– Все, – повторил обреченно шофер, останавливая машину, – приехали…
Он вылез из кабины, попинал по шоферскому обычаю осевшее колесо, прошел по дороге несколько шагов назад. Лесорубы, смотревшие на него с любопытством, увидели, как он вдруг остановился и стал носком ботинка ковырять землю. Потом нагнулся и вытащил из нее непонятный предмет, похожий издали на огромную погремушку.
– Что откопал? – крикнул ему из кузова самый старший по возрасту лесоруб.
– Не знаю, дядя Егор… Железяка какая-то ржавая. В колючках вся.
Шофер крутил в руках странную находку и не знал, что ему делать с ней: то ли выбросить подальше от дороги, то ли взять на всякий случай с собою.
Подошедший к нему Опилкин сердито выхватил железяку и, брезгливо осмотрев ее, проворчал:
– Ты что, Баранкин, ни разу в жизни такой штуки не видел?
– Не видел, – честно признался шофер.
– Эх ты! – усмехнулся бригадир, – ведь это же самая обыкновенная булава!
И он отбросил булаву в густой придорожный чертополох.
После небольшого совещания лесорубы решили идти дальше пешком. Егор Ведмедев, как самый сильный, взвалил на себя груз потяжелее. Братья Разбойниковы – одного звали Саша, другого Паша – взяли то, что полегче. А бригадир Опилкин взял все остальное.
– Эх, и жалко мне вас! – не выдержал Баранкин, прощаясь с бригадой. – Пропадете вы там!
– Ты сам не пропади, – буркнул сердито Опилкин.
– Я-то не пропаду! – не обидевшись, ответил шофер. – Встречу попутку, попрошу целую камеру и – айда домой!
Улыбнувшись, он помахал рукой вслед удалявшимся уже от него лесорубам.[2]
Глава четырнадцатая
В Муромскую Чащу они не вошли, а вползли. Тяжеленный груз на плечах с каждым шагом клонил лесорубов все ниже и ниже к земле, пока совсем не свалил их с ног.
Первым упал Саша. Вторым – Паша. Третьим опустился на четвереньки Ведмедев.
– Тут близко… – пропыхтел он Опилкину, – я так дойду…
Один лишь бригадир сумел до самой Чащи удержаться на ногах.
– Потерпите, братцы, – шептал он спекшимися от жары губами, – тут недалече…
До этого «недалече» оказалось полчаса ползком.
– Не послушались детишек, теперь вот расхлебываем! – простонал Ведмедев, роняя свою седую кудрявую голову на мягкую бархатистую траву.
Опилкин, хотя и устал, старался держаться молодцом.
– Дети должны старших слушаться, а взрослые детишек – нет! – огрызнулся он, спихивая с головы прижавший его к земле вещмешок. Потом бригадир помог освободиться от груза братьям Разбойниковым, потом снял поклажу с Ведмедева. – Поднимайтесь, ребятки, обедать сейчас будем.
– Обедать – дело хорошее, – сказал Егор Ведмедев, но не поднялся, а только сел, прислонясь спиной к дереву.
– Поесть не мешало бы, – Саша жалобно посмотрел на брата.
– Сейчас… сейчас встану… – с трудом проговорил Паша и сделал попытку подняться.
– А ты не сразу, не сразу, – поспешил к нему на помощь Опилкин, подхватывая Разбойникова-старшего под локотки. – Куда спешишь?
– За дровами, – ответил Паша, оказавшись вновь на ногах. – Костер нужно запалить, еду греть.
– Ну, ступай, – охотно разрешил бригадир и вручил Паше новенький с белым, не крашеным топорищем походный топорик.
Засунув топорик за пояс, Паша Разбойников двинулся в глубь леса.
– Чуть что – кричи! – посоветовал ему вслед Ведмедев.
– А что кричать? – обернулся Паша.
– Что успеешь, – сказал Ведмедев и предложил три варианта: – «Караул!», «Спасите!», «Помогите!».
– Ладно, – кивнул Паша Разбойников, и кусты за его спиной сомкнулись.
Паша не хотел удаляться от друзей слишком далеко, да в этом и не было никакой необходимости. Деревья, кусты, сухой валежник – все было под рукой. «Сейчас натяпаю охапочку и обратно пойду» – подумал Паша, и рука его потянулась за топором. Но вдруг неподалеку хрустнула ветка, и он испуганно вздрогнул:
– Кто тут?
