– А то.

– И наш журналист, или клерк, или богатый тусовщик-прожигала жизни и родительского бабла, выходя из клуба, будет брезгливо морщиться, подпав под авторитетное влияние. Если ты понаблюдаешь за тусовками-концертами, то заметишь, что большинство людей по ходу все время спрашивают друга: «Ну, как тебе?» Все сверяются друг с другом, по-настоящему независимых – единицы… А это значит, что на выходе – готово коллективное мнение. Которое за сутки разлетится по городу, как смертоносный вирус. Попросим наших друзей создать его?

Славка отбренчал последний аккорд под общий вой и хохот, рассыпал во все стороны воздушные поцелуи и спрыгнул со сцены, разумеется, не в зал, где его облапали бы все, кому не лень, а к нам, на бэкстейдж.

– Твое зубастое величество! – он сгреб меня в охапку, обдав смесью ароматов виски, сигар и пота, – почему не звонила? Давно приехала?

Я не успела ответить, как ураган по имени Гвидо налетел и принялся оттаскивать Славку за шиворот. Вот что меня всегда удивляло в нашем шоубизе, – каким широким диапазоном душевных свойств обладают его участники. Этот же Гвидо, который десять минут назад говорил о человечности и долгах перед стариками, разинул пасть и начал орать на своего артиста примерно так… М-м-м-м… Ты же не все еще русские слова знаешь? Ничего, если я дословно процитирую? Короче, он принялся орать на своего артиста примерно так:

– Ах ты …………..! ………..! ……………! Кто тебя сюда звал?! Моль зашкафная! Я тебя предупреждал?! Предупреждал, чтобы ты подальше держался?! Хочешь, чтоб тебе яйца оторвали?! Реально хочешь, чтоб оторвали яйца?! Твои вонючие, бесполезные яйца?!

Я давно заметила, что слово «яйца» магическим образом действует на русских парней. Стоит пренебрежительно отозваться об этом достоинстве, как они тут же – с места вразбег – начинают доказывать, какие крутые у них яйца. Яйца – ключ! Яйца – шифр! Яйца – код! Мужчин в России легко провоцировать! Короче, Славка двинул Гвидо в глаз, как однажды уже делал. Только тогда у этой агрессии не было свидетелей, я – не в счет. А сейчас он врезал ему на глазах у нескольких артистов. Это было непростительно. Неправдоподобно. Куклы не могут бить Карабасов на глазах у других кукол. Самое смешное, что никто из пяти или семи парней, тусовавших на бэкстейдже, не вступился, даже когда Славка начал пинать Гвидо ногами. Кто-то из девчонок побежал за охраной, я кинулась на своего взбесившегося дружка сзади, пытаясь оттащить его от скорчившегося в углу и вздрагивающего под градом пинков Гвидо. И Слава удивил меня. Я ведь рассказывала, каким нежным он всегда был в наших отношениях… Мне казалось – это его настоящее, а не маска, которую он представляет публике. Но в тот момент, когда я заорала: «Слава! Слава! Оставь его!» и схватила сзади за рукав пиджака, он впервые показал свою маску мне. Звериную, с кабаньими клыками, шерстью и налитыми кровью глазами. Он обернулся и залепил мне оглушительную пощечину. В ушах зазвенело, и минуты три я ничего не слышала. Отлетела в сторону и упала на чью-то гитару. Та жалобно всхлипнула. Я зажмурилась, помотала головой, открыла глаза и увидела струю. Пипец! За сценой порой такое творится! Славка расстегнул ширинку и ссал на Гвидо, прикрывшего голову руками и продолжавшего крупно вздрагивать. Прибежали охранники, оттащили Славу, подняли Гвидо. Тот только сипел как астматик: «Вышвырните этого… Вон…», потом заперся в туалете и не выходил оттуда до самого конца вечеринки.

