В конце концов, что ему за дело, с кем знакома и где бывает Ирэн? Все-таки она, наверно, не знает, что среди приглашенных дам есть некоторые со слишком шумной репутацией. Конечно, Виктуар осел, но ведь это было всем известно раньше. Он, наконец, нашел в толпе Ирэн и увлек ее к столику, нимало не заботясь о карточках с фамилиями, лежащих у каждого прибора. Он имел сообщить ей новости о Карле.

– Сестра Виктуара милое доброе создание, совсем не похожа на него. Я хочу сказать, что она очень тихая и без всяких артистических выкрутасов.

– Да, хотя я мало ее знаю, мне кажется, что она очень милая, – сказала Ирэн. – Я видела ее только раз, в день нашей свадьбы.

– Ну, а что слышно у вас?

– Ничего, кроме аплодисментов. Жан имеет огромный успех.

– К Рождеству будете дома?

– Да, мы скоро сможем вернуться домой. Это будет настоящий отдых. Все же нелегко быть женой знаменитости.

– Виктуар, кажется, живет как настоящий миллионер, а вы, сударыня, тоже от него не отстаете! На прошлой неделе я просматривал счета…

Он улыбнулся и укоризненно покачал головой.

– Мы здесь так много выезжаем, – по лицу ее пробежала тень. – Когда мы вернемся домой, можно будет сократить расходы.

– Видите ли, Ирэн, – ласково проговорил Ганс, – конечно, это меня не касается, и не думайте, прошу вас, что я вмешиваюсь в ваши дела, но, в качестве одного из ваших опекунов, я хотел бы дать добрый совет Жану. Что он делает с заработанными деньгами? Вы, наверно, это знаете?

Гансу очень хотелось спросить: «Дает ли он вам деньги на расходы?», но вопрос в этой форме казался ему неудобным.

Ирэн как-то не решалась просить денег у Жана. Он всегда был так занят игрой либо разными делами, что никогда не успевал поговорить о делах. А отельные счета, нередко на кругленькие суммы, они оплачивали по очереди. Вообще, все это было очень неприятно. Она даже старалась не думать о его проекте относительно квартиры.

– Было бы очень хорошо, если бы вы помогли Жану советом, – сказала она неуверенным тоном. – Мне кажется, что он совсем не умеет обращаться с деньгами.

– Совершенно верно. Я зайду к вам в отель, и мы тогда потолкуем. Приходите ко мне обедать, я остановился в «Центральной». А потом пойдем в театр, хорошо?

Она приняла его приглашение с радостью. Ганс показался ей чем-то вроде оазиса в пустыне. С фрау Гутман она познакомилась через Жана и должна была поддерживать это знакомство против своего желания.

– Мы отсюда поедем в Мюнхен или, может быть, в Дрезден, я не знаю наверное.

– Такая жизнь хуже маневров, – сочувственно произнес Ганс. – Но теперь вы уже скоро будете дома. Между прочим, Виктуар, кажется, обожает такую жизнь?

– Да, он, кажется, очень любит эту суету. Успех действует на него опьяняюще.

– Да, конечно, – охотно согласился Ганс. – Он сделал головокружительную карьеру. «Neue Freie Presse» поет ему дифирамбы и печатает о нем статьи крупным шрифтом. Старого Эбенштейна он тащит за собой на буксире; о нем тоже пишут.

– Я его теперь очень полюбила. Он часто бранит Жана, но очень заботлив. У него очень добрая душа.

– Ах, да, между прочим, я слышал, что у Жана была дуэль. Правда ли это?

Ирэн слегка покраснела.

– Он поссорился с Полем Гаммерштейном.

– С Полем! – воскликнул Ганс. – Из-за чего же они могли поссориться? Ведь Поль всегда такой флегматик. Виктуар ему, наверное, сказал, что он не умеет говорить по-французски или что-нибудь в этом роде?

– Нет, так, случайная ссора. Жан был ранен, вы знаете?

– Первый раз слышу, честное слово. Ну и дела!

– Ганс, только не говорите никому про дуэль, прошу вас!

– Конечно, не скажу, если вы не хотите. Да ведь в этом нет ничего особенного. Жан оказался храбрее, чем я думал: подумайте только – драться с Полем!

Разговор с Ирэн произвел на него большое впечатление. Встретив Жана у выхода, он, прощаясь, пожал ему руку сердечнее, чем обыкновенно.

– Я слышал, что вы дрались? – сказал он ему. – Оказывается, вы владеете шпагой не хуже, чем смычком.

