Даже не представляя себе, насколько ошибочен мой взгляд, я остановился.

– Давай, давай. Шевели коленками. Не задерживай, проходим все в зал. Не тормозим.

Команду снова пересчитали, и пожилой капитан, облегченно вздохнув, сказал:

– Все, теперь можно идти поспать. Пусть вами другие занимаются.

Вольно. Садись!

Сидеть нам не дали. Очередное построение не заставило себя долго ждать:

– Ножи, заточки, вилки, любой колюще-режущий инструмент выложить перед собой, – скомандовал прапорщик.

Несмотря на то, что подобные указания мы слышали, начиная с

Ленинграда, на пол снова посыпались разного вида режущие инструменты. Прапорщику этого показалось мало:

– Я сказал выложить ВСЕ!!! – проорал он, и двое его помощников-сержантов двинулись к строю. Их не пугало, что призывников было больше 150 человек, они знали, что за ними власть и армейский опыт.

– Все, что есть в карманах, выложить перед собой на пол, тупоголовые,- была следующая команда прапорщика, и новая порция перочинных ножей была собрана его подчиненными.

– Вы прибыли служить, сынки, – продекларировал прапорщик, – и армия вам даст все, что будет необходимо. Поэтому все булочки, пирожки и прочее, приказываю уничтожить прямо сейчас. Все не съеденное будет выкинуто. У вас двадцать минут. Время пошло, осталось пятнадцать.

Самые сообразительные начали быстро развязывать свои сумки, доставая колбасу, яйца, курицу – все то, что осталось из домашних припасов, выданных заботливыми родителями своим чадам в дорогу.

Мгновенно рядом оказывались солдаты и сержанты в форме и, доказывая старшему спортклуба, что они самые близкие земляки, пытались выклянчить, выпросить или украсть продукты. Не прошло и четверти часа, как прапорщик громко прокричал:

– Хватит! Не жрать сюда приехали. Все скоропортящиеся продукты – в пакет.

К скоропортящимся продуктам сержанты отнесли… все. То есть все, что могло быть съедено, было ими собрано в пакеты. Наши сумки или рюкзаки сразу полегчали, но нас это не расстраивало. Все находились в напряжении и ждали дальнейшего распределения места службы. Еще в поезде я познакомился с ребятами из своего и соседнего купе, и мы решили держаться вместе. Вера в земляков была одним из еще не прочувствованным до печенок, но уже понятным для нас правилом. Мы были уверены, что одновременно пятерых, пусть только начавших свою службу солдат, старослужащие деды, которыми пугали нас всю дорогу, не будут домогаться, и, когда к нам, сидящим на длинной спортивной лавке, подошел молодой лейтенант с двумя перекрещивающимися пушками в петлицах, мы были, как одна дружная семья.

– Откуда, ребята? – спросил нас лейтенант.

– Из Питера.

– Студенты?

– Ага,- и мы начали перечислять названия ВУЗов, в которых учились.

– А считать-то хорошо умеете?

– А как же, – дружно закивали мы бритыми головами.

– Я ищу солдата в батарею, который кисточку для рисования в руках держать умеет.

– Да мы все можем, товарищ лейтенант, – улыбаясь, ответил я. -

Что нарисовать нужно?

– Плакат написать сможешь?

– Элементарно, – нагло соврал я, – мы все умеем и чертить, и рисовать. Мы же студенты. Только возьмите нас вместе.

– Ладно, ладно, – заулыбался молодой лейтенант и направился к капитану, который занимался распределением.

Пока мы смотрели, как сержанты из других полков и подразделений гоняли призывников на перекладине или заставляли отжиматься, лейтенант оформил наши документы, и мы довольные, что попали все в одно подразделение, направились за ним.

– Товарищ лейтенант, а вы артиллерист?

– Да.

– А что оканчивали?

– Училище.

– А мы все вместе будем служить? – донимали мы его вопросами.

– Будете, все служить будете.

Через несколько минут мы оказались около четырехэтажного здания, выложенного из серого кирпича с красными вставками. У входа, под надписью "Казарма" и номером войсковой части, на металлических лавках в форме буквы "П", между которыми стояло большое ведро для окурков, сидело несколько человек в армейской форме и курили. Они и не думали вставать, когда поравнявшийся с ними лейтенант радостно сказал:

– Сидите, сидите, вставать не надо.

