– Что за прелестный петушок! – едва слышно пробормотала она. – И такой милый!

Девушка, сиявшая яркой, поистине экзотической красотой, сейчас, как никогда, напоминала таинственно-сказочную чаровницу, колдунью, волшебницу из неведомой страны. Несколько бесконечно долгих минут она потрясенно взирала на открывшееся ее взгляду чудо. Вот уж повезло так повезло! Такого громадного петуха она в жизни не видела! Девушка даже зажмурилась от удовольствия, но тут же поспешно открыла глаза, дабы удостовериться, что они ее не обманывают. Невероятно! Вне себя от радости, что это сокровище вот-вот попадет к ней в руки, она даже облизнулась. Великолепный экземпляр! Стараясь не делать лишних движений, она вкрадчиво пропела:

– Ну же, мальчик мой, не упрямься, подойди поближе! Еще чуть-чуть – и ты мой! Не бойся, не стыдись, крошка, в конце концов это всего лишь ма-а-аленький грешок! Вот такусенький! Наша встреча, хоть и случайная, запомнится мне надолго! Правда, ты ужасно велик, и еще не знаю, войдешь ли в… ну, не важно, как-нибудь запихну… придумаю… – бормотала она. – Ты ведь позволишь мне погладить тебя, малыш?

Лучше, пожалуй, не рисковать. Судя по всему, он настороже, того и гляди пустится наутек. Лови его потом!

Теперь, когда настал решающий момент, девушка слегка растерялась. Ей еще ни разу не приходилось этим заниматься, хотя на тщательную разработку плана ушел не один день. Зато она точно знала: во второй раз будет куда легче, а с опытом придет и смелость. Правда, размеры этого гиганта пугали. Что, если он набросится на нее? Такие обычно слывут драчунами! Чего доброго раздерет ей клювом лицо и навеки изуродует!

Девушка еще немного постояла, набираясь мужества, и, глубоко вздохнув, ринулась в атаку. Важный жирный петух истерически заорал и так угрожающе захлопал крыльями, что она едва не упустила добычу, но неотвязный сосущий голод оказался сильнее страха и боли. Пришлось снова зажмуриться и судорожно стиснуть шею птицы, пока та не затихла.

Черные как вороново крыло, вьющиеся от природы волосы леди Саммер[2] Сент-Кэтрин густой тяжелой волной спадали на плечи. Обрамленные мохнатыми темными ресницами глаза обладали редким свойством изменять цвет от светло-карего до ярко-зеленого, в зависимости от настроения, и к тому же были чуть косо посажены: недаром девушка предпочитала прозвище Кэт[3] своему настоящему имени, которое не без оснований считала напыщенным и претенциозным. Большой подвижный рот, способный за минуту сменить десятки выражений от капризного до решительного, был таким же красным и сочным, как только что сорванные ягоды земляники. Кожа цвета густых девонских сливок эффектно выделялась на фоне смоляных прядей. Кэт могла похвастаться точеной фигуркой, длинными стройными ногами и упругой грудью, до отказа натянувшей слишком тесную мальчишечью рубашку. Нимало не заботясь о приличиях, юная леди ухитрилась натянуть поношенные панталоны до колен и обшарпанные башмаки, из которых давно вырос ее младший брат, виконт Спенсер.

Виконт Спенсер Сент-Кэтрин, как и сестра, терпеть не мог свое имя и откликался исключительно на прозвище Спайдер.[4] Их родовое поместье в Корнуолле носило поэтическое название Роузленд, но хотя семья к тому же владела пятью акрами земли и некогда великолепным, а ныне сильно запущенным особняком, во всем доме не было ни одного слуги, не говоря уже о садовниках, и поэтому повсюду витал печальный дух разрушения и заброшенности. Мать Кэт к этому времени уже лежала в могиле, зато был жив отец, о чем девушка искренне сожалела, поскольку не испытывала к родителю ничего, кроме вполне заслуженной ненависти. Такой эгоистичной, вечно пьяной свиньи, гнусного подобия человека, наделенного всеми мыслимыми пороками, свет еще не видывал.

