– Ты тут? – в открытой двери кабинки стояли Мальков и перепуганный полковник.

– Чего же ты тут, земляк? Встать сможешь? – задавал вопросы военврач.

– Нет, – прошептал я заплетающимся языком.

– Штаны держи, – приказал Мальков – И вот новый пакет.

Офицеры схватили меня на плечи и рывком подняли на ноги.

Застегнуть штаны у меня не было сил, и я держал их только, чтобы они не свалились. Ноги подкосились, но мне не дали упасть.

– Пошли к автобусу.

Еле-еле передвигая ноги, я волочился к автобусу, выбрасывая время от времени новую порцию желчи. Пот, заливая глаза, тек по щекам и подбородку, капая вниз. Струйки пота текли от головы и шеи по спине, и вся гимнастерка уже была пропитана этой, выделяющийся из всех пор, влаги. Ватные ноги цеплялись одна за другую, и язык не мог выговорить ни слова. При всем этом сознание продолжало оставалось ясным и чистым. Оно как будто бы жило отдельно от тела, насмехаясь над его абсолютной беспомощностью.

Меня буквально бросили на переднее сиденье маленького ЛИАЗа, где уже полусидели, полулежали солдаты, доставленные сюда раньше. Окна автобуса были открыты, и свежие потоки воздуха входили через рот в легкие. Мальков поехал с нами в санчасть, где, как оказалось, была подготовлена большая палата с койками, о чем мы и не подозревали.

Медики, в отличие от нас, знали предполагаемый исход эксперимента и подготовили заключительный этап.

– Вот, привез, – поддерживая меня одной рукой, сказал Мальков фельдшеру.

Марина вскочила и бросилась ко мне.

– У него же гастрит. Кто разрешил? Почему им не сказали о последствиях? И это за сорок рублей?

– Чего ты на меня орешь? Какие еще сорок рублей? Я только доставил.

– Сажай сюда. Рукав закатай ему. И Шандамаева тоже сюда, у него та же реакция. А сорок рублей платят тем, кто участвует в таких опытах.

– Никто им ничего не заплатит, – грустно сказал Мальков.

Фельдшер зло взглянула на лейтенанта, как будто бы от него что-то могло зависеть, метнулась внутрь своей комнаты и появилась со шприцем и ампулами в руках.

– Спирт? – пошутил я.

– Рот закрой, пока живой, дурак. Или не знал, что тебе нельзя такое?

– На дембель хотелось быстрее уйти, – еле проговорил я.

– Я всякое видела, что солдаты делают, чтобы "закосить" или сократить срок службы, но когда на последних днях так себя подставить… каким же идиотом надо быть.

Возражать медсестре мне было нечего, да и сил не было. О том, что могут быть такие последствия, я не предполагал. Ведь ни один из здравомыслящих людей, тем более врачей не будет наносить другому человеку вред в той или иной форме, если он, конечно, не фашист и не отъявленный садист.

– Ты что ему колешь? – поинтересовался лейтенант.

– Антиатропин. Надо остановить реакцию. Минут через двадцать должно подействовать… а иначе придется в Москву везти на скорой.

Весь разговор прошел для меня, как в тумане. Я видел, как Марина воткнула мне шприц в плечо. Укола я не почувствовал. Нажала на металлический стержень и тут же занялась стонущим рядом со мной таджиком из пятой роты. Мальков приподнял меня и довел до палаты. Я рухнул на ближайшую койку. Медсестра стащила с меня штаны, гимнастерку и помогла лечь под белую простыню. Мальков снова сменил мне полиэтиленовый пакет, по стенкам которого стекала желчь вперемежку со слюной жуткого цвета. Палата была наполовину заполнена солдатами. Они лежали тихо, почти не шевелясь, и дружно смотрели на меня. Я видел их молчаливые, сочувственные взгляды, и терпеливо ждал, когда подействует лекарство.

Через двадцать минут внизу санчасти послышались шаги и в палату начали входить, блюя в свои пакеты, солдаты очередной экспериментальной партии.

– О, – поднялся я на локте, – свеженькие пожаловали.

Вокруг начался смех и разговоры.

– Сержант шутить начал. Значит, жить будет, – заключил Абдусаматов.

– Я еще к тебе приеду плов есть, – сказал я, чувствуя, что тело и язык опять начинают меня слушаться.

