Затем все в этом мире как-то странно замерло, и в этой тишине Анна вошла в каюту. Он крепко спал и ничего не слышал, ее босые ноги бесшумно двигались по деревянным доскам. Но даже сквозь сон Эли почувствовал запах благовоний, который был знаком ему. Так пахло в зарослях около местных деревушек, где рос дикий мускус.

И Эли приснился странный сон… как будто он держит в объятиях девушку с длинными черными волосами и что это та англичаночка с веснушками. И вот она протянула к нему руку и дотронулась до его лица, и рядом с обветренной, небритой щекой оказалось что-то нежное и душистое, как лепесток розы. А там, где прежде был холод и пустота, чувствовалось тепло другого тела.

Это было странное и жутковатое состояние восторга, которое свалилось на него так неожиданно. Девушка что-то шептала ему в ухо… это был голос Милли Смит, вот она бежит по песку Лантау вместе с Эли. Он опять увидел маленькие фонтанчики песка под ее босыми ногами, как тогда, когда она бежала, и черные волосы развевались на ветру…

Но когда Эли открыл глаза, перед ним было совсем другое лицо. Лицо азиатской красавицы с миндалевидными глазами, уголки которых уходили к вискам. У Милли Смит было белое личико с нежными правильными чертами, а у этой девушки оно было смуглым и слегка обветренным, как у многих обитателей прибрежных сампанов, которые носят широкополые соломенные шляпы и болтают между собой на кантонском диалекте.

У Эли перехватило дыхание, он резко сел и уставился на лежащую рядом с ним женщину.

Анна Безымянная улыбнулась ему, ее белые зубы блеснули на загорелом лице.

– О Господи, Пресвятая Богородица и Иосиф! – воскликнул он. – И давно ты здесь?

– Уже четыре часа, – ответила Анна. – Я плавала в гавани, потом устала и приплыла на твое судно. Заглянула в иллюминатор и увидела, что ты спишь. Море холодное, я забралась и легла рядом с тобой, и вот я здесь.

– Ну-ка повтори, – сказал Эли.

– Ты позволишь мне остаться? Он с сомнением посмотрел на нее. Она продолжала:

– Я родилась на рыбачьем судне, море течет в моих жилах, я умею готовить и бросать сети, а еще штопать и шить, я однажды работала на пиратском корабле в северной части Бискайского залива. Но теперь у меня полоса невезения, и мне нужна работа. Капитан, может быть, я тебе пригожусь?

– Ни одной женщине еще ни разу не приходилось просить Эли Боггза дважды. Заметано.

В то утро, когда Анна Безымянная оказалась в постели Боггза, Мами Малумба в своей мансарде пребывала в прекрасном настроении.

– Радость моя, – сказала она Милли, – что за удовольствие торчать здесь в тоске и печали. Давай-ка сбежим из этого старого дома и оставим Джеймса Уэддерберна заниматься своими делишками. – Она взяла Милли за подбородок. – А что, если нам взять нашу лодку и поехать в «Домик отдыха» на остров Грин?

Милли в полном изумлении посмотрела на нее.

– «Домик отдыха»?

Мами внимательно посмотрела на нее. Поразительно, думала она, как лебедята превращаются в лебедей, и гадкие утята становятся райскими птицами.

Потому что некогда худая и нескладная школьница успела в полном смысле слова расцвести и могла соперничать с лучшими красавицами Гонконга. В своем белом, отделанном кружевами платье, хорошо облегающем ее стройную фигуру, она привлекала к себе на улице всеобщее внимание, тем самым добавляя седых волос своему мужу Джеймсу, которого она по-прежнему не подпускала к себе ближе чем на милю.

– Разве ты не знаешь? – спросила Мами. – Это часть имения твоего отца. Когда ему приходилось тяжело, он скрывался в этом «Домике отдыха».

– Один?

– Нет, конечно! Он всегда брал с собой пару служанок – чтобы готовили, обслуживали и все такое.

– Да, мужчины здесь своего не упустят!

– Мужчины здесь не упускают ничего, – сказала Мами. – Давай-ка отправимся в путь, пока солнце еще не так высоко.

