– Теперь я понимаю, почему ваши копты меня находили везде и всюду!

– Простите. Мне следовало играть с вами в открытую. Но я должен был лучше изучить вас. В таком деле не должно произойти ошибки. Последствия будут слишком тяжёлыми… К тому же вы ведь тоже не вполне со мною откровенны.

Профессор сделал вид, что не расслышал заключительной фразы.

– На каком же расстоянии действует локатор?

– В пределах одного земного полушария. При дистанции в несколько тысяч километров контакт установится не сразу, и писк будет не слышен без звукоусилителя, но стрелка укажет направление… Берите-берите. Локатор ваш, и другого у меня нет. Даю вам в том слово. Теперь вы по-настоящему свободны. Если захотите исчезнуть, я больше не смогу вас найти…

В деревне всё пришло в движение. В сторону Малоярославца потянулась кавалькада: впереди император со штабом, позади полуэскадрон конвоя.

– И ещё один знак доброй воли, прежде чем я перейду к главному… – Барон со вздохом посмотрел туда, где перед раззолоченной свитой ехал в седле сгорбленный человечек в чёрной шляпе и простой серой шинели. – Я устраню препятствие, стоящее между нами. Вам кажется, что интересы вашей родины важнее всего на свете – важнее вашей жизни, науки, прогресса. Ради них вы готовы пожертвовать нашей дружбой. Я же хочу доказать вам, что наши отношения значат для меня больше, чем все империи вместе взятые. Вы хотите, чтобы Франция проиграла эту войну? Да будет так. Ради вас я откажусь от этого превосходного сосуда.

Он кивнул вслед Великому Человеку и снова повернулся к собеседнику. Но взгляд Анкра не задержался на лице профессора.

– Боже, что это? – пробормотал барон, глядя мимо Самсона.

Фондорин обернулся. Из оврага, будто перекипевшая каша из котла, валила конница. С ходу, не останавливаясь, она с гиканьем, свистом, улюлюканьем разворачивалась в густую, ощетиненную пиками лаву.

Должно быть, начальник отряда увидел, что французы пришли в движение, либо же при свете занимающегося дня разглядел у одного из маячивших в поле всадников белую ленту на шапке.

Ах, до чего же это было некстати! Разговор с Анкром повернул в такую сторону, что в налёте, возможно, отпадала всякая надобность!

– Это русские казаки? – спросил фармацевт. – Почему они так близко?

Фондорин уже разворачивал коня. Он схватил лошадь барона под уздцы, рванул.

– Быстрей! Прочь отсюда, прочь!

Они поскакали к деревне, где метались перепуганные обозные, а вокруг императора сбилась кучка генералов и офицеров. Гвардейский полуэскадрон кое-как выстроился впереди, но заслон получился жидковат.

Оглянувшись, профессор увидел, что преследователи перешли с рыси в намёт. Их низкорослые лошади без труда догоняли английскую кобылу барона, не привыкшую к скачке по рыхлой земле.

«Они проткнут его пикой – просто потому что на нём синий мундир!» От этой мысли Фондорину сделалось страшно. Ошибка будет роковой, утрата невосполнимой!

А офицер с серебряным эполетом на плече, мчавшийся впереди всех, уж целил в спину фармацевту из пистолета.

– Не стреляйте! – заорал Самсон, натянув поводья. – Это я!

Барон пронёсся мимо, что-то крича ему, но профессор смотрел на казачьего командира. Тот, слава богу, услышал истошный вопль и, кажется, понял, кто перед ним.

– Этого с красной повязкой не трогать! – приказал он, указав на Самсона. Поднял коня на дыбы и остановился как вкопанный. – Вы Фондорин? Полковник Анциферов-двенадцатый! Прибыл в ваше распоряжение! Что это здесь?

– Штаб Наполеона.

Глаза горбоносого, черноусого полковника блеснули хищным пламенем.

– Ах, вон что! Ну, теперь понятно!

Он закричал ускакавшим вперёд казакам:

– Станишники! Влево бери! Там Бонапартий! К чёрту обоз! За мной!

Но услышали командира и присоединились к нему немногие. Большинство донцов предпочли не лезть под палаши лейб-жандармов и выбрали добычу полегче. Чёрные шапки с алым верхом замелькали меж карет и повозок – там было чем поживиться. За полковником в атаку устремилось не более полусотни всадников.

