— Ладно, все это лирика, Тимофей, — говорил мне сосед, куря сигарету за сигаретой. — А тогда, осенью 90-го, я в Рижском ОМОНе потихоньку стал из частного лица — друга некоторых взводных офицеров — превращаться в лицо официальное, статусное. То есть в члена Президиума Интерфронта и заместителя лидера Движения по идеологическим вопросам. Пьянки-гулянки в доброй компании и веничек в омоновской сауне превратились в работу, а потом и службу, пожалуй. Интересы совпадали. Ничего я, конечно, сам решать не мог, но согласованные телодвижения мы все же порой производили — без этого было никак.
А пока, пока был сделан первый шаг: ОМОН через прессу — открыто и уже публично заявил о своей позиции. Билет продавали только в один конец. И выбирать — времени не было. Или прыгай на ходу с поезда, или езжай дальше, только под флагом Латвийской ССР. А поезд идет по рельсам, понимаешь? А, ничего ты не понимаешь, — грустно усмехнулся Иванов и махнул рукой. — Короче, Чизгинцев вызвал по рации Толика Мурашова — другана моего, и поскольку тот был на дежурстве и не мог к нам сразу присоединиться, то пока просто отправил его на «бобике» за водкой — для нас — статью отметить символически. Тут-то я и протрезвел вскоре.
Сидим мы с Юрием Евгеньевичем, аккуратно водку пьем, тушенкой закусываем, знакомимся поближе, так сказать. Я уже запутался в должностях его — то он кадровик, то замполит, то заместитель командира отряда… А командиром тогда уже Млынник стал.
Лымарь ушел на пенсию, а Чеслав — бац! — и командир! Ну что ж — человек боевой — афганец. В штатском да на белом «ниссане» так просто пан Володыевский. «Лыцарь», в общем. Честно говоря, на такую рас-стрельную должность другой бы и не согласился. На каких таких верхах решалось его назначение — я не знаю, конечно. Оценивать Чеса — до сих пор не берусь, пусть его история оценивает. А судить уж тем более… «Кто? Зачем? Почему?» — это именно те вопросы, на которые никто из омоновцев не знает досконального ответа. Это именно те вопросы, на которые ответить не смог бы, наверное, и сам Чеслав сегодня, даже если бы очень сильно захотел.
С Млынником Иванов общался редко, в случае крайней необходимости. Да и то никогда не обсуждали они никаких серьезных вопросов. Чес знал, кто он такой, — этого ему было достаточно, вероятно. Валерий Алексеевич решал свои вопросы с другими офицерами, и надобности в близком знакомстве с новым командиром отряда у него тоже не возникало. Может, оно и к лучшему.
Когда ритуальные триста граммов на каждого были выпиты, капитан Чизгинцев отдал Иванову пластиковый пакет с водкой, привезенной Мурашовым в немереном количестве, подошел к шкафчику, сунул что-то себе за пазуху и сам проводил Валерия Алексеевича в дальний барак, в кубрик к командиру 4-го взвода.
— Устраивайся, Валера! Толик скоро сменится, отдохнете как следует. Я ведь знаю, что вы с ним вместе эту статью готовили. Он, между прочим, с экипажем, тебя в Дом «печали» провожал, когда ты статью туда отвозил. — Юра усмехнулся в ответ на недоумевающий взгляд Иванова. — Неужто ты их не заметил?
— В голову не пришло, — растерянно протянул Валерий Алексеевич.
— А вдруг бы не доехал? — Капитан легко улыбнулся, обозначив, что разговор пора переводить в шутку.
— Да уж, секретный документ, — так же легко отмахнулся от поданного знака Иванов.
— На-ка вот, примерь! — Капитан вытащил из-за пазухи новенький черный берет. — Нет, на эту сторону. Вот, теперь вижу омоновца! Носи и береги себя!
Дверь за Юрой не успела закрыться, как кто-то поймал его в коридоре. Капитан обменялся с невидимым Валерию Алексеевичу собеседником парой фраз, и дверь снова открылась.
— Валерий Алексеевич, познакомьтесь! Вы наверняка будете часто контактировать по. рабочим вопросам.
В кубрик, наклонив голову в низком проеме, вошел высокий худой офицер. Он выпрямился, острое лицо чуть разгладилось прохладной вежливой улыбкой.
— Старший инспектор аналитической группы майор Чехов Александр Андреевич. Рад знакомству.
— Взаимно! — Мужчины пожали друг другу руки, встретившись на долгое мгновение глазами.
— Проходил мимо, Юрий Евгеньич мне шепнул, что вы здесь Мурашова дожидаетесь. Думаю, надо познакомиться с Интерфронтом лично. — Майор расслабился, сделал лицо проще, но все равно оно было слишком интеллигентным, мало подходящим к общевойсковой повседневной офицерской форме, непривычной на базе, где все ходили в черных комбинезонах.
Капитан вежливо оставил их вдвоем, но не успели Чехов с Ивановым начать разговор, как в кубрик весело ввалился лейтенант Мурашов. Увидев майора, Толян не напрягся, как почему-то ожидал Валерий Алексеевич, а, напротив, быстро и довольно кивнул, как будто они договорились тут встретиться заранее.
— Не буду вам мешать, господа, мы еще успеем наговориться, я в этом уверен! — Александр Андреевич улыбнулся, пожал еще раз руку Иванову, кивнул по-свойски Толяну и вышел.
— Чего это он вдруг «господ» завернул? — недовольно спросил у друга Валерий Алексеевич.
— Не обращай внимания, Питон — мужик ехидный, наверняка уже прознал, что тебя Поручиком в отряде окрестили. — Бубнов не спеша переодевался в штатское.
— Питон?! — не скрыл своего удивления Иванов.
— Питон! Кто же еще? Длинный, худой, да еще и особист к тому же. Конечно, Питон.
— Так. аналитическая группа.
— А. — Толян с выражением посмотрел на товарища, — какая тебе разница, как это у нас называется?
— Ну, тогда понятно! Тогда будем водку пьянствовать! — Валерий Алексеевич захлопотал по-хозяйски у стола, слава богу, не в первый раз здесь ночевать приходилось, знал, где и что находится.
Уже ложась спать после долгого вечера с обильным возлиянием, Иванов нашарил в потайном кармашке пиджака маленького бронзового питона и со всей силы сжал его, стараясь помять безделушку. Питон не подался своими упругими кольцами и был отправлен обратно в карман. Толян уже вовсю похрапывал на соседней койке. А Валерий Алексеевич еще долго курил да попивал воду из алюминиевой кружки, запасенной предусмотрительно на ночь, чтоб трубы не сгорели. «Хороша была Танюша, краше не было в селе.»
— Ах, Таня, Таня.
Когда запрокинешь голову,
Посмотреть на ночное небо.
Липы над твоим домом
Закрывают почти все звезды.
Голова начинает кружиться,
В шее что-то хрустит,
Из-под ног уходит земля.
Осень — прозрачное время,
Когда обнажаются чувства.
Ты думаешь — не вернусь я.
И радуешься где-то в душе
На донышке высохшем,
Выплакавшем давно все слезы.
А я… А я вернулся уже.
Не дождавшись морозов.
Просто командировка,
Чтобы найти себя.
Знаешь, мне так неловко,
Так хочется, чтобы ты понимала —
Нет никого дороже.
Так хочется сохранить любовь.
Сила земного притяжения
Не дает взлететь.
Верхи не могут.
Низы не хотят.
Ах, как жалко бедных котят,
Рыбка золотая моя.