А по другому тротуару, потряхивая жиденьким пучком волос, перевязанным коричневой лентой, идет девчонка. В руке несет зеленую сумку. Такие девчонки то и дело пробегают по улицам то в магазин, то из магазина.

Это Володя так придумал, чтобы никто не догадался о его намерении. Все делали вид, будто не знают друг друга, и только на вокзале сошлись в самом дальнем углу огромного зала.

Венка пошел узнавать насчет билета. Скоро он пришел и принес бутылку ситро Володе на дорогу. Он сказал, что касса еще не открыта, потому что поезд придет только через два часа, и что он занял очередь.

Бутылку поставили в зеленую сумку, но тут всем сразу захотелось пить. Пришлось вытащить ситро. Пили прямо из бутылки, строго наблюдая, чтобы всем досталось поровну. А на дорогу пришлось купить еще одну. Ее тоже выпили. Подошла девушка с голубым овальным ящиком — мороженое. Съели по две порции. Жить стало веселее. А интересно, сколько можно съесть мороженого? Только было развернулся спор на эту тему, как выяснилось, что все захотели есть. Наверное, оттого, что в буфет, который находился в противоположном углу, принесли пирожки.

Купили. По две штуки. Венка сказал:

— Их машиной делают, пирожки эти.

— Придумал! — усмехнулась Тая.

Тогда Венка, давясь пирожком, рассказал, как в прошлом году он ел точно такие же пирожки и ему попалась гаечка. Вот такая. Из пирожковой машины вывинтилась.

Заспорили о пирожковых машинах, снова захотели пить, но тут подошла тетка в красной фуражке и почему-то в валенках.

— Куда, ребятишки, собрались?

Все примолкли, а Венка ответил:

— Вот этого товарища провожаем.

— Не велик товарищ-то…

— Вырастет, — пообещал Венка.

—. Это уж обязательно. А с кем он путешествует?

Володя ответил:

— Ни с кем.

— Как это так? Что-то вы непутное придумали…

Тая затрясла перед ней своим бантиком:

— Как это вы, тетя, рассуждаете? А если у него никого нет!

Тетка не очень-то поверила, но все-таки вздохнула:

— Ох ты, горюн!.. А направляешься куда?

Тогда выступил Венка и такой завел рассказ про Володину жизнь, что заслушаешься. Но под конец он так заврался, что и сам запутался. А тетка слушала-слушала, да как крикнет:

— Ох, да замолчи ты! От твоих слов аж голова закружилась. Ишь какие вы все вострые собрались! У меня чтоб тихо. А то милиционер вот он!

Поезд был проходящий, поэтому, когда Володя вошел в вагон, то увидел, что все места заняты. Он осторожно пристроился на уголке самого крайнего дивана. Прижимая к себе зеленую сумку с дорожным припасом, он подозрительно поглядывал на своих соседей: кто их разберет, что у них на уме?

Совесть у него была не совсем чиста. А уж если на совести заведутся темные пятна, то, известно, человек сразу перестает всем доверять и ему начинают мерещиться всякие подвохи.

Вот кругом сидят люди, у них такой вид, будто они едут по своим делам и никакого внимания не обращают на одинокого мальчишку. А сами нет-нет да и глянут в его сторону; того и жди, кто-нибудь спросит зловещим голосом:

— А ты зачем из дома удрал?

Кто же это может быть? С какой стороны следует ожидать первый удар?

У окошка пристроилась чистенькая старушка, вся какая-то розовенькая, с пуговичками: кофточка пушистая, розовенькая, пуговички черненькие; щеки розовые, носик пуговичкой; она, размахивая розовыми ручками, угрожающе рассказывает:

— Ты меня к своему дому не привораживай! Это я ему так говорю. Я тебе не бабка-вожатка, чтобы с твоими детьми возиться!..

Ее слушают три девушки, сидящие на противоположном диване. Совсем еще девчонки: на школьниц похожи, на семиклассниц. Слушают они не особенно внимательно, все время перешептываются и часто вздыхают. В то же время все четверо, и старушка, и девушки, дружно поедают бутерброды, запивая их чаем из одинаковых белых кружек.