Из кустов высунулась кудлатая мальчишеская голова и, уставясь растерянно на Пашу, удивленно проговорила:
– Эх, ты-ы!.. Вот это да-а!..
Смущенный тем, что испугался мальчишки, Паша сказал, виновато улыбаясь:
– Фу, леший, напугал! – и уже строже добавил: – Чего по лесу шастаешь?
Пришел в себя и мальчишка. Все еще не вылезая из кустов, он бойко проговорил:
– А ты, дяденька, откуда знаешь, что я леший?
Мальчишка смотрел на Пашу и ждал от него ответа. Но ответа не было. Скорее был вопрос, который при желании можно было прочитать в глазах Разбойникова-старшего: «Леший?! Настоящий леший?!»
Так и не дождавшись от человека ответа, мальчуган выбрался из кустов и подошел поближе.
– Ты кто? – спросил он Пашу. – Заблудший?
Паша несколько раз отрицательно мотнул головой, что должно было означать одно: нет!
Мальчуган подтянул сползавшие домотканые штаны, переступил с ноги на ногу и снова спросил:
– Ты вправду настоящий человек или понарошку им притворяешься?
На этот странный вопрос у Паши тем более не было ответа. Мальчишка, которому не терпелось всласть наговориться с ЗАБЛУДШИМ НАСТОЯЩИМ ЧЕЛОВЕКОМ, начал сердиться:
– Сапоги надел и уже загордился? Погоди, ужо дед Калина тебе язык развяжет!
Мальчишка вдруг засмеялся:
– Сначала развяжет, а потом опять завяжет, в три узелочка!
Такое будущее заставило Пашу заговорить.
– Паша я… – тихо произнес он, пересиливая испуг и удивление.
– А я – Шустрик! – охотно представился житель Муромской Чащи. Он протянул свою руку бедному лесорубу, и тот с чувством, похожим на ужас, пожал ее. Рука была как рука: теплая и немытая, совсем как Пашина, только меньше. Это немного успокоило Разбойникова-старшего, и он снова проговорил:
– А дед Калина кто?
– Как кто? – удивился Шустрик. – Дедушка мой. Его все знают! Но догадавшись, что хотя дедушку Калину и знали все в округе, однако человек по имени «Паша» его все-таки не знал, объяснил поточнее:
– Дедушка Калина – самый главный лешак в Муромской Чаще. Его все слушаются. А кто не слушается… Впрочем, таких у нас теперь нет: все давно позаколдованы.
И довольный своим объяснением, Шустрик кивнул на топор, заткнутый у Паши за пояс:
– А это чего и для чего?
– Это? – переспросил Разбойников-старший по привычке и так же по привычке потрогал топорище рукой. – Это – топор. Деревья рубить.
– Деревья рубить?! – ахнул маленький лешачок, побелев от гнева. – А я-то думал, что ты заблудший!..
И выкрикнув эти слова, Шустрик вдруг растворился в воздухе. А из-за пояса изумленного и вновь растерявшегося бедолаги-лесоруба вывалилось топорище и упало на землю. Рядом с топорищем просыпалась горстка ржавчины. Это было все, что осталось от новенького, выданного со склада пять дней назад, топора.
Глава пятнадцатая
Добрый старый лешак Калина Калиныч спал в трухлявом пне, уютно свернувшись калачиком и похрапывая от наслаждения. Ему снова снились цветные сны со звуком. По этому счастливому похрапыванию Шустрик и отыскал своего деда.
– Калина Калиныч! Дедушка! – закричал он, кружась возле пня. – Вставай скорее!
Сны, испугавшись громко вопящего мальчугана, смолкли, обесцветились и исчезли. Поняв, что смотреть больше нечего, старый леший нехотя поднялся со своего ложа.
– В чем дело? – хмуро спросил он внука. – Почему кричишь средь бела дня? Леший ты или нет? Жди своего часа!
Но Шустрик нее мог ждать и минутки.
– Вставай, дедушка! – закричал он снова, только чуть тише. – Вставай скорее! Тут такое там!.. – И он махнул рукой в глубину леса.
– Что-что? – переспросил Калина Калиныч внука. – Объясни-ка потолковее.
И он приготовился слушать ТОЛКОВУЮ речь Шустрика. Но бедный лешачок сгоряча понес что-то несусветное:
– Тут такое случилось!.. Там такое появилось!.. Вроде бы человек, а вроде бы не человек!.. Я к нему с добром, а он ко мне с топором!.. Зовут его Паша… Вот где беда наша!
