Целая пачка писем, перевязанных белой шелковой ленточкой, в ящике ее письменного стола. Он никогда бы не посмел развязать эту ленточку, открыть конверты и прочесть письма. Он не испытывал любопытства. Андреа было страшно узнать, что за всем этим кроется. В его жизни и без того хватало осложнений.

Войдя в дом, Андреа услышал громкий голос Присциллы. Она сидела на диване в гостиной и говорила по телефону. Разговор на ломаном английском носил характер бурного объяснения. Она поносила своего собеседника последними словами и грозила ему страшными карами. Присцилла была так поглощена разговором, что даже не заметила появления Андреа.

Он прошел в ванную, вымылся и надел чистую рубашку, потом, ощущая зверский голод, отправился на кухню. К счастью, ужин – нечто похожее на гуляш – ждал его на столе. Андреа принюхался. От кушанья шел сладковатый запах.

– Присцилла! – позвал он.

Филиппинка вошла, недовольная тем, что пришлось прервать выяснение отношений по телефону.

– Что это за дрянь? – спросил Андреа, надеявшийся найти добрую порцию спагетти.

– Свинина. Я пожарила ее в меду. Очень вкусно. Съешь и будешь очень сильным.

Андреа попробовал кусочек. Стряпня показалась ему отвратительной. Он оттолкнул тарелку.

– Все вы тут избаловались. Одному только Луке понравилось, остальные не стали есть, – обиженно проворчала Присцилла.

– Я всего лишь хочу тарелку спагетти, – приказал он, отправляя свинину в меду туда, где ей, по мнению Андреа, было самое место: в мусорное ведро.

– Тогда вари их сам. Мой рабочий день закончился, – рассердилась Присцилла.

– Ах так?! – не выдержал Андреа. – Тогда запомни: пользование телефоном тоже закончилось. Убирайся к себе в комнату, – приказал он.

Разобиженная Присцилла гордо выплыла из кухни, но тут же передумала и вернулась.

– Ты должен дать мне прибавку к жалованью, синьор Андреа, потому что я много работаю и сильно устаю. Сегодня все не так, как бывает, когда синьора дома. Все на моих плечах. Я очень устала. I am very tired. Do you understand?[10] – повторила она еще раз по-английски, глядя на него с откровенной наглостью.

Это был шантаж в чистом виде. Была бы на месте Пенелопа, она бы знала, как призвать к порядку зарвавшуюся служанку. А что он может сделать? Либо поддаться на шантаж, либо выставить ее за дверь. Он выбрал второе решение.

– Ты уволена, – хладнокровно объявил Андреа. Потом демонстративно повернулся к ней спиной и открыл холодильник в поисках чего-нибудь съедобного.

Присцилла смотрела на него с открытым ртом. Распухшие губы все еще хранили следы побоев, нанесенных ее египетским дружком.

– Do you understand?[11] – повторил он на понятном ей английском.

– Моя синьора была права. Все мужчины одинаковы, – буркнула Присцилла. – Ладно, я сделаю тебе капрезе,[12] – тут же добавила она с улыбкой. – Хорошо, синьор?

– Даю тебе пять минут, чтобы его приготовить, – кивнул Андреа, ликуя в душе, что одержал маленькую победу.

Он отправился проведать детей. Лука спал, около него расположился Самсон. Даниэле сидел за письменным столом и делал уроки. Избавившись от колечек, делавших его похожим на пугало, он превратился в очень симпатичного парня.

– Не поздновато ли для занятий? – вполголоса спросил Андреа, чтобы не разбудить малыша.

– Папа, завтра меня в последний раз вызовут по истории. Если не получу хотя бы восьмерку,[13] меня оставят на второй год. Как там бабушка? – поспешно спросил он, чтобы сменить тему.

– Пока без перемен. Кто гулял с собакой?

– Роберто Традати, великая любовь моей сестры. Человек без недостатков, знающий даты всех войн и щелкающий математические задачки, как кроссворды.

– Тебе завидно?

– Немного. Особенно меня раздражает его безупречный вид.

– Ладно, занимайся. Где Лючия?

– Угадай с трех раз, – усмехнулся сын.

– В ванной, – предположил Андреа.

