– Прости… Мой образ жизни… Кокаин, таблы, алкоголь, – я, кажется, перестал доверять себе. Я хотел, чтобы мои… мои друзья, моя семья если хочешь, подтвердили мне, что ты – настоящая. Что ты – не очередной фантом, который я нафантазировал, потому что хотел этого… Понимаешь меня?

– Я?! Фантом?! – губы моей бедной девочки начинают дрожать.

– Это просто старинный буржуазный ритуал. Когда парень встречает ту самую девушку, он знакомит ее со своей семьей. Я встретил тебя и захотел, чтобы ты была со мной. А я, все свое время, свободное от факин шоу-биза, провожу с этими людьми. Это – моя семья. Я должен был показать тебя им. Ну… А они не умеют знакомиться по-другому… Вот… Устроили тебе смотрины.

Все согласно кивают головами. Тощая Анка, Лютый, это его диджейское погоняло, полуголый, но все еще в образе пирата, дородный веб-дизайнер Сандро с болтающимся бейджем «Организатор» на безволосой груди, Мик, который устало теребит свои дреды. Илона с Никитой, я вижу краем глаза, включают тот самый диктофон, в который Лерка сказала им, что я – Колумб-первопроходец. Они пытаются разрядить обстановку:

– Лера, пожалуйста, еще несколько вопросов для иммиграционной службы!

– Вы атеистка?

– Когда приносите в жертву козла и голыми руками вырываете у него сердце, вы взываете к силам ада?

– Вы смотрите телевизор?

– Как вы относитесь к анальному сексу?

– Проснувшись утром, как вы определяете, какой оттенок черного вам сегодня надеть?

– Покупки в кредит – хорошо или плохо?

– Когда вам в последний раз говорили «ты свет моей жизни»?

– Как бы вы отреагировали, если б вам сказали, что все мы здесь – потомки литературных героев?

– А в каком романе вам самой хотелось бы жить?

Белка в ужасе! Она просто боится их. Она испуганно жмется ко мне, как к единственному в этой комнате, кто не ужалит.

– Какие покупки в кредит? Какие герои?

Я говорю:

– Ты не поверишь. Да нет, ты поверишь, но обидишься. Да нет, ты не обидишься, а просто пошлешь меня далеко в Африку. И я пойду, грустный, разбитый и по уши влюбленный. Тьфу! Объяснения – не моя стихия.

Анка говорит вместо меня:

– Видишь ли, мы – очень необычная семья. Да мы вообще – не семья. Нас объединяет другое.

Мик говорит:

– Мы – секта. Самая настоящая секта, как у жрецов Вуду. Йо! Поверь, сестра!

Лютый говорит:

– Просто тайное или не очень тайное общество, типа масонской ложи. Слыхала про масонов?

Илона говорит:

– Ничего криминального. Растление неоформившихся душ, подрыв общественных устоев, хэппенинги как диверсии… Мы просто создаем особое поле жизни. Такой карнавал, что – зажмуришься!

Никита говорит:

– Мы все здесь – потомки литературных героев. Прямые наследники. Мы занимаемся тем, что превращаем свою и чужую жизнь в произведения литературы. Мы хотим, чтобы все были героями в своей жизни! Совершали подвиги или просто Поступки! Поступки, достойные литературного описания… Это все ради бессмертия! Ты хочешь бессмертия?

Анка говорит:

– Но, прежде чем рассказать тебе об этом, мы были обязаны тебя немного… протестировать. Смотрины…

Я говорю:

– Ну, вот я и познакомил тебя со своими друзьями. Это – литерные бродяги. Прямые потомки литературных героев. Ты мне не веришь? Клянусь гитарой Gibson! Helter Skelter!

Белка медленно обводит всех нас больным взглядом и тихо спрашивает:

– Вы психи?

Я мучился пять часов, продираясь сквозь дневник рок-звезды. Слава набрасывал слова на бумагу дерганым небрежным почерком, будто шифровал свои записи, предполагая, что когда-нибудь они попадут в чужие руки. Я далек от способности анализировать чужие каракули, но – лопните все мои фотовспышки! – уверенно могу сказать, что парень уже заглядывал по ТУ сторону, записывая свой мутный поток. Его надлом, истерика, психоз, затаившиеся в кривых линиях, в пляшущих, как он сам на сцене, извивах букв, в знаках препинания, с нажимом, до карандашной крошки… Эти приметы сигнализировали мне, что дружок Белки мысленно уже сделал шаг за пределы видимого мира. А где шаг – там и прыжок. Нет, определенно… После его истеричных откровений, режьте меня тупым ножом, – я уверен – его последних друзей звали Джимми Кокэйн и Джонни Суицид!