Они спустились к пристани и взошли на «Поющий чайник» – небольшой пароходик, ослепительно белый и сияющий латунными деталями. Да, подумала Милли, во всем, что касалось собственности, ее отец денег не жалел.

Однако о самых неожиданных причудах ей еще только предстояло узнать.

Основным источником дохода для гонконгских торговцев в девятнадцатом веке был опиум. Однако после тайпиньского восстания против маньчжурской династии, в котором погибло шестнадцать миллионов человек, торговцы опиумом, от самых мелких и кончая крупными картелями, решили, что дело становится чересчур опасным.

Да, разумеется, небольшие партии опиума по-прежнему ввозились в Китай через мелкие порты – отчаянными головорезами вроде Эли Боггза, однако источник колоссальных прибылей быстро иссякал. Пытаясь сохранить прежние доходы, купцы искали другие способы наживы за счет Китая. Таким образом тайпиньское восстание способствовало развитию торговли другим товаром. На сей раз людьми.

Из-за наплыва беженцев из Китая население Гонконга увеличилось с двадцати двух тысяч в тысяча восемьсот сорок восьмом году до сорока тысяч в тысяча восемьсот пятьдесят пятом; когда мятежники разорили соседнюю квантунскую провинцию, город наводнили члены Триады (составившие основу тайных обществ Гонконга), тогда-то дельцы поняли, что при правильном подходе на этих бездомных иммигрантах можно нажиться не меньше, чем на опиуме.

– Можешь мне поверить, – говорила Мами на борту их пароходика, – когда дело касается денег, нет границ человеческой подлости. Твой папочка тоже не был обижен, когда Господь Бог распределял хитрость и коварство между смертными.

– А Джеймс?

– Как говорил мой бедный Растус, они одного поля ягодки – и твой муженек, и твой батюшка, действовали рука об руку.

Море играло под солнцем золотисто-зелеными переливами в волнах, расходящихся от носа кораблика, мелькали в прозрачной воде сотни мальков всех цветов радуги – жертвенная пища океана.

Милли видела, как на севере постепенно исчезает из виду плоский пустынный ландшафт Карлуна, на юге гористый пейзаж Гонконга сменился отдаленным силуэтом острова Грин. Увидя это, Милли вспомнила зеленые холмы Лантау, где она бегала по песку с Эли; воспоминания о нем постепенно стирались в ее памяти, хотя были ей и приятны, как и воспоминания о ее первой любви – Томе Эллери, – и все же от них щемило сердце.

Том лежит в могиле, с горечью подумала она, а что случилось с Эли? Уже больше года прошло с тех пор, как они расстались на празднике в честь Там Кунга. С тех пор там много всего произошло.

Ее мысли прервал голос Мами:

– Лучше бы тебе знать всю правду – твой папочка был не лучше других. А другие – вот вроде этого дьявольского отродья твоего Уэддерберна.

Кораблик причалил к пристани острова Грин, раздалась команда бросить швартовы, затем спустили трап, и они оказались на берегу. Почти сразу же они увидели «Домик Отдыха» – небольшой, но необыкновенно роскошный особнячок с черепичной крышей, со смотрящими вверх уголками – на манер пагоды, с фронтоном, украшенным золотыми драконами. К входной двери вели мраморные ступени.

Пройдя по великолепному сине-золотому ковру, они оказались в чудесной комнате с расписанным масляными красками в классическом стиле потолком. Над стенами, украшенными бесценными итальянскими фризами, парили фавны и обнаженные нимфы. Пол был выложен мраморными плитами, а украшенные замысловатыми эмалевыми узорами двери вели в другие комнаты. Все было чрезвычайно богато и роскошно.

– И это называется домиком? – спросила Милли.

– Некоторые называют его павильоном, – сказала Мами. – Может быть, тебе он и понравится, но мой Растус терпеть его не мог. Он три года проработал здесь управляющим, было у него шесть человек прислуги – от мальчиков на побегушках до самого дорогого в городе повара. Но твой отец наезжал сюда изредка – по воскресеньям.

– Со своими красотками?

– Ты быстро соображаешь! Но на всяких светских приемах тебе будет лучше помалкивать об этом.