Он угадал. Лючия сидела на табурете, опустив ноги в тазик с теплой водой и солью, а сама тем временем делала упражнение по греческому. Она была в ночной рубашке, волосы накрутила на бигуди. Андреа улыбнулся, глядя на нее. Кажется, еще вчера она ползала по дому и только училась вставать на ножки, а теперь стала настоящей женщиной. И притом деловитой до ужаса. В этом она напоминала Пенелопу.

– Зачем ты принимаешь эти ножные ванны? – спросил он.

– Это единственный способ снять усталость после двух часов танцев. Ты даже не представляешь, какая нагрузка для ног – все эти наши гольпе, севильянас и пасадас. А как бабушка? – спросила Лючия.

– Новостей нет. Будем надеяться на лучшее. А как ты?

– Вот уже четыре года я учусь танцевать фламенко. Ты даже не представляешь, как это тяжело. Я просто с ног валюсь.

– Я собираюсь поесть капрезе, – сказал Андреа. – С утра ничего не ел.

– Я тоже немного съем. Мне еще два часа заниматься, – решила Лючия.

Когда они пришли на кухню, Присцилла скромно стояла в уголке в ожидании дальнейших распоряжений. Твердость, проявленная хозяином, явно произвела на нее впечатление.

– Можешь идти к себе, – сказал ей Андреа. – Когда захочешь поговорить по телефону с друзьями, фиксируй свои разговоры. В конце месяца я вычту соответствующую сумму из твоей зарплаты, – невозмутимо добавил он, решив, что не позволит Присцилле садиться себе на голову в отсутствие хозяйки дома.

– Ладно, синьор, – кивнула она и испарилась. Лючия съела больше, чем обычно. Ее отец ничего не сказал по этому поводу, но она сама заговорила.

– Со мной происходит что-то странное. Я чувствую голод. По правде говоря, голод я ощущала всегда, но сейчас… это что-то другое. Я не чувствую никаких угрызений совести из-за того, что ем.

– Я вырос в бедности, ты знаешь. Бабушка приносила нам поесть, и я ожидал ее прихода, как манны небесной. Я считаю, что вот уже два года мы даром выбрасываем деньги на психолога. Если у тебя есть претензии ко мне, скажи о них прямо. Если у тебя проблемы с матерью, вам следует выяснить отношения. Объясни ей, что ты думаешь и чувствуешь, только не надо кудахтать, как курица. Может, мама и впрямь в чем-то виновата перед тобой, но свои недостатки есть у всех. Чего ты сама хочешь от жизни? Ты красива… нет, ты прекрасна, у тебя масса интересов, у тебя есть парень, который тебя обожает. Если хочешь луну с неба, знай: ты никогда ее не получишь, – сказал Андреа, подбирая томатный сок с тарелки кусочком хлеба.

– Возможно, я ищу ясности, которой в этой семье никогда не было, – в упор выпалила Лючия.

– Объясни толком.

– Если хочешь понять, поймешь. А если не понимаешь, подумай, – дерзко ответила девочка. – А теперь извини, пойду заниматься.

– Сначала сложи посуду в посудомоечную машину, – приказал Андреа.

– А ты сам не можешь? – ехидно улыбнулась Лючия.

– Это приказ, – отрезал Андреа.

Взгляды отца и дочери скрестились в поединке. Она поняла, что отец не шутит.

– А ты и вправду изменился. Даже не знаю, каким ты мне больше нравишься: прежним или каким стал сейчас.

Зазвонил телефон.

– Я отвечу. Вдруг это бабушкина сиделка? – сказала Лючия.

Андреа надеялся, что это Пенелопа, но оказалось, что Лючия права: звонили действительно из больницы.

– Похоже, мы можем спать спокойно. Состояние бабушки стабильно, – объявила Лючия, все-таки собирая тарелки и приборы со стола.

Андреа молча удалился в свою спальню. Он был совсем без сил и разделся, бросив одежду как попало. Но потом спохватился, что жены нет, чтобы все собрать за ним, и сделал это сам. Он сложил брюки, развязал узел на галстуке, повесил пиджак на плечики, бросил в корзину для стирки свою рубашку и белье.

Потом он растянулся на кровати, но сон не шел к нему. Ему бы следовало волноваться о матери, но на самом деле все его мысли были о Пенелопе. Ни за что на свете он не хотел ее потерять, но не знал, что предпринять, чтобы вернуть ее. Она обвинила его в лживости, двуличии, самовлюбленности. И самое печальное заключалось в том, что все это было правдой.