– А ты бы рассказала своим детям, что у тебя был любовник?

Эти слова сразили Пенелопу наповал.

– По-моему, отношения с Лючией у тебя не лучше, чем у нас с тобой когда-то, – продолжала Ирена, загоняя гвоздь по самую шляпку.

– По крайней мере я не разыгрывала из себя идеальную мать, – слабо возразила Пенелопа.

– Ну а я разыгрывала. Я всегда считала, что должна служить примером для тебя, но у меня ничего не вышло. И все-таки… только ради тебя я порвала тогда с Ромео. Если бы не беременность, возможно, я даже не вышла бы замуж за твоего отца. Но ты уже сидела у меня внутри, и я не стала убивать тебя, как делали и делают по сей день многие женщины. Мими был лучшим из мужей, но, чтобы быть счастливыми вдвоем, оба должны этого хотеть. А я не хотела. Да, ты угадала, я приехала с тобой проститься. Я ухожу к человеку, которого любила тридцать лет. И он любил и ждал меня все эти годы. Разумеется, мне не хватило смелости сказать правду твоему отцу. Я к нему привязана, я от него ничего, кроме добра, не видела, и мне больно думать, как он будет страдать из-за моего бегства. Прошу тебя, не оставляй его одного.

Пенелопа была растрогана чуть ли не до слез, но сдержалась. У нее своих бед было по горло, и она не хотела взваливать на себя чужие.

– Итак, ты высказалась и облегчила свою совесть, – усмехнулась она.

– В точности так же, как и ты. Ты подлатала эту полусгнившую халупу и думаешь, что навела порядок в своей неудавшейся жизни, – бросила в ответ Ирена и направилась к двери.

– Если мне не изменяет память, эта «полусгнившая халупа» до вчерашнего дня именовалась «виллой на море». А что до моей неудавшейся жизни, я никогда не обременяла тебя своими проблемами. Уж хоть за это ты должна быть мне благодарна.

– Ну и напрасно ты не хотела со мной поделиться. Я могла бы тебе помочь. Как бы то ни было, один совет я обязана тебе дать. А ты потом поступай, как знаешь, – сказала Ирена, уже спускаясь по ступеням крыльца.

По ту сторону ограды Пенелопа увидела черный «Порш». За рулем сидел Ромео Оджионе и смотрел в их сторону.

– Порви окончательно с этим твоим доктором. Эта история тянется вот уже бог знает сколько лет, а ведь у тебя есть муж, созданный для тебя как по мерке. В отличие от твоего отца он умеет доставить тебе кучу хлопот. Именно в этом мы, женщины, и нуждаемся, чтобы почувствовать себя при деле.

С этими словами Ирена направилась к машине. Ромео вышел и открыл для нее дверцу. Но сначала он кивнул, издали приветствуя Пенелопу. Поддавшись внезапному порыву, Пенелопа пробежала по аллее, выскочила за ворота и прежде, чем Ирена успела сесть в машину, обняла ее.

– Желаю удачи, – прошептала она.

– Обдумай мой совет, – напомнила ей растроганная мать.

Монотонное попискивание будильника отдавалось у него в голове подобно ритмичным ударам молота, разорвавшим сонный покой. Даниэле нащупал будильник на тумбочке, выключил его и слипающимися со сна глазами вгляделся в светящийся циферблат: была половина шестого утра.

Он вылез из постели, проклиная чувство долга, возникшее столь внезапно и уже осложнившее до крайности его юную жизнь. Стараясь двигаться как можно тише, чтобы не потревожить сон домашних, он прошел в ванную умыться, потом оделся, взял учебник по психологии и закрылся в гостиной. В этот день его должны были вызвать к доске, в последний раз в этом году, и ему не хотелось разыгрывать «немую сцену».

Свернувшись клубочком в кресле, мальчик открыл какую-то главу наугад. За два дня он выучил чуть ли не весь материал. Выбранная им глава называлась «Элементы и функции интеллекта». Он начал повторять вслух: «Элементами являются ощущение, восприятие, память и понимание…» Повторив фразу вслух, Даниэле скашивал глаза на учебник и проверял точность своего изложения. И комментировал про себя: «Вот у меня, к примеру, есть ощущение, что вся эта чушь мне на фиг не нужна, но у меня также есть понимание, что я завалю экзамен, а это будет уже совсем не то ощущение…»

Проведя полтора часа за зубрежкой, он решил, что вполне прилично подготовился. Через несколько минут поднимутся дедушка и Лючия. Отец и Лука обычно спят до восьми. Даниэле решил позвонить маме. С каждым днем ему все больше ее не хватало. Не то чтобы ему требовалось что-то особенное… просто видеть ее, ощущать тепло ее рук, слышать ее голос…

Он позвонил в Чезенатико. Пенелопа долго не подходила, мальчик уже решил повесить трубку, когда она наконец ответила.