— Он мне и говорит, зять-то мой, мне это говорит: «Ни об чем, мамаша, не волнуйтесь, пенсию вам определили, внуки вас обожают…» — «Не-ет, — это, значит, я ему, — нет, говорю, такое дело у нас не пойдет. Пенсией ты меня не убаюкивай. Я всю жизнь в тайге, при деле. Прощай, зятек, приезжайте в гости!» Сказала так да и уехала…

Старушка в своей розовой пушистой кофте казалась такой мягкой и доброжелательной, что Володя сразу успокоился. А девчонки не в счет. Их-то он ничуть не боится. Они сами, видать, всего боятся.

А вот с другой стороны на боковой скамейке дядька сидит — этого надо опасаться. Вон как он на всех посматривает поверх очков. А сам он весь какой-то помятый, неприбранный, весь какой-то волосатый. Мало того, что он давно уж не брился, не стригся, а наверное, и не причесывался целый месяц. У него целые кисти из ноздрей торчат, а из ушей — как будто все время дым идет. От такого дядьки всего можно ожидать.

Он глянул на старушку поверх очков и осуждающе проскрипел:

— Пенсия дается для успокоения старости.

Старушка даже не оглянулась на него, продолжая отчитывать своего зятя, который попытался ее, таежную вольную птицу, неугомонную труженицу, приспособить к своим домашним делам.

— Не выйдет дело. Я к тайге привычная. И вы, девчонки, ничего не бойтесь. Доброму человеку в тайге хорошо. Она, матушка, и накормит, и обогреет, и утешит…

И она таким счастливым голосом начала рассказывать, как отлично живется хорошему человеку в тайге, что девчонки притихли.

А поезд все шел да шел. Вагон постукивал колесами, поскрипывал и покачивался. Мимо окон проносились столбы, проплывали леса и поляны.

Володя успокоился и начал подумывать, что пора бы и ему закусить, но вдруг старушка обратила на него внимание:

— Смотрите, девчонки, какой с нами парнишечка едет. Ты откуда такой взялся?

Володя струсил и насупился. Он даже отвернулся. Но напрасно он думал, что его так и оставят в покое.

— Чаю хочешь? Да поставь ты свою сумочку, никто ее тут не тронет.

Она сейчас же усадила его около столика, налила чаю в кружку, а девчонки так дружно начали подсовывать ему всякие бутерброды да булочки, что он просто не успевал пережевывать. После такого угощения отмалчиваться стало просто уж невозможно.

Он слово в слово повторил рассказ, который недавно сам прослушал в Венкином исполнении. Только вместо Оренбурга пришлось назвать Северный город, куда шел поезд, а то никто бы ему не поверил. Рассказ получился очень длинный и такой запутанный, что Володя и сам перестал соображать, кто он на самом деле и куда едет. Он думал, что его слушатели сейчас же увидят, что он заврался, и тогда все получится очень плохо. Может быть, они даже остановят поезд и выкинут его из вагона прямо в болото среди дремучего леса.

Это он так думал, потому что никогда не ездил в поездах и еще не знал, какой доверчивый и терпеливый народ эти дорожные слушатели.

Они со вниманием выслушали все, что Володя им рассказал, и начали вникать в подробности. Торопиться-то некуда: поезд идет — время бежит.

— А где отец работает? — спросила розовая старушка.

— Он художник.

— Да что ты говоришь! — воскликнула она прижимая к груди пухлые ладошки. — Художник. Смотри-ка!

— А ты не брешешь? — проскрипел волосатый. — Поимей в виду: я всех художников знаю…

Володя побледнел от обиды.

— А Михаила Снежкова знаете?

— Какого Снежкова? Нет такого художника.

— Господи! — воскликнула старушка. — Снежкова! Да его же все знают. Вся тайга.

— А я не знаю.

— Ага! Не знаете. Вот я сейчас покажу…

В его зеленой сумке, вместе с колбасой и булками находился завернутый в газету мамин портрет, нарисованный Снежковым, и сложенные вчетверо картины, вырезанные из журнала.

— Вот, глядите!..

— Есть же такие люди, — возмутилась старушка, разглядывая картину, — не зная человека, уж и под сомнение его подводят. Эх! А еще в вагоне книжку читает.

Захлопнув книгу, волосатый проскрипел:

— Это не книжка, это расписание поездов.