Туда же поскакал и профессор. Он видел, что Анкр успел присоединиться к императорской свите. Теперь там шла рубка. Нельзя было допустить, чтоб голова великого учёного угодила под казачью шашку!

С обеих сторон от Фондорина, откуда ни возьмись, возникли два чубатых молодца. Один удержал лошадь профессора за поводья, другой сказал:

– Осади, вашблагородь! Куды лезешь? Господин полковник приказал тя беречь.

С того места, где остановили Самсона, до сечи было рукой подать. Он видел бой во всех подробностях. Цепочка телохранителей была смята, императора от пик и сабель защищали штабные. Сам Наполеон сидел в седле, сложив руки на груди, и смотрел на резню со спокойною улыбкой. Следовало признать, что «сосуд», избранный Анкром, был из чистейшего хрусталя. Разглядел Фондорин и самого барона, чёрная двухуголка которого высовывалась из-за плеча Великого Человека.

– Уланы идут! Ляхи! – зашумели вокруг. – Уходим, ребята! Казаки начали поворачивать лошадей. По дороге бешеным галопом приближалась польская конница, спешила на выручку императору.

– Эх, не взяли! – плачущим голосом пожаловался Анциферов-двенадцатый, проезжая мимо. – Ввек себе не прощу! Отходим. – А своим людям наказал, кивнув на профессора. – Чтоб волос не упал!

Закричал Фондорин вслед полковнику, что ему нужно оставаться средь французов, да тщетно, а непрошеные защитники не вняли его протестам – знай, тащили за собой. Он беспомощно оглянулся. Кучка уцелевших сбилась вокруг своего вождя. Анкр махал Самсону шляпой, делал какие-то знаки. «Я вернусь! Вернусь!» – жестом показал ему уволакиваемый прочь профессор.

Гонка длилась долго – по оврагу, вдоль реки, полем. На хвосте у казаков сидела конница Мюрата и Понятовского, жаждавшая отомстить наглецам, что осмелились покуситься на Маленького Капрала. Лишь перед полуднем, на опушке обширного леса, неприятель наконец отстал.

В протяжение погони Фондорин несколько раз приближался к Анциферову и просил отпустить его подобру-поздорову, но чёртов двенадцатый не желал и слушать. Полковник пребывал в совершенном отчаянии – не из-за преследования, а из-за того, что «не добыл Супостата».

– Сколь я злосчастен! – восклицал он со слезами. – Подумать только! Мог прославить свой род на вековечные времена! Ах, как жестоко обошлась со мною судьба!

Профессор был ему нужен в качестве стороннего свидетеля, который подтвердил бы перед начальством, что Анциферов сделал всё возможное.

От причитаний полковник переходил к лютому гневу, кроя ужасными словами «станишников», для которых пожива дороже славы.

На первой же большой поляне он выстроил свои потрёпанные сотни в каре, долго и люто бранил казаков, а потом обрушил на них кару, от которой по рядам пошёл вой и ропот. Командир заставил полк вывернуть содержимое седельных сумок. На землю со звоном сыпалось столовое серебро, шелестели собольи да куньи шубы, шуршали шелка.

Под брань полковника, под жалобы безутешных казаков Самсон попятился к деревьям. Всем сейчас было не до него. Лошадь он оставил, прихватил только свой бесценный сак.

Лес этот назывался Колывановским, по имени помещика, соседствовавшего с имением Гольмов. Каждая тропка, каждая полянка были здесь хожены-перехожены. Заблудиться профессор не боялся.

Оказавшись под прикрытием елей, Фондорин повернулся и побежал. Пускай светлейший думает про него, что хочет. Долг и любопытство гнали Самсона Даниловича обратно во французский лагерь.

Довольно скоро он вновь вышел к Протве, перебрался на другой берег знакомым бродом. Впереди раскинулось большое село Спас-Загорье, где они с Кирой всего несколько месяцев назад венчались.

При взгляде на церковь у Фондорина в первое мгновение сжалось сердце – он вспомнил тот счастливый мартовский день. А во второе мгновение профессору припомнилось ещё кое-что. Мысль была здравая и полезная.