Утром рота отправилась на склад, где хранились боеприпасы, чтобы получить запас для дальнейших тренировок. Гранаты, цинки (жестяные вытянутые ящики) с патронами, взрывпакеты, дымовые шашки и прочую атрибутику выписывал старый, строгий старший прапорщик. Считал он ответственно и каждую коробочку аккуратно записывал в толстом журнале.

– Кольца от гранат сдать обязаны. Все кольца. Не сдадите – будет хищение боеприпасов, – бубнил он.

Не обращая внимание на то, что мы несколько раз предупреждали солдат, несмотря на множественные плакаты о строгом запрете курения в районе склада, кто-то зажег сигарету. Я, Самсонов и лейтенант

Путилов стояли рядом со столом прапорщика. Вдруг он бросил все и выскочил на улицу. Солдат стоял в стороне, на платформе, куда подъезжали в случае разгрузки-погрузки снарядов грузовики. Грузный прапорщик в два прыжка подскочил к солдату и с левой руки влепил ему между зубов так, что сигарета влетела в рот.

– Я… – начал было отлетевший в сторону от удара солдат, но вторая оплеуха по шее сбила его с ног, и любитель табака слетел с платформы.

– Все нах отсюда! – громким голосом прокричал начальник склада. -

Все за забор, суки!! Вы хотите внуков деда лишить? Читать не научились?

Несмотря на неуставные взаимоотношения, по сути прапорщик был прав. Одной искры могло хватить, чтобы мы все взлетели на воздух.

Взлетели из-за глупости одного-единственного солдата, а таких вокруг было не мало.

Для подготовки к показательному мероприятию нам выделили отдельное поле, где были выкопаны траншеи. В отдалении были построены из красного кирпича стены разной высоты как декорации города, а в центре поля стояло несколько рядов колючей проволоки и противотанковых заграждений. Полторы сотни солдат должны были наглядно демонстрировать, на что способна Красная Армия.

Ко мне подошел один из солдат:

– Товарищ гвардии сержант, у меня автомат не стреляет.

– А где ты его взял?

– В оружейке. На нем номер, который мне в военный билет записали.

– Дурак, я же сказал брать только с первых трех шкафов.

– Но ведь он мой, его на меня записали, а командир роты сказал, что надо брать свое оружие.

Спорить с глупостью, даже вполне логичной, не хотелось. Я взял автомат из рук солдата. Затвор не хотел даже шевельнуться. Автомат был настолько загажен, что чистить его было бесполезно. Крышка затворной рамы тоже не снималась.

– Набей магазин патронами, – дал я команду солдату, ударяя ногой по ручке затворной рамы, которая с трудом, двигаясь по миллиметру, но опускалась с каждым ударом.

Когда рама отошла настолько, позволила вставить патрон, я загнал его в автомат и такими же ударами сапога привел затворную раму в первоначальное положение. Только молодецкая дурь позволила мне нажать на спусковой крючок, не задумавшись о том, что ствол может разорвать. Видать на небе за мной смотрели, и мой ангел-хранитель, наверное, сплюнув в очередной раз, меня спас. Ствол не разорвало.

Пуля ушла в небо, прочистив ствол.

– Рожок, – и солдат протянул мне магазин от автомата Калашникова, набитый тридцатью боевыми патронами.

– Учись, сынок, – и я залихватски загнал магазин в автомат.

Автомат задрожал в моей тощей руке, жавшей на спусковой крючок.

Пули очередью ушли в небо. Гильзы посыпались к сапогам.

– Сержант, что происходит? – голос приближающегося замполита роты чуть умерил мою радость.

– Прочистил оружие.

– Ты идиот? Могло ведь ствол разорвать.

– Так не разорвало же. Лучшее оружие в мире. Даже в воде делает один выстрел. Держи, солдат. Вечером, когда приедешь, почистишь с маслом, будет как новое. Свободен.

– Он вечером почистит, а ты сейчас иди со мной, – позвал меня старлей. – Ты со всем личным составом взвода знаком?

– Ну, с большинством.

– Иваненков откуда?

– Из какой-то деревни Рязанской области. А что?

– Ты знаешь, что у него нашли за коркой военного билета?

– Шифр?

– Какой шифр?

