— Есть. Она на кордоне. У объездчика.

Ох, какие слова замечательные, какие необыкновенные слова!

Володя повторил:

— На кордоне! У объездчика.

— Ну, до свидания, товарищи, — сказал Конников, взмахивая своей зеленой шляпой.

Со всех сторон послышалось:

— Счастливо! Счастливо!

Старушка сказала:

— Иди, иди, парнишечка, ничего не бойся. Видишь, какой тебе человек попался. А худому мы тебя и не отдали бы.

Вот так и началось это полное приключений путешествие.

Конников спрыгнул с подножки вагона вниз и сразу провалился, как в черную пропасть. Володя хотел испугаться, но не успел: могучие руки подхватили его и тоже повергли в пропасть.

Почувствовав под ногами землю, Володя покрепче ухватился за ремень, подтягивающий сапог к поясу, и в это время светлые прямоугольники вагонных окон поплыли в сторону, сначала медленно, а потом все быстрее, быстрее, и вот они уже мелькают так, что Володя видит одну сплошную сверкающую линию.

А поезд грохочет, и кажется, что все кругом грохочет и летит в желтых вспышках света. Володя оглянулся и увидел, как из темноты выскакивают мокрые елки и, взмахнув ветками, снова проваливаются в темноту.

Это только так кажется, будто они выскакивают, а на самом деле стоят себе на месте. Смешно на них смотреть. От мелькания света и от грохота у него закружилась голова. Но вот последний вагон пронесся мимо и пропал в темноте. Сразу стало тихо, а от этого как-то страшновато.

— Пошли на станцию, — сказал Конников. — Давай руку.

И они пошли в сторону, где виднелись какие-то желтые огни. Подошли к небольшому домику. Никто не догадался бы, что это станция. Просто избушка. Но Володя сразу понял, избушка эта не простая. Это станция «Таежная». Так написано на синей вывеске, освещенной единственным фонарем, который висит на высоком столбе. В лужах дрожит желтый свет. На избушке около двери медный колокол, над ним прибита доска, на ней написано «Миру — Мир»! А над дверью тоже висит доска, поменьше, написано «Зал ожидания».

И еще можно рассмотреть садик, огороженный низкой оградкой, выкрашенной в зеленый цвет. В садике клумба, на которой торчат сухие стебли прошлогодних цветов, а посредине стоит футболист на одной ноге. А где другая — неизвестно. Наверное, отбита или ее просто не видно в темноте. Володя хотел рассмотреть, но Конников очень быстро шел, так что даже иногда приходилось бежать, чтобы не отстать от него.

Они вошли в зал ожидания, плохо освещенный единственной лампочкой. Тут никто ничего не ожидал. Стояли четыре дивана, и в стене — закрытое окошечко: «Касса». На одном диване стояла тетка в красной фуражке, такая же, как на городском вокзале, до того похожая, что Володя сейчас же спрятался за Конникова. Тетка стояла на диване и вкручивала еще одну лампочку. Вдруг стало очень светло. Конников сказал:

— Здорово, начальница Рита!

Тетка обернулась, засмеялась и громко, как на улице, закричала:

— Ого! Обратно к нам? Здорово, Конников!

Она была молодая, краснощекая и, сразу видно, очень веселая. И нисколько не похожа на ту, городскую. Просто одеты они одинаково.

Рита легко спрыгнула с дивана и тут же увидела Володю. Она вновь залилась звонким смехом.

— Ах ты, Конников! Уже и мальчонку подцепил. Это у тебя откуда?

— Это у меня знакомый мальчик. Зовут Володя.

— Постой, постой. А фамилия у тебя как?

Помня Венкины наставления, Володя прошептал:

— Инаев.

— Врешь! — радостно закричала Рита. — Фамилия твоя Вечканов. И сумка у тебя зеленая, и пальтишко синее. Все приметы схожи. Только сейчас по всем станциям передали, чтобы задержали и сообщили.

Вот и попался… Сейчас веселая начальница схватит его и закончится его путешествие в самом начале!

Конников, этот ни на кого не похожий человек, сказал:

— Мы это дело решим так. Сейчас пошлем твоей маме телеграмму, чтобы не беспокоилась. А ты, — он широкой ладонью помахал перед красной Ритиной фуражкой, — ты нас не видела. Договорились?

