– Кто там сидит?

– Ханин с отцом.

Резкий шаг и тишина означали, что Гераничев приник ухом к двери с той стороны.

– А я подошел к двери и ударил ногой. Взводный, как всегда, подслушивал с той стороны и получил удар дверью, – рассказывал я смеющемуся отцу недавний случай. – Любовь у человека к подслушиванию. Да он и сейчас стоит с той стороны, и ухо о дверь греет.

– Неужели?

Два громких шага и голос Гераничева подтвердили мои слова, и я расплылся в улыбке.

– Дежурный, УАЗ выезжал? Нет? Если будет выезжать, пусть меня подождет. Я в парке.

И лейтенант вышел из помещения КПП, громко хлопнув за собой дверью. Через час я нес красной спортивной сумке далеко не армейский ассортимент продуктов в роту, который закончился буквально через полчаса после моего возвращения. Гераничев уехал на обеспечение, не дождавшись меня, и я был уверен, что очередного разговора мне не избежать.

После обеда "дембеля", как было принято в армии величать тех, кто подпадал под приказ об увольнении в запас, выпрямляли пряжки ремней и кокарды на ушанках в максимально плоское состояние, полностью переворачивали знаки родов войск вниз "головой" и искали себе молодых солдат, отслуживших положенный год, чтобы, хлопнув двенадцать раз им по заду армейским кожаным ремнем, поменяться с ними на "деревянный" из кожзаменителя. Я нашел Шейкмана за казармой на сваленных досках, играющего с дембелями роты химзащиты в карты.

– Вот везет твоему земе, – бросая карты, сказал один из сослуживцев. – Шестой раз подряд всех делает. Сдавай, Шейкман.

Вадик перемешал колоду, дал партнеру сдвинуть, перекинул одну карту вниз, второй ее прикрыл и выдал две сверху.

– Еще, – попросил дембель. – Еще! – взял он карту.

– Опять будет перебор. Хватит, – посоветовал Вадик.

– Не тебе, духу меня учить. Давай еще одну.

Вадик протянул колоду. Дембель снял верхнюю и швырнул карты на доски.

– А себе?

Шейкман вытащил две карты.

– Девятнадцать. Мне хватит.

– Вот прет же.

– Еврейской счастье, – хлопнул я земляка по плечу. – Ремень сымай.

– Зачем тебе мой ремень?

– Будем считать, что я тебя по-своему перевел. Держи мой.

– Мы его все равно вечером переведем, – пообещал дембель-химик.

– И уйдете в последней оправке. Сегодня ночью обещают крутой шмон.

– Черт с вами. Меняйтесь.

Я отдал Шейкману свой кожаный ремень и, получив "деревянный", достал из кармана перочинный нож. Сделав разрез между слоями ремня, я резко развел в сторону обнажившиеся полосы и из одного ремня сделал два. Крючок в таком ремне закрепить уже не удавалось, и я проделал отверстие, чтобы зацепить за пряжку.

– Носи и не болей, черпак.

– Спасибо дембелю.

– До дембеля… как пешком до Шанхая. Пошел я. Мне сегодня в наряд заступать.

Мы обнялись, ритуально похлопывая друг друга по спинам, и я пошел, думая, что, когда-то получив ремень без дюжины ударов по заднице, я вернул его так же, сдержав данное тогда слово.

Идя на ужин, я наткнулся на входящего в казарму уставшего взводного.

– Ко мне, товарищ сержант. Что это за внешний вид?

Мой внешний вид был соответствующим статусу. На тонком ремне штык нож никак не хотел держаться, все время, закручивая ремень в веревку, что изначально и было задумано. Пряжка была прямая, аналогично выглядела кокарда, мотострелковые знаки в петлицах я, как было положено, повернул вниз. Это было единственная армейская глупость, которую я себе позволил. Всем остальным мне было лень заниматься. Но даже это страшно раздражало лейтенанта.

– Почему не по уставу? Где Ваш ремень?

– Это мой.

– У Вас был кожаный. Где он?

– Украли, товарищ лейтенант. Черпаки поганые украли, на дембель выталкивают.

– Будет Вам дембель. Снимайте ремень. Немедленно снимайте.

Гераничев скрутил ремень вокруг пряжки и, поставив ее на ребро, ударил со всего маху ногой. Пряжка согнулась, и крючок, которым я неоднократно открывал бутылки с лимонадом отлетел в сторону.