Мать умерла родами, когда Кэт было всего три года. Много лет спустя девушка узнала от любивших посплетничать слуг, что мать еле выжила, когда произвела на свет дочь, и доктор без обиняков заявил Рэндалу Сент-Кэтрин, что еще один ребенок убьет ее. Тот буквально рвал и метал:

– Девчонка! Никчемное отродье! Я не успокоюсь, пока не получу сына и наследника!

– Но если ваша жена снова забеременеет, это будет преднамеренным убийством, – осмелился возразить почтенный эскулап. Сент-Кэтрин безразлично пожал плечами:

– В таком случае я наконец буду свободен и смогу снова жениться, только и всего. Возьму молодую здоровую девчонку, которой с радостью намну брюхо!

Однако к тому времени, когда жена, подарив Рэндалу сына, тем самым исполнила его заветное желание и отправилась к Всевышнему, мир, в котором благоденствовал спесивый негодяй, перевернулся и все пошло прахом. Парламент вынес решение о казни короля, Карла I, и к власти пришел Оливер Кромвель, правивший Англией железной рукой. Сент-Кэтрин счел за лучшее переметнуться к сторонникам лорда-протектора, поскольку принадлежность к аристократам считалась едва ли не злейшим преступлением, а те, кто остался верен законному монарху, шли в тюрьмы и на плаху, их земли и владения конфисковывались в казну.

Поэтому Сент-Кэтрин на словах славил «новые порядки», запрещавшие пьянство, карточные игры и всяческий разврат, которым с азартом предавались джентльмены его круга. Но не прошло и нескольких лет, как англичане поняли, в какую ловушку завлекло их собственное безрассудство. Торговля захирела, урожаи год от году становились все скуднее, народ нищал, и голодающих становилось все больше. Крупные города и поселки кишели шпионами Кромвеля, и человек мог пропасть за одно лишь неосторожно брошенное слово. Однако корнуолльцы, отличавшиеся свободолюбием, не пожелали терпеть гнет и насилие. Люди чести и достоинства, такие как семейства Гренвилей и Хелфордов, рисковали жизнью и состоянием, чтобы помочь династии Стюартов вновь занять трон. Ничтожества же вроде Сент-Кэтрина воспользовались отдаленностью своих поместий от столицы, чтобы вдоволь половить рыбку в мутной воде.

Роузленд превратился в настоящий притон для игроков, пьяниц и распутников. Кроме того, Сент-Кэтрин был завзятым шулером, и вскоре даже его дети прекрасно владели приемами нечестной игры.

В 1660 году, когда Карл II наконец-то вернулся на родину и был встречен ликующими толпами, Сент-Кэтрин немедленно отправился в Лондон, чтобы засвидетельствовать свое почтение монарху, и за последние несколько лет веселой столичной жизни окончательно превратился в развалину. Он и возвращался-то домой лишь затем, чтобы продать очередную ценную картину или последних лошадей.

Когда четыре месяца назад отец неожиданно нагрянул в Роузленд, Кэт вывела из конюшни своего любимого вороного жеребца Эбони и всю ночь скрывалась в лесу. Рэнсид,[5] как она прозвала отца, убрался, осыпая проклятиями наглую негодницу и забрав с собой всех слуг.

Кэт с трудом пробралась сквозь заросли, отделявшие их земли от ухоженного поместья Хелфордов. Признаться, она всего однажды осмелилась переступить границу этого великолепного имения. В ту ночь, пытаясь спасти Эбони, она скакала, сама не зная куда, и наконец углубилась в густую тисовую рощу, составлявшую часть прекрасных садов в английском стиле. Аккуратно подстриженные деревья образовали почти непроницаемый полог, куда не проникали солнечные лучи и где было прохладно в самые жаркие дни. Здесь всегда царила таинственная, несколько зловещая тишина, и, говоря по правде, девушка немного побаивалась. Поместье занимало пятьсот акров и простиралось от морского побережья вдоль реки Хелфорд до самого городка Хелстон. Сам дом, подобно Роузленду, стоял на гребне холма, но расстояние между ними было не меньше мили, и обитатели последнего могли видеть только бесчисленные трубы, башенки и «вдовью дорожку»,[6] да и то в ясные безветренные дни.