Дождь уже прекратил тарабанить по нашим головам и плащ-палаткам, когда посланные в деревню солдаты вернулись с полными пакетами.

– Откуда столько? Вы чего, магазин ограбили?

– Нет. Магазин был закрыт. Мы пошли в деревню. Смотрим, бабка в окне. Судак полез туда, а собака на него как выскочит. Бабка на двор. Судака увидела, он тощий, грязный, штаны мокрые, пилотка на ушах висит. Бабка: "Ой, сынок. Ты откуда сбежал?". А Судак ей: "Я не сбежал, бабушка, я солдат. Родину защищаю. А кушать в армии нечего.

Меня в армию знаете каким взяли, а теперь…" Бабка запричитала, в дом нас зазвала. В общем, посадила нас бабка за стол, накормила картошкой, луком, хлебом. Молока парного дала попить. А потом мы говорим: "Там еще друзья наши, человек тридцать". Бабка за голову схватилась: "Да во время войны такого не было. Сейчас, внучата". Еще нам с собой хлеба надавала и лука. А пока назад шли, на морковное поле набрели и вот – набрали…

Майка Судакова была полна грязной, но свежей, только что надерганной из земли, морковки. Мы были настолько голодны, что даже мыть морковь не стали и, рассевшись на поляне, хрустели сочной, красной, колхозной морковью. За поеданием моркови нас и застал замполит роты, подкативший туда на своих "Жигулях".

– Мы туда все не поместимся, – тихо сказал Тарасенко.

– Не выпендривайся. Туда не каждого офицера сажают. Взвод строится! Равнясь! Смирно! Товарищ старший лейтенант, личный состав третьего взвода отдыхает в ожидании выдвижения в баню.

– Куда?!

– В баню, товарищ старший лейтенант. Баня сегодня. Баня. Слышали о таком? Солдаты раз в неделю имеют счастье мыться. Баня для солдата

– святое. Вот сегодня с этим счастьем, мы, похоже, пролетели.

– Ну, а раз пролетели, то и отправляйтесь спать в полевую казарму.

– Куда?

Перспектива ночевать в полевой казарме мне совершенно не нравилась. Продуваемое здание с выщербленными кирпичами времен войны пугало меньше, чем вши и блохи, прыгающие по кроватям, на которых практически отсутствовали подушки.

– У вас, сержант, со слухом плохо? Прочистить? Вы же все равно грязные? А в роте смена чистого белья. Первый взвод меняется со вторым, четвертый с пятым. А вам не с кем меняться. Все. Выполнять приказ. Приеду – проверю.

– Есть! – я махнул рукой к пилотке, понимая бессмысленность спора.

– Где взводный?

– В партию поехал вступать…

Командир взвода лейтенант Алиев редко бывал в расположении роты.

Мужик он был неплохой, но его желание стать членом коммунистической партии выражалась в постоянном отсутствии на месте. Из его рассказов о прошлых двух годах службы выходило, что армия, имея такого бравого офицера, могла больше никого не призывать. Все, что помешало Алиеву стать командиром роты на втором году службы в армии – это самовлюбленный комбат, поставивший вместо исполняющего обязанности командира роты молодого лейтенанта, вернувшегося из Афганистана капитана. Алиев возмутился, нахамил комбату, и только высокое звание и заслуги его отца позволили молодому азербайджанцу попасть в учебную часть на должность командира взвода.

– Санек, если что, я пошел готовиться к вступлению в партию.

Лады? – была его фраза перед тем, как он сбегал на очередное свидание с прекрасной половиной человечества, усиленно готовящей его к вступлению в партию Ленина исключительно в лежачем положении. Надо признаться, что прикрывал я его честно, как родного отца-командира, и Алиев неоднократно возвращал мне долг, опуская в город на телефонный пункт для звонков домой. В этот раз он исчез еще утром, оставив мне куртку своего танкового комбинезона с лейтенантскими погонами, которую я, забрав на директрису, напялил на себя во время дождя.

– Куртку сними, сержант, – подумав, сказал замполит.

– Холодно, товарищ старший лейтенант.

– Мне какая разница? Сними и веди взвод в казарму.

– Есть! – я козырнул еще раз, даже не собираясь снимать теплый, танковый комбез. – Взвод, налево! Шагоооооом арш!

