Зря Самсон Данилович так себя изводил. Его супруга тоже умела делать выбор, и дался он ей куда проще. Во всяком случае, естественней.

Она попала в Москву лишь зимой. Древнюю столицу (или то, что от неё осталось) давно уж очистили от неприятеля, но в положении Киры Ивановны езда по тряской дороге была нежелательна, даже опасна. Госпожа Фондорина выехала из Нижнего, когда наконец установился хороший санный путь.

О печальном профессорша думать себе не позволяла. И рассудок, и внутреннее ощущение говорили ей, что грусть может повредить созревающему плоду. Всю жизнь Кира только и делала, что размышляла. Напряжение умственных сил она почитала главной обязанностью просвещённой личности. Ныне же почти совсем забросила мыслительные упражнения, поскольку они не сулили ей ничего доброго. Муж с лета не подавал вестей, и, судя по всему, его уже… Дойдя до этого пункта, Кира Ивановна осаживала себя и думать переставала. Старалась жить простыми чувствами и сиюминутными наблюдениями. Подолгу смотрела на белое поле или на скованную льдом Волгу. Улыбалась, видя, как скачут по снегу румяные снегири. Хотелось поплакать – плакала, но слёзы были не горькими, а утешительными.

Увидев, как страшно изменился родной город, Кира тоже заплакала. Потом улыбнулась, обнаружив, что Ректорий уцелел. В этом чуде она усмотрела доброе предзнаменование, а ведь прежде от одних только слов «чудо» иль «предзнаменование» фыркала и морщила нос.

Перевёрнутый глаз Ломоносова профессорша обнаружила сразу же, в первый свой обход разорённого дома. Вскрыла барельеф, прочла надпись мелом, сделанную почерком Самсона. Увидела четыре флакона. Безошибочно взяла амурчика, нежно погладила его по стеклянному животу.

А потом поставила склянку обратно и тайник закрыла. Чрево шепнуло молодой женщине, что ей сейчас не нужно знать этот секрет. Нет на свете секрета более великого, чем тот, что она вынашивает в себе. Пускай в бутылочке хранится ключ хоть к Бессмертию, что с того? Вот оно – Бессмертие, внутри тебя самой. Прижми ладонь и ощутишь, как бьётся его пульс.

Про бессмертие Кира Ивановна подумала, конечно, фигурально. А инстинкт, повелевший ей поставить физико-химический конвертер на место, объяснила себе так: в «теле-фоне» содержатся сильнодействующие ингредиенты, которые могут быть вредны роженице. Сначала нужно честно исполнить материнский долг и произвести на свет младенца. Долг супруги следует оставить на после. Ежели роды пройдут хорошо (на сей счёт Киру томили предчувствия, которые она от себя гнала), придёт черёд стеклянного амура. Послание давало надежду, что Самсон жив. Это была новость отрадная, а значит, для беременности полезная. Профессорша улыбнулась. Последние недели она не позволяла себе думать о муже, теперь же с утра до вечера всё представляла, как хорошо заживут они втроём – потом, когда она родит ребёнка и разыщет Самсона.

Предчувствия томили Киру не зря. Роды были тяжелы. Младенца удалось спасти, лишь произведя sectio caesarea, которого роженица не перенесла.

– Что? Что? – всё повторяла она, пока ещё могла говорить.

Ей несколько раз отвечали: мальчик, здоровый, но она не слышала.

Наконец, разобрала.

– Слава богу, – прошептала Кира Ивановна и рассмеялась слабым счастливым смехом. – Назовите его «Исаакий».

Это были последние её слова.