Мы поднялись на третий этаж по свежевымытой и плохоосвещенной бетонной лестнице. По одному просачиваясь в створку двери, сильно придерживаемой тугой пружиной, мы влились дружным потоком в расположение батареи. Посреди помещения, где десятки поставленных в два уровня армейских коек демонстрировали нам будущее место проживания, стоял старший сержант, заткнув руки за ремень у себя за спиной так, что ладони касались седалищного места и, смотря на стоящего перед ним солдата, громко распинал его:

– Ты чо, воин, не понял, КАК надо натирать пол? Ты чего чурка, да?

– Никак нет…

– А чего ты не знаешь, как надо пол натирать? Три так, чтобы блестел, как котовы яйца, – и, определив сравнительную степень, он повернулся к нам на крик солдата, стоящего на невысокой подставке около тумбочки перед входной дверью:

– Дежурный по роте на выход.

– Отставить, – остановил его лейтенант, – где старшина?

– Ушел на склад, товарищ лейтенант. Гвардии старший сержант

Чеканов вместо него, – ответил парень в форме со штык-ножном и повязкой с надписью "Дневальный".

– Чеканов! – крикнул лейтенант.

– Чо? – отозвался старший сержант, прекрасно слышавший диалог.

– Не чо, а "я!", – поправил его офицер.

– Головка от снаряда, – отпарировал Чеканов. – Старшины нет, так сразу Чеканов? Я, между прочим, дед. А дед в армии – это святое.

– Ты мне тут не разводи неуставные отношения, – быстро предупредил лейтенант. – Принимай пополнение, объясни, что к чему.

Сдашь старшине. Я в штаб.

Лейтенант развернулся и быстрым шагом вышел.

– Ну, чо, духи? – не вставая с табурета, исподлобья спросил

Чеканов. – Я – замстаршины, заместитель командира первого взвода гвардии старший сержант Чеканов Андрей Палыч. Все запомнили?

Строй новобранцев молчал. Мы были похожи на сбившуюся стаю еще не оперившихся птенцов, не знающих, как реагировать на выпад большой птицы.

– Когда вас спрашивают, надо отвечать. В данном случае: так точно. Понятно?

– Так точно.

– Не слышу.

– Так точно!

– Ни чего не слышу. У меня со слухом плохо?

– Так точно!!! – рявкнули мы, отвечая не то на первый, не то на последний вопрос.

– Вот так уже лучше, – смягчился старослужащий. – Вольно. Садимся на табуреточки и ждем старшину.

Старшина пришел поздно. За это время мы познакомились с частью солдат и сержантов, получили нагоняй от старлея, представившегося командиром взвода, за то, что не встали, когда мимо нас прошел офицер. Дружно слушали, как его же отчитал майор за то, что дневальный не знает в лицо замполита дивизиона. Майор улыбался нам, сидящим в гражданских штанах, пиджаках и кедах, и убеждал, что "если что", то он любого из нас ждет у себя в кабинете, и будет готов помочь каждому, как родной. Верилось в это с трудом, но вселяло хоть какую-то надежду.

Вечером того же дня, сидя в большой комнате, стены которой были завешаны плакатами с политагитацией, портретами Ленина и вождей эпохи, так и не получив армейской одежды, мы слушали командира батареи и уже знакомого нам лейтенанта:

– Это ленинская комната, – пояснил нам капитан. – Я командир 3-й батареи, капитан Коносов, а это замполит роты, лейтенант Рябинин. Вы будете служить под нашим началом и обязаны выполнять все приказы своих командиров и начальников. Так сказать:

"Замполит мне мать родная,

Командир – отец родной…"

Правильно говорю? – спросил он нас.

– Да, правильно, – раздались недружные голоса.

– "Нафиг, мне семья такая,

Лучше буду сиротой", – закончил он четверостишье и остался ужасно доволен тем, что так удачно пошутил.

– Вы можете по любому вопросу прийти ко мне или замполиту в канцелярию или изложить ваши заботы своим непосредственным командирам отделения и взводным. Все, теперь идите, готовьтесь ко сну, завтра получите обмундирование, будете распределены по взводам и будете служить Родине, – окончил он свою речь.