— Пожалуй, что так. Ну а мне и играть не надо, все в общем-то логично, и само по себе выстраивается. Алексееву сам объясни с Лопатиным как и что — пусть примут к сведению и забудут для своего же спокойствия — им ввязываться сюда и вовсе ни к чему!

— Правильно! — отрезал Сворак, поднимаясь. — Утро уже! Пошли куда-нибудь кофейку покрепче дернем да поедим, что ли! Еще весь день работать надо.

— Сейчас, Алле только позвоню, — проснулась уже, наверное. Опять скандал в благородном семействе — и хоть бы кто премию дал — ведь горю на работе!

— Ничего, ничего — боевая подруга должна все понимать и службе не мешать. Иначе менять придется! Шу-тю!

Первые встречи, последние встречи — Жизнь, уходящая в бесконечность. Без расставаний было бы легче, Но как же разнообразить вечность?

За уходящим последним трамваем Утром приходит первый трамвай. Мы получаем то, что желаем, И в ад превращаем дарованный рай.

Близкое — рядом, родное — с тобою, А мы отправляемся вдаль. И счастье находим, но счастье чужое, А рядом свою печаль.

Ангел-хранитель живет по соседству, Не зная и сам о том.

Полмира пройдя, возвращаемся к детству И к тем, кто с пеленок знаком.

И только вернувшись, целуя родные, Заплаканные глаза, Ты в них замечаешь миры иные И сказочные чудеса…

— Алла, мы скоро поедем в отпуск, в Кегумс поедем, на природу, в наш домик!

— Опять кухаркой на вас работать? Да не хочу я никакого Кегумса! Ничего я не хочу, только бы не готовить бесконечно, мыть, убирать, проверять тетради! Я не могу больше! — Алла отвернулась к стене, тихо заплакала, уткнувшись лицом в подушку.

— Господи, ну невозможно больше это переносить! — Иванов соскочил с кровати, опрокинув по пути настольную лампу, поднял ее, отшвырнул на пол — только зазвенело стекло — сжал голову, только бы не начать биться ею об стену. медленно выдохнул и пошел за веником, собирать осколки. Хорошо еще, что Ксении дома не было, отправили на лето к теще на дачу.

Алла тихо и жалобно подвывала под одеялом.

— Зачем, зачем ты на мне женился? Я тебя не вижу, ты все время на работе, а если не на работе, то с друзьями, я все время должна сидеть и ждать — ждать — ждать! Ты сколько обещал заняться ребенком — пусть только повзрослеет, и что?

— Аля, ну не плачь, пожалуйста! Ну что случилось? Мы поедем в Ленинград с тобой, хочешь? На машине — Григорьевич вон с Людой собирался, нас приглашал за компанию!

Там Лешка Украинцев, Хачик, Толик — они нас поселят, все тебе покажут, в Репино на даче отдохнем!

— Да что мне та дача, опять будете водку жрать да о работе разговаривать, будь она проклята!

— Да какая работа?! В июле же отпуск, какая в июле может быть работа? Сходим в театр, мюзик-холл, в конце концов! По музеям походим, отвлечешься хоть чуть-чуть от школы!

— А точно? Ты уже правда договорился? — Красное заплаканное лицо Аллы начало выползать из-под краешка одеяла.

— Абсолютно точно! — Валерий Алексеевич кинулся к дивану, целовать заплаканные глаза, утешать, успокаивать, любить — лишь бы не плакала.

Потом долго лежали рядом обнявшись, молчали, наслаждаясь кратковременным перемирием, тишиной, солнцем, пробившимся из окна и бросившим свои лучи на чуть прикрытые простыней от летнего тепла тела мужчины и женщины. Мужа и жены.

Одна плоть.

Толик сам вскоре приехал к Ивановым. Нагрянул домой, как всегда, без предупреждения. Хорошо хоть не в форме и один. Валерий Алексеевич только проснулся — была суббота. Алла с Ксюшей еще спали, поэтому, не поздоровавшись даже, Иванов тут же сделал «страшные» глаза, ухватил Мурашова за рукав и потянул на кухню.

Толик привычно уселся на свое любимое место у окна, поерзал, снова встал, скинул легкую курточку, стянул плечевую сбрую с пистолетом и повесил на спинку стула. Оружие на постоянном ношении тогда было очень большой редкостью. Но омоновцы не расставались с ним никогда — ни дома, ни на службе, конечно.