– О чем вы говорите?

– Я говорю про вашу дуэль с Гаммерштейном.

– Ирэн вам рассказала?

В эту минуту появилась Ирэн, уже в пальто.

– Я готова, милый.

Жан был взбешен. Ганс смутился.

– Прощайте, – проговорил Жан. – Ты готова? – обратился он к жене.

– Что с тобой? – спросила Ирэн, когда они сели в автомобиль. – Что случилось? Ты должен мне сказать.

– Ты обещала никогда больше не вспоминать про дуэль, а сейчас разболтала все этому… этому… тупому… солдату.

– Ты сам не понимаешь, что говоришь, – с горечью сказала Ирэн. – Грубо обвиняешь меня в том, что я нарушила свое слово! Ганс спросил меня, правда ли, что ты дрался на дуэли, и я ему сказала, что ты поссорился с Гаммерштейном. Вот и все.

Она вся дрожала от возмущения.

– Ах, вот что! Я думал, что ты ему все рассказала. С моей стороны такая ошибка простительна.

– Нет, она непростительна, – с жаром ответила Ирэн. – Если ты мог это подумать, значит, ты мне не веришь и подозреваешь меня во лжи.

– Милая, не расстраивайся из-за пустяков.

– Это не было для тебя пустяком, когда ты рассердился.

– Не делай истории из ничего.

– Для тебя, вероятно, такие вещи, как правда или честное слово, – пустой звук.

Она пылала негодованием.

– Ты не первый раз даешь мне повод думать, что это так.

Они больше не разговаривали. Вернувшись в отель, она прошла прямо к себе в комнату и заперлась на ключ.

Размолвка тянулась два дня. Жан уходил из дому, подолгу не возвращался и, встречаясь с ней, молчал.

«Неужели я действительно такого мнения о нем? – с ужасом спрашивала себя Ирэн. – Мы женаты уже полгода, но кажемся друг другу совсем чужими». Она одновременно и обвиняла и горячо защищала Жана.

За эти два дня все мелкие недостатки Жана превратились в смертные грехи; его друзья, знакомства в мире богемы, легкомыслие, все вызывало ее беспощадное осуждение. Когда женщины сердятся, они никогда не бывают справедливы. Ирэн не признавала больше за Жаном никаких качеств. Она ждала от него неба, а он дал ей землю, только землю. Разве это не тяжкое преступление? Ее ожесточение, в соединении с некоторой узостью взглядов, а также сильным чувством к нему, становилось угрозой их счастью.

Наконец, он пришел к ней с повинной. Ему тоже было невесело, хотя он и старался принять независимый вид.

– Больше не будем ссориться, не правда ли? – сказал он.

– Да, – с трудом выговорила Ирэн.

Ей хотелось крикнуть ему: «Почему ты не пришел раньше? Я так страдала в одиночестве». Вместо этого она машинально повторила:

– Да, конечно, не будем больше ссориться. Жан нервно перебирал ноты и складывал их.

Правда, ему было немного стыдно, но ведь теперь он извинился, а она даже не могла сказать ему несколько ласковых слов. Ноты с шумом упали на пол.

– Эбенштейн советует ехать завтра в Мюнхен, – сказал Жан.

Ирэн приняла известие об отъезде равнодушно.

– Бекман приглашал нас сегодня обедать, я ему сказал, что спрошу тебя.

– Если хочешь, я согласна.

– Тогда я позвоню ему и скажу, что мы приедем.

Он вышел из комнаты. Когда дверь за ним закрылась, руки Ирэн невольно потянулись к нему. К несчастью, даже любовники не обладают способностью видеть сквозь стены.

Жан вернулся домой очень поздно. Он был занят с Эбенштейном приготовлениями к мюнхенскому концерту. Переодевшись, он вышел из своей комнаты. Ирэн давно его дожидалась.

– Извини меня. Пойдем, – коротко сказал он. По дороге она со страхом думала о предстоящем обеде. Мысль о том, что ее жизнь так изменилась за последнее время, вызывала у нее горькую усмешку.

Известие о дуэли сильно повлияло на Ганса; его отношение к ее мужу сильно изменилось к лучшему. Жан, конечно, не догадывался, в чем дело. Ведь мужчины никогда не говорят о таких вещах.

В вестибюле их встретил Ганс.

– Как мило, что вы пришли. Ведь это ваш последний вечер в Берлине, – прибавил он, указывая им дорогу в зал.