1982. В Каунасский госпиталь КГБ Валерий Алексеевич попал совершенно здоровым, что и способствовало его дальнейшим приятным воспоминаниям о пребывании в этом медицинском учреждении. Отец, не любивший использовать служебное положение, на этот раз внял мольбам матери и попросил начмеда округа пристроить в госпиталь для «проверки здоровья» свое непутевое чадо, чтобы студент-первокурсник получил вполне законную отсрочку от неминуемо надвигающейся сессии.

Сессия, правда, ничем особенным студенту Иванову не грозила. Дураком он не был, к тому же иногда даже лекции посещал. Несмотря на службу в армии, знаний, полученных в основном в Кингисеппской средней школе, не растерял. Да и читал очень много, что еще нужно, чтобы кое-как протащить свое тощее тело через игольное ушко сессии на филфаке? Но было много обязательных работ, не сданных в срок, и обязательных часов, не отсиженных чинно на заднице в аудитории. Да и «кое-как» сданная сессия родителей почему-то тоже не устраивала. Решено было потому сессию отодвинуть под благовидным предлогом, а Валеру поместить куда подальше, где стены покрепче, а порядки пожестче, дабы прервать веселую жизнь решившего как следует «оторваться» после армии младшего сына.

Когда абитуриент Иванов подошел к стенду на первом этаже филфака Латвийского госуниверситета, то первое, что он увидел, — это длинный список лиц, зачисленных на дневное отделение первого курса. Группа к-1 (krievu 1- русская то есть) — главная профильная группа — состояла из двадцати пяти человек. Пробежав глазами список, Валера увидел свою фамилию в обрамлении двадцати четырех девичьих. Короче говоря, на тот момент он был единственным мужиком в группе. Надо ли говорить о том, с каким волнением входил он в аудиторию на установочное собрание группы? Или о том, как оценивающе загудели девушки, увидев единственного в их группе парня. А был Иванов тогда скорее высок, чем низок; худ, скромен, улыбчив. легко краснел и часто поправлял падающую на глаза челку мягких русых волос.

Девушки были как девушки. В основном дочки или внучки офицеров — такова была особенность русской Риги, русской процентов на семьдесят. И красивые были, и страшненькие. Но по большей части — совсем сопливые, отчего свежеиспеченный студент горько вздохнул и, как сквозь строй, прошел к последней скамейке. Прошло минут пять.

В аудиторию впархивали все новые девицы — здоровались, целовались, визжали радостно при встрече. Девушек Иванов, конечно, любил. Но не в таком же количестве, и не одному же хозяйничать в этом цветнике? А с кем покурить, выпить, в конце концов, отметить 1 сентября?!

И тут, как будто кто-то (добрый или злой?) услышал его молитвы… Раздался новый одновременный девичий выдох, и в дверях показался парень в сером костюмчике. Невысокий, чуть мешковатый блондин, с отсутствующим, направленным глубоко в себя взглядом голубых глаз.

Он плюхнулся рядом с Валерой и представился:

— Арий!

— Арий?

— Ну да. Имя такое. От ариев.

— Арийцев, значит?

— Точно! — Студент улыбнулся. — У меня мама — латышка. А папа — русский, потому я Алексеев.

— Валерий… Иванов. — Они пожали друг другу руки, что, естественно, не осталось незамеченным девчонками, прыснувшими при виде «серьезного мужского знакомства».

«Писун какой-то, — мрачно оценил сокурсника Иванов. — Наверняка после школы сразу. Ну ладно, пить, курить научу, все хоть не один здесь буду.»

Веселая полная блондинка — куратор группы — быстро познакомилась со студентами и объявила, что она будет вести курс советской поэзии. А группа в полном составе вместо «картошки» отправится уже завтра на месяц работать в Ботаническом саду университета, том, что в Задвинье. Пока девицы шумно обсуждали эту новость, ребята двинулись к выходу. Уже в коридоре Валера предложил, испытующе щурясь:

— Ну что, пойдем покурим?

— Пойдем, — отозвался Арик, вытаскивая из кармана пачку «Элиты». Они вышли на улицу, закурили и двинулись по Бирзниека—Упиша в сторону центра.

Иванов продолжал прощупывать неразговорчивого нового товарища.

— А как ты в группе оказался, тебя же в списке не было?

— А я по армейской квоте пролез, да и экзамены сдал нормально, просто я с заочниками сдавал, позже, потому и не встретились.