— Кофе? — по-прежнему не поздоровавшись, спросил друга Валерий Алексеевич. — Может, перекусить чего на скорую руку?

— Ты бы хоть поздоровался, братишка, давно ведь не виделись, — с улыбкой попенял Мурашов хозяину.

— Гость — говно — не был давно! — отрубил Иванов, зевнул и стал заваривать кофе в видавшей виды алюминиевой турке.

— Ты чего это? — Толик по-прежнему улыбался как ни в чем не бывало. — Может, выговор мне сделать хочешь от имени русского народа?

— Не сейчас! Алла с Ксюхой спят еще, не хочу будить. — проворчал Иванов, не оглядываясь на гостя, делая вид, что пристально следит за туркой, чтобы кофе не убежал.

— Ну ты даешь! Сначала Сашку на меня натравил — он по пьяному делу чуть в репу мне не заехал за Верховный Совет, потом Людмила, представляешь, Людмила мне-мне! — не дала под тем же предлогом! Потом на базу «Единство» ваше со стихами Феликса подбросили — целую пачку — аж по кубрикам замполит разнес. Я даже запомнил кое-что, ну-ка, как там было у вашего народного витии:

«Чтоб завеса темных туч не висела Над народною судьбою-судьбиной — Половина всех людей захотела Равноправия с другой половиной.

За поддержкою другой половины Шла под флагами людская колонна — Ей ответом были бронепластины И разящие дубинки ОМОНа!»

Феликс Кац

Толик читал хоть и шепотом, помня о спящей за тонкой стенкой кухни семье Иванова, но все равно выразительно, четко, артистично, а в конце так даже руку со сжатым кулаком вознес над головой, но по столу, однако, не брякнул, опустил кулак медленно и неслышно.

— Ты, лейтенант, у нас прямо не командир взвода, а Качалов! — иронически обернулся к Толяну Валерий Алексеевич. — Откуда только слов таких набрался бывший вертолетчик? «Народный вития!» А?!! — шепотом рявкнул Иванов Толику прямо в ухо, как на допросе в плохом детективе. — Отвечать, когда спрашиваю!

— Не бейте, дядько, — тоненько заверещал Мурашов, подыгрывая, — я все скажу! Я окончил пажеский корпус.

— Опять прокол! То Некрасов, то Ильф с Петровым прямо от зубов отлетают у офицера ОМОНа! Да ты, Толян, кроме «твою мать» да «мать твою», других слов и знать-то не имеешь права! На кого работаешь?! — Иванов увлекся и чуть было не дал другу увесистого подзатыльника, однако омоновец ловко перехватил его руку и легонько повернул — не больно, но чувствительно. И ответил наконец спокойно:

— Ладно, Валерка, не кипятись и не делай вид, что кипятишься. Давай-ка перекусим быстро, кофе попьем и свалим пиво пить, пока Алла не проснулась и тебя не на ключ не заперла.

Там и поговорим. А в целом ты молодец, парнище, все правильно делаешь, уважаю. И даже помогу. Но об этом на свежем воздухе! Слушай, а майонеза у тебя нет?

— Толян, ты бы хоть кофе без майонеза употреблял, что ли? Смотреть же тошно!

— Ну вот нехватка у меня майонезных веществ, понимаешь?!

— Меньше надо по бабам шляться, а то скоро вообще на солнце мерзнуть будешь! — Валерий Алексеевич полез в холодильник, пошарил там в поисках майонеза, выпрямился с банкой в руках и задумчиво произнес:

— Сам поможешь? Ну-ну, посмотрим…

Из народной разливухи «Вишневый сад» в Чиекуркалнсе друзья очень скоро перебазировались в Мангали — в знаменитую шашлычную Важо. Потихоньку повышали градус, пока разговор не стал совсем уж доверительным.

— Приказ отдал замминистра Екимов. Сашка Кузьмин, командир 2-го взвода, ну, ты его знаешь, был старшим над нашими у Верховного Совета. Полковник Бугай от горуправы там тоже подсуетился. Делать нечего, приказ надо выполнять. Пока мы еще подчиняемся. Но не думаю, что это надолго. Будет развиваться двоевластие — придется выбирать. Так что ты совершенно правильно нас травишь «народною травлей»! — Толян ухмыльнулся весело и откинулся на прогретый первым летним солнышком, скользкий от хвои бугорок под сосной, у которой друзья уселись проветриться и поговорить начистоту.

— С чего, ты думаешь, начнется процесс? С открытого партсобрания? Рубикс, наверное, уже подсуетился.