно возникла проблема — у Валерия Алексеевича закончились сигареты. Брат не курил, к соседям за полночь стучаться не будешь. А с табаком в стране было плохо, даже табачные бунты тогда случались в России. Где спекулянты торгуют сигаретами — некурящий брат тоже не знал. Спасла положение Галина. Она полезла в шкаф, вытащила пакет с меховыми шапками, проложенный моршанской армейской махоркой — от моли, — и торжественно презентовала шурину несколько горстей зверского зелья. Иванов возликовал, потребовал газетку, свернул огромную «козью ножку» и отправился на балкон.

Конечно, зашла речь и о причине приезда Иванова во Владивосток. Тот смеялся, отшучивался. Потом показал интерфронтовское удостоверение, командировку. Старший брат по-прежнему смотрел на Валерия Алексеевича с некоторым недоверием, как на обманщика, право. Но тот, привыкнув уже, что в семье его за серьезного человека не считают, махнул рукой, выпил еще рюмочку и завалился спать, благо в крайком партии завтра не обязательно было идти спозаранку.

Засыпая, Иванов успел еще подумать, что семья брата отнеслась к проблемам русских в Латвии как-то чересчур отстраненно, как будто не были там никогда и не жили там; у Юры, по крайней мере, родители, друзья, брат младший, в конце концов. Да и вообще, даже вспоминая о Москве и Ленинграде, владивостокцы говорили: «В России!»

— А здесь-то что, черт возьми? Вы-то где тогда живете?! — сквозь дрему успел еще удивиться Валерий Алексеевич и мгновенно заснул.

Сияло солнце! В Сибири давно уже наступила зима. Зима еще только начинала подкрадываться к Латвии. Но здесь, на широте субтропиков, на самом краю огромной страны — во Владивостоке — зимою еще и не пахло. Ласковая вода на городском пляже была теплой, а еще — она была такой прозрачной, невесомой, какой никогда не встретишь на Балтике. Тут же, на берегу, среди мокрой гальки, валялись маленькие морские звезды. Далеко впереди никак не кончалось, уходя за горизонт, в блистающий туман, Японское море. А вокруг — на угрюмых, серых сопках — расцвел, раскинулся просторно на берегах красивейшей в мире бухты, заполненной военными кораблями, большой, энергичный, совершенно сказочный город. Так странно звучало после Латвии подчеркнутое в названиях: остров Русский, улица Русская. Столбили предки далекий край за собой, не то что теперь.

С утра Валерий Алексеевич вместе с братом спустился вниз, к Золотому Рогу. Вместе они сели на рейсовый катер, как на троллейбус, купили билетики с голубым якорьком и надписью «морской транспорт», и тут же буднично, деловито зашумела вокруг катера вода, открылась со всех сторон панорама Владивостока, перекрываемая, правда, периодически высокими бортами стоящих по берегам бухты эсминцев, ракетных крейсеров, противолодочных и десантных кораблей — Иванов не успевал следить за подсказками старшего брата — просто вертел головой туда-сюда, пока она не стала отваливаться от напряжения и восторга.

На кораблях шла своя, обычная жизнь — экипажи занимались повседневными делами — да и весь город наполнен был черными морскими кителями и бушлатами, белыми чехлами на фуражках и золотом на погонах и рукавах военных моряков. Но тут и там встречались девушки, все как одна — Ассоли. Штатские же мужчины просто терялись на фоне этой бурлящей военно-морской жизни, которой очень скоро придет конец. Владивосток, раньше закрытый город, откроют на все четыре стороны. Американские и японские корабли, явившиеся с «визитами дружбы», будут стоять напротив Штаба Тихоокеанского флота, китайцы заполонят рынки и магазины, а русские. русские сотнями тысяч потянутся с «нашенского» Дальнего Востока на Запад — в Россию. Мысли об этом не покидали Иванова все это ослепительное, сказочное утро встречи с городом мечты, с воплощенным в жизнь Зурбаганом или Гель-Гью.

С двадцатого этажа огромного белого административного здания, царившего над Владивостоком, открывались еще более чарующие виды, чем снизу, от воды. Валерию Алексеевичу, как гостю, тут же настреляли по кабинетам целую пачку разнокалиберных сигарет, и теперь он с наслаждением курил и пил крепкий черный кофе вместе с заведующим идеологическим отделом крайкома. К счастью, в Приморском крае, особенно во Владивостоке — городе динамичном и разворотливом — не в пример Красноярску, партийные идеологи встретили интерфронтовца из Риги не просто с интересом, но и с воодушевлением. Завотделом — Михаил Юрьевич Шинковский был весел, энергичен, быстро мыслил, а внешне походил на героев старого советского кино — такие черты лица, такие характеры — выразительные, притягательные, цельные — сейчас редко где можно встретить. Не было в Шинковском и его коллегах — Бражникове, Лыкове, Давид-Хане — вязкой безликости, размытости, столь свойственной партийным чиновникам Москвы или Риги.

Первый день проговорили с утра до вечера — крайкомовцы подробно допытывались от Валерия Павловича всех, до мелочей, тонкостей политической ситуации в Прибалтике, Ленинграде, Москве и даже в Сибири, откуда он только что приехал. Рассказывали и о своем — наболевшем. Здесь не стеснялись ругать Яковлева и Горбачева, не боялись предпринимать свои, порой отчаянные, ходы по исправлению ситуации. И вместе с тем прекрасно понимали, что страна идет к хаосу и развалу, что пройдет еще год, от силы два — и все кончится катастрофой. Пытались затормозить наступающее безвластие, чтобы по крайней мере минимизировать потери и упасть как можно плавнее.