— Так ты служил? — изумился Валера.

— На флоте. В Германии, в Ростоке, три года, — спокойно ответил Арий.

— Здорово! Я ведь тоже в ГСВГ служил, только под Берлином! А ты кто по ВУСу?

— Радист.

— Опять почти коллега! А я в правительственной связи, на «релейке» всю Германию объехал!

— Ну ты даешь, — засмеялся, наконец и Арик, — я ведь тоже подумал, что ты только после школы. наверное, даже не куришь!

— Ну так что, надо отметить встречу, наверное? — решил ковать железо, пока горячо, Иванов.

— День вроде знаменательный, почему бы и нет? — согласно покивал сокурсник.

— По коктейлю для начала? — с надеждой перевел разговор ближе к теме Валера.

— Не, — помотал головой Арик, — по коктейлю не хочу.

— А чего так? — У Иванова сразу упало настроение.

— Давай лучше возьмем сразу пузырь-другой, чего там пачкаться-то? — посмотрел Арик на него недоуменно.

— Ну, ты и мертвого уговоришь! — возликовал Иванов, и они дружно, не сговариваясь, свернули к водочному магазину напротив кино «Палладиум».

Так их стало двое. А еще через месяц, уже после отработки «картошки» на цветочных плантациях Ботанического сада, в группе прибавились еще два парня — тоже отслуживших армию. Какими правдами и неправдами они прорвались в эту престижную группу уже после основного зачисления, сверх списка — толком никто не знает. Ну, да это и не важно. Костец — бывший курсант ракетного училища, отчисленный после третьего курса и счастливо избежавший отправки на срочную службу, носил черную бороду, как у хасида, говорил, что «папа у меня — грек», но характер имел чисто еврейский. Сашка Боготин — маленький и юркий, бывший механик-водитель БМД, гордился своей службой в ВДВ и мамой, трудившейся в Центральном книжном коллекторе, то есть «сидевшей» непосредственно на самом что ни на есть филологическом дефиците.

Четверым бывшим армейцам удалось за первый же семестр учебы достичь высокой слаженности своего небольшого коллектива. Правда, «чувства локтя» они добивались уже не строевой подготовкой, а усиленным употреблением веселящих напитков. Так, весело и непринужденно, провели ребята первый семестр, и сессия подступила к ним совсем незаметно, почти как дембель. Правда, вовсе не так радостно. Кто-то из первокурсников махнул на все рукой, кто-то навалился на книжки, а Иванов нежданно-негаданно оказался сразу после новогодних праздников в Каунасском госпитале.

Сам Каунас со всеми его достопримечательностями Валеру не заинтересовал. Обычный прибалтийский городок. Пешеходная улица, Музей чертей, Чюрленис, Межелайтис и прочая типично прибалтийская байда мало волновали столько лет прожившего в Эстонии студента, да еще приехавшего в Каунас из Риги.

Солдат-пограничников в маленьком госпитале на лечении было не очень много. Немного было и офицеров. В одной палате с Ивановым их лежало двое — майор КГБ и капитан-лейтенант морчастей погранвойск. Майор был уже пожилым (на самом деле, ему было около сорока), каплею не было и тридцати. Появление двадцатидвухлетнего студента офицеры восприняли как нечто само собой разумеющееся, особенно когда выяснили фамилию, должность отца и нашли общих знакомых, которых не могло не найтись в таком тесном сообществе.

Глупых вопросов по поводу того, от чего лечится Иванов и что он тут вообще делает, никто не задавал. Все были люди взрослые, опытные и повидали много жизненных ситуаций. Лежит себе вьюноша, отдыхает, укрепляет нервы витаминами и хвойными ваннами — значит, переучился, только и всего. Майор слег после инфаркта. По всему видно было, что приехал он недавно из заграничной командировки. В том числе по новому японскому кассетнику и маленькому цветному телевизору, которые он взял с собой в палату. По редким музыкальным записям, которые крутил он тоскливыми иногда январскими вечерами. Именно с тех пор стоит услышать Иванову мелодию «Бесаме мучо», как сразу вспоминается больничная палата на троих в старинном здании госпиталя, огромное арочное окно, за которым кружится снег под фонарем, спирт, подкрашенный морсом, на общем столе, да грустный смех молоденьких сестричек, «накативших» после отбоя и застрявших на пару часов в гостеприимной офицерской палате.