– Новую купить не забудьте, товарищ лейтенант. Порча военного обмундирования…

– Пошел вон!!! Если я увижу у тебя неуставную форму…

– Она уже неуставная. Вы пряжку мне сломали.

– Получишь у старшины новую. И кокарду загни, а то я тебе… Я тебя еще научу жить по уставу. Попомни меня.

После ужина, получив у старшины новую пряжку, я, принимая наряд, перепроверял все оружие в ружпарке.

– Самойлов, а что это за "стволы"? – показал я журналом учета на шесть пистолетов в кобурах.

– Это Гераничев принес. Сказал, что у него завтра обеспечение…

– А чего они тут валяются?

– А где им еще быть?

– У Гераничева дома, в общаге. Тебе какая разница, где они должны быть? Выкинь их.

– Я не буду.

– Тогда я буду.

Я подцепил носком сапога кобуру и поддал ее так, что она вылетела вместе с содержимым метра на два от решетчатой комнаты ружпарка. Во время падения четвертого пистолета стала открываться дверь канцелярии начальника штаба батальона, а на полете шестого она открылась одновременно с расположенной напротив входной дверью в казарму. В проемах дверей стояли командир батальона и Гераничев.

Лицо последнего выражало полное недоумение всем происходящим. Рожин насупил усы, пробуравив меня тяжелым взглядом из-под бровей, спросил:

– Что это за бардак, дежурный? Почему мусор валяется посреди расположения?

– Не могу знать, товарищ майор. Этот металлолом принадлежит лейтенанту Гераничеву.

– Гераничев, твою дивизию. Почему пээмы валяются на полу?

– Я не знаю, товарищ майор. Я приказал дежурному по роте…

– Товарищ майор, – перебил я взводного. – Товарищ лейтенант устава не знает и не в курсе, что дежурный по роте подчиняется дежурному по полку и его помощнику, а в порядке внутренней службы в роте – командиру роты и старшине роты, но никоим образом не подчиняется комвзвода, нарушающему правила сдачи и хранения оружия.

– А куда я его дену? – развел руками Гераничев.

– По правилам, товарищ лейтенант, Вы обязаны положить оружие в ящик, сделать опись, получить на ней подпись дежурного по полку, а ящик запечатать печатью дежурного по полку и только в таком виде сдать в оружейку дежурному по роте с записью в журнале ружпарка.

– Сержант дело говорит, – буркнул комбат. – Выполняй.

– Где я сейчас ящик найду?

– А это уже твои головные боли. Или ты хочешь, чтобы я искал за тебя ящики? – поднял левую бровь майор.

Гераничев зло посмотрел на меня и начал собирать пистолеты по полу. ПМы не помещались у него в руках, падали, Гераничев злился и чего-то бубнил себе под нос. Через час он втащил вместе с Прохоровым деревянный ящик из-под боеприпасов, на боку которого висела печать дежурного по полку.

– Принимай. Утром заберу. И.. я тебя еще достану, – почти плюнул он мне в лицо.

– А я здесь, товарищ лейтенант. Никуда не ухожу.

Через час после отбоя я заметил, что Стефанов натягивает шинель.

– Тараман, ты куда собрался?

– Приказ сегодня. Отметить надо. Меня в городе подруга ждет.

– Не стоит сегодня.

– Всегда стОит, когда стоИт. Она такой миньет делает, закачаешься.

– Все равно не сегодня.

– Ты мне указывать будешь? Ты по уставу мне подчиняешься.

– В порядке внутренней службы, а так дежурному по полку. Тараман, сегодня был приказ. Все в ожидании большого шмона. Нас так прямо и предупредили на разводе. Тебе нужен залет перед дембелем?

– Не твоего ума дела.

– И моего тоже. Мне тоже залет не нужен.

– Пропусти. Я пойду.

– Не сегодня, а то я вынужден буду доложить, что у меня отсутствует человек в роте.

– Настучишь?

– Стефанов, давай уж быть честными до конца. Вот висит рация связи, вот телефон. Соединись с дежурным по полку, скажи, что тебе надо покинуть расположение роты, и иди куда хочешь. А то умный какой, тебе миньет, а мне залет?

– Достал. Остаюсь, – старшина стянул шинель и бросил ее в шкаф. -

Я ее сюда приведу.