Не могу больше читать, глаза болят и слезятся, в висках пульсирует тревожно. Права была бабушка, я не приспособлен для чтения. Сами разбирайтесь в буквах, если вам так нравится, мое кредо – визуализация. Отвезите меня в саванну, и я касанием кнопки на покатом затылке Лейлы остановлю стадо антилоп где-то между мгновением и вечностью…

Пожалуй, обойдусь сегодня без «Улисса», свою дневную норму букв я осилил. И все же природная пытливость требует некоторых ответов немедленно. Нау!

За окном пуржит снежная каша, рассыпаясь в тусклых нимбах фонарей. Я распечатываю консервы с тунцом, по-братски делюсь с Сириусом, который благодарно урчит. Он каждый раз не стесняется выражать мне признательность, хотя точно знает, что ритуал кормления – обыден и неизбежен. Воспитание. Завариваю кофе, танцую по комнате на «три-два-раз», набираю телефонный номер.

– Я ждала твоего звонка, доблестный папарацци, – вместо приветствия раздается на том конце Анкин голос, – прочитал?

– С трудом… Ему бы писарем работать, а не поп-идолом.

– Какие мысли?

– Куда мне тягаться по части мыслей с Литерными? Неслабо вы отжигали, должен заметить! Питерские похождения вдохновляют…

– О! Разбой и благоденствие! – Анка мечтательно вздыхает, – мы перфэ-э-эктно повеселились тогда на деньги тучных партайгеноссе… И с Белкой свели знакомство… А она ведь – ух! – сам знаешь…

– Кому «ух!», а кому – знак «стоп» с зубами и в бейсболке.

– Не мелочись, папарацци! Ты – великодушный, с любым забьюсь.

– Ладно… Объясни мне всю эту телегу про литерных? Что за игра?

– Игра?! – мне кажется, на том конце телефонной линии Анка резко прибавляет в росте, как джинн, взвивающийся из кувшина. – Унылые будни некоторых малоизвестных фотографов – вот игра, мой проницательный папарацци! А литерные – жизнь! Наша настоящая жизнь, – голос Анки становится серьезным, даже его привычную бархатность протыкают стальные нотки, – уж извини за пафос.

– Так расскажи мне про эту вашу жизнь!

– А ты сам еще не понял? Тут шкатулка без секрета. Про «золотую молодежь» небось наслышан?

– А то… мажоры разнокалиберные, отпрыски селебритиз, наследники состояний…

– Вот! А нам выпало счастье уродиться бессребрениками. Все – из простых семей, – ни фамильных капиталов, ни громких титулов… – она держит лукавую паузу, – а ведь мне пошел бы титул м-м-м… баронессы Выхинской? Признайся, пошел бы?

– Ты – урожденная баронесса Выхинская. Клянусь фотошопом!

– Мерси, выклянчила… Но с титулами нас предки прокатили, предложив взамен ощущение того, что мы – особенные, очень особенные… А может, мы нянчили иллюзии, хотели быть особенными, как все оболтусы в двадцать лет. В эти годы ведь так важно, чтобы мир вертелся от подошв именно твоих ботинок. Ух! Мы тогда тусовали по концертам, по фестивалям, по всяческим литературным шабашам, там и познакомились. Я, Илона, Сандрик, Никита, Мик… Все – студенты, повернутые на литературе и музыке, все с кострищами в глазах и фантастическими идеями, все – без гроша, но – с ахери-и-ительными амбициями. Что делать?! Конечно, организовывать общество. Тайное – ух! Закрытую ложу последователей и продолжателей! Поточили мозжечки и придумали, что все мы – потомки литературных героев, литерная поросль, выкидыш урбанизма, высшая каста! Прикинь, что имеет в своей родословной какой-нибудь «голден бой»? Папа – председатель правления банка, жестковат и трусоват, таким уж время воспитало; дедушка – секретарь ЦК КПСС, герой войны, хранитель кошмаров века; прадедушка – знатный чекист, герой революции, убийца и мародер; прапрадед – тульский крестьянин, набожный, но дремучий. Дальше вглубь – сплошь крепостные да дворовые. Вот и вся родословная, точно по тексту известной песни – «был никем, стал всем». А я, если тебе интересно, осознала, что происхожу от древнеримского патриция, воспетого в стихотворении великого поэта. Чуешь ветер? Хорошая родословная – благородная порода.