– Это всегда пожалуйста. Но… ты был зеленого цвета. Зеленого.

Пацаны подтвердят. Мы решили, что тебе уже все, копец.

– Не дождетесь, сволочи.

Солдаты засмеялись. Я положил голову на подушку и забылся глубоким сном. Вечером нас напоили чаем, не дав ничего из еды, пообещав хороший завтрак, и мы снова дружно спали до семи утра следующего дня.

– Все, пацаны. Все!! – радовался я новому дню. – Сегодня, пятого июня вы можете записать в свои дембельские альбомы, как последний день пребывания в вооруженных силах СССР.

– Завтрак, мужики, – повар санчасти вкатил тележку. – На койках только не ешьте.

После завтрака я построил двадцать два человека, которым подошел конец службы, в колонну по трое и, двигаясь рядом с первой шеренгой, повел эту колонну к штабу полка. Старших офицеров у штаба не было, и нам пришлось полчаса стоять, подперев своими спинами растущие рядом деревья. И вот показался долгожданный УАЗик командира части.

– Встать. Построиться. Подравнялись, не духи все-таки.

Командир полка не мог обойти нас стороной.

– А чего это вы сюда собрались? Ханин, ты зачем их сюда привел?

– Товарищ подполковник, – радостно поднял я руку мимо светящейся улыбки на моем лице к маленькой пилотке. – Личный состав "дембелей", закончивших эксперимент прибыл для получения документов на увольнение в запас.

– Чего? Ты о чем, вообще, говоришь?

– Как о чем? О дембеле. Был медицинский эксперимент. Начальник штаба майор Машков сказал, что, как только эксперимент закончится, все идут домой.

– Начальник штаба сказал? Ну, подождем начштаба, – показал кривую ухмылку подполковник и ушел в корпус штаба.

– Может, в казарму пойдем? – спросил кто-то из солдат.

– Что ты там не видел? – я начал заводиться. – Всем стоять, не расходиться. Мы должны быть вместе.

Через четверть часа у штаба полка появился майор Машков.

– Чего стоите, сынки? Как эксперимент идет?

– Товарищ майор, Вы сказали, что как только эксперимент закончится, мы домой уходим?

– Да.

– Мы успешно закончили эксперимент. Наша группа "отстрелялась" на пять баллов и направлена медврачами сюда для получения документов на увольнение в запас.

– Машков, – командир части высунулся по пояс из окна второго этажа – Оказывается, ты командир части. Оказывается, это ты увольняешь солдат. А я и не знал. Ханин, ты не напомнишь мне, кто увольняет солдат, сержантов срочной службы в запас?

– Командир части по представлению командира роты в согласовании с начальником штаба полка и командиром батальона.

– Правильно. Командир части! А командир части пока еще я. Поэтому все свободны.

– Но ведь товарищ майор обещал…

– Я не знаю, чего он вам обещал. Машков, ты чего им наобещал такого, о чем я не знаю?

Ситуация явно веселила подполковника. Закон, прописанный в уставе, и власть давали ему полное право поизголяться над теми, кто мог только просить. Машков посмотрел на командира и, потупив взор, сказал.

– Я обещал, что как только закончится весь эксперимент. Я подчерчиваю – весь. И все уйдут в запас. А эксперимент должен быть до пятнадцатого числа. Значит, еще не закончился. То есть я думал, что он должен был закончиться для всех только пятнадцатого, а тут такое… Но я поговорю с командиром полка. Поговорю.

Майор вошел в здание части.

– Ты еще не удовлетворен, сержант? Ты еще надеешься на справедливость? Нет справедливости в армии. Всем плевать на то, что ты вчера чуть не умер. Ты этого еще не понял? Хоть ты сдохни – ему плевать.

– Я хочу подождать. И предлагаю всем подождать. Машков обещал поговорить с кэпом. Чего нам терять?

– Терять нам нечего, но чего ждать у моря погоды? Пошли, зема.

– Нет, мужики, я хочу кэпа увидеть, когда он выйдет. Хочу в глаза его посмотреть.

– Не насмотрелся? Жди.

Человек пять пошли в направлении казармы, остальные остались стоять со мной, подбадриваемые моим речами, от которых я сам заводился. Ждали мы не долго. Командир части появился довольно быстро и направился мимо нас к своей машине.