– Американской разведки. Он шпион?

– Дошутишься у меня. У него там молитва!

– Какая молитва?

– Вот! А говоришь, что работаешь с личным составом. А сам не знаешь, что у советского солдата листок с молитвой в военном билете.

– Так то у него же в военном билете, а не у меня. Я чужие военные билеты не шмонаю. Не в моих правилах по карманам лазать.

– У твоего солдата, – лейтенант сделал ударение на указании принадлежности, – с собой в армии молитва. А он, между прочим, комсомолец. Может быть, он еще и в бога верит?

– Во-первых, не у моего солдата, а у солдата Советской Армии. А во-вторых… Да пусть хоть в черта верит. Мне-то что? Солдат служит, службу "тянет", а во что он верит – это по Вашей, товарищ старший лейтенант, части.

– Я с тобой в роте поговорю. И по поводу автомата тоже. Понял?

Держи молитву и иди, разбирайся с солдатом.

– Есть,- и я пошел искать Иваненкова.

– Иваненков, чего там у тебя нашли?

– Будете беседу проводить, товарищ гвардии сержант? Ну, понятно,

Вам по должности положено.

– Не буду я ничего проводить. Этим пусть замполит занимается, ему положено. Мне интересно.

– Я даже не знал, что там молитва лежит. Наверное, бабка положила, когда я в армию уходил. Бабка верующая. А я… Я же не вытаскивал военный билет из корочки.

– А откуда старлей узнал?

– Собрали все военные и комсомольские билеты. Наверное, деньги искали.

– А что в молитве-то?

– А Вы не открывали?

– А оно мне надо?

– Я и сам не читал. Давайте прочту.

Я протянул ему бумажку. Солдат, сбиваясь, начал читать старославянский текст.

– Понятно, – прервал я его. – Охранная молитва на случай войны.

Ну, у нас войны тут не предвидится. Если так важно тебе – запихни куда подальше. А если нет – бабке назад отправь, скажи, что у тебя замполит должность попа выполняет, а все священные молитвы в уставе написаны.

– Спасибо, товарищ гвардии сержант, – обрадовался непонятно чему

Иваненков.

– Не за что. Дуй на обед, а то не достанется. В кругу друзей

"таблом" не щелкай.

Нас разделили на группы. Моя группа в количестве дюжины человек должна была демонстрировать выход отделения из траншеи и проход через собственное заграждение, состоящее из колючей проволоки.

– Надо бы продумать, как им проходить сквозь проволоку, – обсуждали, стоя на бруствере окопа, майор с подполковником, ответственные за показ.

– Надо "проходы" сделать, проволоку разрезать, – предложил майор.

– Если все в один "проход" пойдут, некрасиво получится. Надо, чтобы досками пользовались и шинелями…

– Товарищ полковник, а давайте Казылбекова положим. Он длинный и будем по нему переходить, – пошутил я.

– Это тоже вариант, – серьезно принял мою шутку подполковник. -

Во время боевых действий, если товарищ погиб, то его спина используется для того, чтобы скорее пройти проволоку, так сказать, исполняет свой последний долг.

– Да ладно, – испугался я за казаха. – Хороший парень, пусть живет.

– Пусть живет, но с "проходами-то" что делать будем?

– Товарищ полковник, а если мы три "прохода" откроем, чтобы солдаты пройти могли, а рядом положим шинель, доски, бревно и ведущий будет рассказывать, что все это можно использоваться.

– Молодец! Голова! – обрадовался подполковник. – А чтобы натуральнее было, надо, чтобы напалм горел.

– Может не надо напалм? – засомневался майор.

– Надо. Я поговорю с саперами, как сделать. У вас гранаты есть?

– Есть, но…

– Вот и хорошо. Гранаты и взрывпакеты самое то.

– …

– Вы нам покажите, чему отделение подготовили. Пройдем все с самого начала.

– Отделение, становиться. Слушай постановку задачи, – ляпнул я вместо "Слушай мою команду". Ляпнул не потому, что хотел выпендриться. Для меня не было существенной разницы между этими двумя фразами. Но ответственный товарищ был на чеку.

– А это ход! – обрадовался подполковник. – Кто из солдат сможет поставить задачу?