– Солнышко мое, это ты! – сказала она сонным голосом.

– Я уж думал, тебя дома нет, – облегченно вздохнул Даниэле.

– Все дело в том, что мне пришлось из спальни спускаться в холл к телефону. Надо будет установить отводной аппарат на втором этаже. В твоем возрасте я скатывалась по этим ступенькам кубарем, а теперь вот начала терять форму, – со смехом объяснила Пенелопа.

– Мама, ты еще долго будешь в отъезде? – спросил Даниэле, прямо переходя к интересующей его теме.

– Здесь еще работы не закончены, а…

– А ты еще не готова. Да, я понимаю, – перебил ее сын.

– Я по тебе скучаю, солнышко мое, – вздохнула она. – Мне вас всех не хватает.

– И папы тоже?

– Конечно, но не так, как вас. Я бы хотела видеть здесь тебя, Лючию и малыша. Я все время о вас думаю. Как вы?

– Вообще-то ничего. Я встал в полшестого, повторил психологию. Сегодня на втором уроке меня обязательно вызовут. Я обязательно провалюсь, но не хочу провалиться с позором. Я уже столько дров наломал… Кое о чем ты даже не знаешь, – признался Даниэле.

– О чем я не знаю? – испугалась Пенелопа.

– Теперь это уже неважно. Мне очень понравилось «все делать правильно», как ты говоришь. Раньше я не понимал, как это здорово. Ну все, пора прощаться, а то я слышу, что в коридоре уже кто-то ходит. Наверно, дедушка.

– Он все еще у вас?

– Он живет с нами. Знаешь, после отъезда бабушки ему очень одиноко. Они с папой хорошо понимают друг друга.

– Я вижу, многое изменилось с тех пор, как я уехала. Меня это радует. Ни пуха тебе, ни пера на экзамене.

– Мама, я люблю тебя. Скорей бы ты вернулась, – сказал Даниэле и повесил трубку.

Захватив свой учебник, он пошел на кухню, открыл балконную дверь и поднял жалюзи. Июньский свет залил все помещение. Пока Даниэле ставил молоко на конфорку, до него вдруг дошло, что вокруг непривычно тихо: Чип и Чоп не завели свой обычный щебет. Он поднял взгляд па клетку. Она была пуста.

Сначала Даниэле подумал, что они улетели, но дверца была закрыта. Потом он увидел на дне клетки два бездыханных комочка.

– Лючия! Лючия, иди сюда! – позвал Даниэле, молотя по двери ванной.

– Десять минут восьмого, а тебе уже не терпится! Ну что ты ко мне пристал? – спросила сестра, распахнув дверь и сердито глядя на него.

– Чип и Чоп сдохли!

– Не говори глупости. Вчера вечером они чувствовали себя прекрасно.

Она уже стала закрывать дверь, как вдруг заметила, что глаза у брата блестят от слез.

– О черт! И кто теперь скажет об этом Луке? – спросила Лючия, прибежав в кухню и убедившись, что птички и вправду мертвы.

– Кто-то свернул им шею этой ночью, – решил Даниэле.

– Не пори чушь. Кто мог сделать такую гнусность?

– Присцилла. Она же только и делает, что жалуется! Самсона она терпит, потому что боится. Она целыми днями твердит, что ей надоели эти birds. Это точно она!

Тут в кухне появился Мими Пеннизи. В руке он сжимал поводок, готовясь вывести пса на прогулку. Эту обязанность дед взял на себя добровольно и исполнял ее охотно. Внуки обменялись прокурорскими взглядами, говорившими: «А вдруг это дедушка?»

– Что происходит? – в полном недоумении спросил Мими.

– Нет, дедушка на такое не способен, – изрек Даниэле.

– Кто-то свернул шею Чипу и Чопу, – объяснила Лючия.

Самсон повизгивал на пороге: он увидел поводок, и ему не терпелось отправиться на прогулку. Дедушка открыл клетку, взял одного попугайчика и внимательно осмотрел.