Сапоги зашаркали по дорожке. Замполит забрался в свою машину и покатил по дорожке в направлении казармы.

– Воины, это взвод идет или детский сад? Стой! Кругом! Бегом марш!!

Нехотя, чуть-чуть перебирая ногами, солдаты отбежали несколько метров в обратном направлении.

– Стоять! Кругом! Становись! Равняйсь! Смирно! Шагом арш! Песню запевай!!

Тот звук, который издался из небольшого количества открытых ртов, нельзя было назвать песней.

– Этот стон у них песней зовется? Взвод! Стой! Кругом! Бегом марш! Кругом! Равнясь! Смирно! Шагом арш! Песню запе-вай!

Через пять-шесть попыток запевалы начинали первую песню, которая приходила в их стриженые головы, а взвод подхватывал. Так, распевая подходящие и не подходящие для марширования тексты, взвод дошел до казармы.

– Дошли? – встретил нас замполит, выйдя из своих теплых Жигулей.

– Дошли.

– Взводу отбой. К ночи, когда сменится с наряда, приедет Меньшов тебе в помощь. Завтра у вас стрельбы на директрисе, а не в боксе.

Завтра утром вам завтрак подвезут.

– А нам не надо, – влез Судаков. – У нас есть. Хотите морковочку, товарищ старший лейтенант?

Замполит мгновенно оценил обстановку.

– Откуда морковка? С колхозного поля?! Они ее ели, Ханин.

– Ну…

– Она же не мытая, не чищенная, они отравиться все могут. Ты это понимаешь?

– Хуже уже не будет.

– Чего? Ты солдат советской армии убить хочешь?

– Взвод все равно баню пропустил, а от грязи, которая на них можно и заражение крови получить через гимнастерки, так что грязь снаружи, грязь внутри – почти гармоничный баланс.

– Если хоть один дристать пойдет, ты у меня на "губу" сядешь. Понял?

– Ага, понял, товарищ старший лейтенант. Без проблем. Перед

"губой" обязаны помыться дать. Меня на губе не тронут, Салюткин проверял, а Вы зато взводом покомандуете.

– Достал ты со своей баней. Вот заладил… Отбой! Всем отбой!! Я уехал.

В казарме мы оказались не одни. Вместе с нами ночевали два взвода роты будущих водил бронетранспортеров, за которыми оставили присматривать старшину роты старшего прапорщика Важина. Он безостановочно стучал по черной пластиковой клавише находящегося в казарме и вечно не работающего телефона, и кричал "Карбазол, полк.

Карбазол, полк". Полк не отвечал.

– Дозвониться не могу, – сетовал старшина. – Тамарка съест.

Прапорщик медслужбы Тамара была его женой. Семейных отношений я не знал и не мог ничего сказать прапорщику, зная Тамарку только как женщину добрейшую и регулярно меня спасающую от армейских залетов с начальством методом приписывания мне температуры, в результате чего меня клали на два-три дня в санчасть.

– Духи, подъем! – я стоял, уперев руки в бока, посредине казармы злой от грязи, которую я чувствовал своим нутром, и чувства голода, от которого я и проснулся за полчаса до подъема. – Первому, второму батальонам не понятна команда? Вскочили духи! Я наблюдаю весь личный состав в мойке через тридцать секунд. Время пошло!! Осталось двадцать!!!

Солдаты, толкая друг друга, бежали к умывальникам, где текла холодная, сводящая зубы вода. Зубных щеток с собой почти ни у кого не было, как и пасты, поэтому солдаты терли зубы пальцами, полоскали рот, сплевывая воду.

– Ты чего брызгаешься, урод? Щас как дам в рыло.

– Сам огребешь, козел.

– Стоять, сынки. Оба наружу! Ваше время истекло! Живо! – прерывал я спор, и солдаты выскакивали из ванной комнаты, получая по дороге пинок ускорения.

– Взвод, строится! – приказал я, выходя из казармы на солнечный свет. Хотелось лечь на травку лицом к солнцу, закрыть глаза и слушать пение птиц, забыв об армии хотя бы на несколько минут.

Солдаты лениво вставали с деревянных скамеек и становились на свои места в строю. Я ждал.

– Орлы! С песнями и танцами мы направляемся на стрельбище.

Сегодня вам предстоит попытаться попасть в мишень из движущейся техники. Сбившие все мишени будут представлены к званию Героя