Я спела шесть песен, как мы и репетировали. В публике никто ничего не знал о закулисном инциденте. Мне почему-то вспомнились телевизионные репортажи из детства о том, как в Питере за сценой во время большого стадионного концерта убили певца Талькова. Его убивали, а публика в это время подпевала другому артисту, и никто ничего не знал. Бэкстейдж и фронтстейдж разделяют всего несколько метров, а на самом деле они так далеко друг от друга. Ну, ладно, о грустном… Для сцены мы с Никитосом подготовили третий «штришок» нашего коварного чертежа. Я должна была чуть-чуть сфальшивить в паре песен, якобы от волнения, но это заметили бы. А после всего, что случилось… Голос у меня дрожал, дыхание сбивалось, в ушах стоял звон от Славкиной оплеухи… короче, ничего не пришлось изображать, все случилось само собой. Это было отвратительное выступление. Мы, наверное, должны были радоваться, что перевыполнили план, и все получилось абсолютно естественно. Но мы почему-то не радовались. А газеты на следующий день в материалах о нашей презентации совсем не писали, как плохо я спела, и вообще почти не писали обо мне. Все смаковали слух о том, что известный продюсер и популярный артист во время вечеринки за кулисами угрожали убить друг друга из-за того, что не смогли поделить гонорар за несколько концертов. И якобы даже кто-то кого-то ударил ножом! И все это – со слов очевидцев.

Вот так презентация моей пластинки стала презентацией разрыва между Гвидо и Славой.

И не только между ними. Я получила формальный повод. Он сам дал его, будто ответил на мой молчаливый вопрос. Той же ночью, через полчаса, после того как я вернулась в свою маленькую квартирку, раздался звонок в дверь. Я посмотрела в глазок и не увидела ничего, кроме белого облака. Оказалось, это хризантемы. А я их вообще не выношу, помнишь? За дверью стоял Славка и держал в руках корзину с цветами. Он виновато улыбнулся:

– Прости меня… нашло что-то… я ведь не хотел…

– Прощаю, – смиренно ответила я, – только не приходи больше. Никогда, пожалуйста…

И закрыла дверь, стараясь не вдохнуть цветочный запах.

Зачем? Отчего? Что? Почему? Пошто? Нафига?

Меня начинает раздражать богатство русского языка, особенно в части разнообразия вопросов. Вот они неугомонные стайкой пираний накинулись на мой беззащитный мозг и терзают его, терзают… Ненавижу такие моменты.

Зачем кому-то потребовалось душить меня?

Отчего он не довел дело до конца? Возможно, ему нужна была только Лейла?

Что такого важного хранится на хард-диске моей фотокамеры?

Почему Белка поехала ко мне и смотрела на меня с нежностью и целовала меня вчера ночью, если она Полюбила Того парня в Стокгольме?

Пошто милые плачут?

Нафига все это?

– Журналист? – переспрашивает Коля Астафуров. Кажется, я позвонил ему во время обеда, он аппетитно жует прямо в трубку, не стесняясь – а какое издание? Очень желтое?

– А где вы сейчас найдете другие? Шучу… нормальное издание – журнал OM Light, – отвечаю я первое пришедшее в голову, вряд ли он будет перезванивать главному редактору и проверять меня, – у нас есть рубрика «Гастрольные хроники», там артисты и их тур-менеджеры рассказывают о разных забавных случаях, приключившихся во время гастролей. Хочу поговорить с вами о поездках с Белкой.

Пережевывание пищи на том конце резко прерывается.

– На этой неделе два моих бывших работодателя отдали богу душу, а вы хотите говорить со мной о Белке? И будете утверждать, что тема интервью не связана с этими кошмарами? Особенно если учесть, что я с прошлого лета не работаю с Белкой…

– Да это неважно, работали ведь, были очевидцем, возможно участником… – я держу короткую паузу, – а что касается смертей… обещаю, на эту тему – ни одного вопроса.

– Конечно, – на том конце тяжело вздыхают, – я был участником… ну, хорошо, выделю время, только никуда не поеду. Во Владивосток, в Челябинск, в Кемерово – пожалуйста, а по Москве – ни-ку-да! Так что приезжайте ко мне сами. Лучше на работу.

– Куда?

– Как куда? Вы не в курсе? Туда! В Кремль!

– Шутите?

– Да уж, мне не до шуток! Я теперь в Большом Кремлевском дворце работаю. Старшим администратором. Часов в пять устроит?

– Вполне.

– Я выпишу пропуск, будьте вежливы с охраной. Не обижайте их, пожалуйста… И – ни слова о смертях! Не люблю эти темы.