Рита радостно закричала:

— Ты меня куда нацеливаешь, Конников?

— Договорились?

— Ты меня на преступление нацеливаешь. Не пройдет. Я сама куда надо пошлю телеграмму.

— Не пошлешь, — уверенно сказал Конников.

— Не надейся.

— А я как раз надеюсь…

— Наша станция передовая. Мы за переходящее знамя бьемся. Знаешь, какие у нас показатели?

— Знаю. Передовые.

— А ты их смазать хочешь! Понял?

Вот так решалась Володина судьба, а он стоял и думал, хорошо бы сейчас убежать. Это было бы самое верное дело. Дорогу на этот Ключевский кордон он как-нибудь и сам нашел бы. Он убежал бы, если бы не такая темная ночь, не такая черная тайга. И, наверное, рыщут там под елками разные звери и злобно щелкают зубами. А люди сейчас все спят, и никто не придет на помощь, никто не укажет дорогу на кордон.

Придется потерпеть до рассвета. Если они даже и пошлют свою телеграмму, то все равно до утра никто за ним не приедет. В городе тоже все спят. И мама, наверное, спит. А может быть, и не спит. Лежит, может быть, на своей кровати, смотрит на высокую вечкановскую звезду и думает про Володю: где-то он сейчас? что делает?

Конников что-то тихо говорил Рите, а та слушала, смешно моргая своими черными блестящими глазами, как будто хотела заплакать. Или рассмеяться. Не разберешь. Но она не заплакала, она просто сказала, задумчиво разглядывая Володю:

— Вон какое дело… Фронтовая, значит, его несчастная любовь. Слушай, Конников, война кончилась — уже пятнадцать лет прошло, а как же мальчонка? Ведь ему годков-то сколько…

— Тише, Рита, — сказал Конников.

Она очень громко вздохнула и вдруг сердито закричала:

— Задурили вы мне голову!

И сразу же без остановки рассмеялась.

Конников взял за руку Володю и потащил к выходу, а она все еще вдогонку кричала:

— А телеграмму, будь спокоен, сейчас же дам. Срочную!

— Зачем телеграмму? — спросил Володя, поеживаясь от сырого таежного ветерка.

Конников неопределенно ответил:

— А ты как думал?

И Володе показалось, что его спутник — этот необыкновенный человек — тоже, как и все простые, ничем не замечательные люди, не понимает его и даже, кажется, осуждает его поступок и, может быть, он договорился с веселой начальницей отправить Володю домой.

Ему стало так плохо, вот будто он потерялся и один идет по темной тайге. Так он шел, спотыкаясь о какие-то не видимые в темноте мягкие кочки, и хлюпал носом от жалости к самому себе. А Конников идет себе впереди и посвистывает. Ему что! Он человек свободный и бесстрашный.

От этих мыслей Володе стало так уж плохо, что терпеть такое положение он дальше не мог.

— А других выдавать хорошо разве? — спросил он отчаянным голосом.

— Шагай, шагай, — донеслось из темноты.

— Все равно убегу.

— Куда?

— Знаю куда.

Но Конников даже не обернулся. Посмеиваясь, он проговорил на ходу:

— Далеко не уйдешь. Здесь у меня кругом все дружки. Мне стоит только свистнуть, как тебя тут же схватят и ко мне приведут.

— Кто схватит? — Володя осторожно поглядел по сторонам. — Тут и нет никого.

— Тогда вот посмотришь.

— А что будет?

— Хочешь, свистну?

— Никого тут нет, — повторил Володя, но сам подумал: «А может быть, есть».

Все тут может быть, в этой черной тайге. Все здесь совсем не так, как в городе. И станция не такая, и темнота, и люди, и повадки людей. Все не такое. В городе сколько ни свисти, никто никого не схватит, а тут?.. А все-таки интересно, что получится, если Конников свистнет?

Розовая старушка говорила в вагоне: «Хорошему человеку тайга зла не сделает». Вот идет очень одинокий мальчик. А какой он: хороший или нет? Если по-городскому считать, то не очень уж хороший. А если по-таежному, то как?

Конников спросил: