— Даешь Фильку! Хорош динамить! Дирижер — дави на педаль! Кинщик — гуди в гудок! — несутся отовсюду выкрики, перемежаемые свистом. Возбуждение нарастает, подогреваемое пивом и сигаретами с травкой. Охрана сцены нервно топчется на месте, крепко сцепив руки на ремнях соседей и опустив прозрачные забрала на лицах. Концерт почему-то никак не желает начинаться. И неожиданно всеобщее волнение передается и мне. Словно через меня ток пропускают. И я невольно начинаю хлопать, когда волна аплодисментов прокатывается слишком близко. Я замечаю, что и Мишель возбуждена. Глаза лихорадочно блестят. Внутри пустота и нетерпеливое ожидание. Как у наших синюков на базе, когда они смотрят на то, как джин в их стакан льется.

— Это здешняя шпана? — спрашиваю я у нее, кивая на зал. Чтобы она меня услышала, приходится кричать.

— С чего ты взял? — доносится ответный крик. — Шпану из рабочих районов сюда не пустят. Это все отпрыски богатых родителей. Студенты, инженеры, брокеры, клерки. Этно-холл — очень дорогое место. И модное.

Губы ее приятно щекочут мое ухо. Снова склоняюсь к ней.

— Тогда почему они так одеты?

— Это последний писк. После серии репортажей про тебя всю военную одежду расхватали. Включая старую форму на распродажах на вес.

— Ты серьезно?

— Конечно. Через день покажут еще кого-нибудь. Если он будет в шортах, то наутро все будут с голыми ногами щеголять.

— Чудно.

— Тусовка, — пожимает она плечами.

И пока мы так перекрикиваемся, где-то высоко зажигаются яркие огни. И ослепительные лучи начинают метаться по залу, выхватывая из темноты белые лица с зажмуренными глазами. И люди, совсем маленькие отсюда, деловито выходят на сцену и усаживаются за свои инструменты. Что-то пробуют. Где-то ковыряются, издавая неприятные звуки. Толпа приветствует их новыми волнами аплодисментов и свиста. Я не могу удержаться. Тоже свищу, вложив два пальца в рот. Краем глаза замечаю удивленный взгляд обычно невозмутимого Мариуса.

Странно, что я совсем не чувствую Триста двадцатого. Такие зрелища ему тоже должны быть в новинку. И покалывает в плечах. Показалось? Нет, вот опять.

— Триста двадцатый?

— Слушаю.

— У меня щиплет плечи. Твоя работа?

— Веду обмен с ближайшим шлюзом Сети. Работа над приоритетной задачей продолжается. Задействовано 90 процентов вычислительной мощности. Второстепенные задачи отключены.

Озабоченность моего двойника наполняет меня. Становится стыдно. Как я мог быть таким легкомысленным? Пока я расслабляюсь и аплодирую, он один ищет решение проблемы. Проблемы нашей с Мишель безопасности. Я не могу стоять в стороне, когда речь идет о Мишель.

— Я могу помочь?

— Да. Если разрешишь задействовать свой мозг для потоковых вычислений, я решу задачу быстрее.

— А я не буду выглядеть идиотом в это время?

— «Да» и «нет» ты будешь говорить вовремя. И улыбаться тоже.

— Хорошо, — я сажусь поудобнее. С улыбкой киваю Мишель. Публика вновь начинает бесноваться. Главного исполнителя все еще нет на сцене. — Я готов.

И мир превращается в бесцветную, едва шевелящуюся воронку без звука.

— Нет, я не могу это надеть, — лениво растягивая слова, заявляет высокий худой мужчина с копной ослепительно-белых волос. Отбрасывает от себя ворох одежды. В одном белье усаживается перед большим, во всю стену зеркалом. Демонстративно закидывает ногу на ногу.

— Но, сэр, вы надевали этот костюм на прошлом концерте, — пытается возражать костюмер, полная женщина в брюках и свободном свитере до бедер.

— Именно поэтому и не могу. Вы должны были позаботиться о доставке моего гардероба. Я не желаю выходить на сцену как какой-то статист — в одних и тех же тряпках.

— Сэр, — терпеливо продолжает привыкшая ко всему женщина. — Ваш гардероб здесь. Вчера вы сами распорядились подготовить именно этот костюм.

— Почему вы со мной вечно спорите, Марго? — обиженно дует губы звезда. Морщится: вечеринка, закончившаяся в седьмом часу утра, все еще дает о себе знать. — И вообще: не видите — я нездоров?

— Сэр, так какой костюм вы желаете?

— Пожалуй, принеси этот, — он шевелит пальцами в воздухе, вспоминая. — С открытой спиной и сандалиями на ремнях.

— Зеленый, сэр?

— Нет, красный. С широкими рукавами. Местная публика обожает красное и плиссированное. Латино, что с них взять.

— Латино были на Ла Плате, сэр, — напоминает костюмер, собирая разбросанную одежду.

— Да? А мы где?

— Мы на Зеленом Шаре.

— О, черт! — Филодор жадно пьет холодное пиво из горлышка. — Моя голова! Где мы, говоришь?

— На Зеленом Шаре, сэр.

— Какая разница. Тащи зеленую рубаху.

— Вы просили красную.

— Красную? А, ну да. Конечно. Точно, ее. И шевелись: публика ждать не будет.

— Одну минуту, сэр, — женщина с кипой одежды в руках выскакивает в коридор. «Чертов алкоголик», — бормочет она на ходу.

— Мисс, это надолго? — спрашивает у нее встревоженный администратор — седой худощавый мужчина в смокинге.

— Кто его знает. Может, минут в пятнадцать уложимся. А скорее всего — полчаса, не меньше, — меланхолично отвечает костюмерша. Ногой распахивает нужную дверь. Сбрасывает прямо на пол цветную кипу. Сосредоточенно грызет ноготь, быстро вращая огромную вешалку с развевающимися на ней тряпками.

— Так… это не то… отлично, штаны… опять не то… это в чистку… ага, вот!

И она спешит обратно.

— Пятнадцать минут? Полчаса? — восклицает администратор. — Мисс, у меня публика зал разнесет, если мы через пять минут не начнем.

— Ничего не могу поделать, — пожимает та плечами. — Это зависит не от меня. Я даже вот как скажу…

— Да?

— Если через полчаса он не выйдет из гримерки, делать ему на сцене будет уже нечего. Он третью бутылку пива приканчивает. После шестой его начнет в сон клонить. Или на подвиги. Если его потянет на подвиги, тогда зал разнесет он.

— Господи! — хватается за голову мужчина. Спохватывается. Берет себя в руки. Быстро оглядывается вокруг. Замечает слоняющегося без дела осветителя. Прикрикивает на него: — Чего разгуливаешь? Марш на место!

— Марго, я не могу надеть эти сандалии, — веско изрекает звезда, доставая из холодильника следующую бутылку. — У меня мозоль на пальце. И лак облупился. Чертовы киношники снова сделают крупный план. Как на Йорке. Будет скандал.

— На Новой Каледонии, сэр.

— Что?

— Я говорю, скандал был на Новой Каледонии. Позвать гримера?

— Зачем?

— Убрать мозоль, зачем же еще? — удивляется женщина.

— Это слишком долго. Неси туфли. Знаешь, те, с синим отливом.

— Под них не подойдут эти брюки, сэр.

— Хорошо, неси другие.

— И рубаха, сэр. Эта не подойдет к синим брюкам.

— Ладно, неси белую. С широким воротом. И галстук.

— Ну что? — снова перехватывает костюмершу администратор.

Она пожимает плечами.

— Четвертая бутылка, — говорит женщина на ходу.

— Эй, есть кто живой? — раздается из гримерной. — Принесет мне кто-нибудь мои таблетки? И нормального пива, а не этой мочи!

Слышится звон разбитого стекла. Вытирая испарину со лба, администратор мчится на поиски импресарио звезды. Волны возмущенного рева из зала доносятся, словно отголоски грозного прибоя.

— Марио! — кричит мужчина в свой коммуникатор. — Давай группу на сцену. Запускай свет. Начинаем. Скажи им — пусть делают что хотят, но полчаса без лидера продержатся. Скажи им, если выстоят — лично от меня — бесплатный поход в «Крошку Таню».

— Понял. Начинаем без главного говнюка. «Крошка Таня» на халяву, — доносится ответ.

— Достал меня этот слабак. Уйду я. Каждый раз одно и то же, — в сердцах заявляет бас-гитарист, выслушав новость.

— Не надо было его вчера к рому подпускать, — говорит ударник, потягиваясь. — Ты вчера с ним пил — тебе за него и отдуваться.

— Попробовал бы я отказаться, — оправдывается басист. — Ты сам-то пробовал его удержать? И текста я не знаю. Пускай Варвар рулит.