Главное, подобрать правильный темп заклинания; каждое слово, подобно резонирующей ноте, сплетается в нужной тональности, и погружает клиента в гипнотический сон. Горыня выучил наизусть короткий ритуальный текст, и мог без запинки прочитать его. Главное, не язык, а способ передачи. Даже пентаграмма и каббалистические знаки здесь не играют большой роли. Они, скорее, выступают защитным барьером, если что-то пойдёт не так.

Словно нанизывая на невидимую нить жемчужины слов, Горыня безотрывно смотрел на бледнеющее лицо юноши, готовясь в любой момент выхватить нож и полоснуть тому по горлу. Не понижая голоса, чародей продолжал раз за разом повторять кольцевое заклинания, возбуждая энергию Ока и накопителя.

Воздух едва уловимо вздрогнул, охладил разгорячённое лицо мага. Правая рука поползла к поясу, где висели кожаные ножны. Нащупав костяную рукоять ножа, Горыня слегка изменил тональность, подходя к финишу.

— Чуждое да будет извлечено и упрятано в надёжное узилище. Иди за кровью, давшей тебе жизнь, не оборачивайся и не жалей о содеянном. Отдай то, что тебе не принадлежит, возьми то, что тебе нужно.

Горыня неуловимым движением извлёк нож с кривым лезвием и поднёс к горлу юноши, намечая линию разреза — и жадно посмотрел в глаза того, кто сейчас должен был расстаться с жизнью. Серая радужка Михаила налилась чернотой, и на чародея взглянул не наивный молодой человек, а умудрённый и побитый жизнью мужчина, не раз встречавшийся с Костлявой. Два бездонных омута затягивали в себя, и Горыня, испугавшись, что всё может пойти по другому сценарию, торопливо приблизил нож к горлу замершего Дружинина.

Ледяные пальцы взметнулись навстречу, сжали запястье чародея и с чудовищной силой сдавили его до хруста в костях. Жуткая боль заставила Горыню завыть на высокой ноте и чуть ли не упасть на грудь страшного юнца.

— Ты мне руку сломал! — заорал он, глядя в антрацитовые глаза мальчишки.

— I went back! — гулким вибрирующим голосом, почему-то на английском, произнёс Дружинин. — Сюрприз, девочки!

Он легко приподнялся, словно его позвоночник был сделан из гибкого материала, схватил чародея за волосы одной рукой, вздёрнул ему голову, а левой ладонью сжал подбородок.

— Не-еет! — зашамкал Горыня, с тоской ожидая очередной вспышки боли. Но невероятная сила, поселившаяся в руках жертвы, отбросила его в сторону. Прямо на замершего от увиденного охранника.

Дружинин всё так же легко и непринуждённо встал на ноги, развернул каталку и швырнул её боком на Татищева и Кизима. Одновременно с этим с удивительной проворностью сделал два скользящих шага, увернулся от размашистого удара рукоятью пистолета второго бойца (стрелять во время активного Ока нельзя), притянул к себе и с лёгкостью свернул тому шею.

К этому моменту, охранник, на которого «я» толкнул Горыню, успел не только перекатом уйти в сторону от летящего на него чародея, но уже даже вскочил на ноги. Мотнул головой, приходя в себя, и мужественно шагнул навстречу монстру. Он понимал, что шансов остаться в живых у него было немного. Уворачиваться от своих обязанностей в присутствии того, кого он обязан защищать, не имело здравого смысла. Умрёт хозяин — не жить и ему. Мгновением раньше, мгновением позже — это уже не имело никакого смысла.

Монстр, проснувшийся в Дружинине, даже не заметил преграды, походя сметя телохранителя в сторону каким-то неуловимым ударом. Тот не успел отреагировать и сгруппироваться, отлетел к дальней стене и затих, опустив голову на грудь. Если не погиб сразу, то сделал вид, что он не против отдохнуть. А граф пусть сам разбирается.

Татищев, видя такое безобразие, не стал дожидаться расправы над собой, и окутался дымчато-синим доспехом. Мощный ледяной панцирь превратил его в ходячую глыбу льда. Его шаги вызвали нешуточное сотрясение стен и пола, но Дружинин как будто не заметил, что перед ним одарённый с полноценной защитой. Мягко обогнув по касательной графа, мальчишка врезал ему пяткой под сгиб правого колена, заставив противника покачнуться и потерять равновесие на доли секунд. Удар оказался весьма неплохим. Доспех в этом месте треснул, осыпался мелкой крошкой.

Но Его светлость был опытным одарённым, прошедшим не один десяток дуэлей. Он размахнулся и ударил «ледяным» кулаком в грудь Дружинина. Горыне показалось, что у парня сейчас треснут рёбра и грудная клетка, насколько впечатляющим оказался ответ. Однако радость оказалась преждевременной. Юноша использовал все свои магические ресурсы и удержался на ногах, но при этом ломая прочную мраморную плитку. Она растрескалась под ним, расходясь змеящимися линиями во все стороны.

Алтарь взбесился от перехлёстывающихся между собой энергий, потому что не знал, как себя вести, что для чародея было странно. Око Ра словно получил два разнонаправленных приказа и не мог выбрать приоритет, кому же помогать.

— Вставай! — зарычал Татищев, обращаясь к Горыне.

Чародей зачем-то пополз на коленях по разбитому полу, тщательно шаря рукой в плиточных осколках, обрезая себе пальцы об острые кромки. Он искал ритуальный нож, почему-то решив, что сейчас важно держать его в своей руке. Но едва не взвыл, когда увидел впечатляющий бросок Дружинина к перевёрнутой каталке, возле которой этот клинок и валялся. Схватив его и ловко перекувыркнувшись, уходя от опускающейся на него ледяной ступни, мальчишка оказался вне досягаемости графа, взлетел на ноги и профессионально встал в боевую стойку. Горыня немало повидал тренировок Казима, Бикмета и других бойцов, поэтому мог с уверенностью сказать: сущность, которая почему-то выбрала Михаила, знала о войне не понаслышке. Можно было радоваться столь точному вызову, если бы не досадное препятствие в виде ошалевшего от накачанной в него Силы юнца.

Но зачем ему ритуальный нож? Им графа не убить, разве что… Поздняя догадка озарила чародея, и он поспешно соорудил защитный кокон, чтобы не попасть под осколки вот-вот должного рассыпаться доспеха.

Я хорошо запомнил слова Варяга, когда впервые вышел против него с личными клинками: «твоя магия сильна, если ты держишь в руках саблю, нож или любое другое холодное оружие, напитанное родовым Даром, и пользоваться им нужно так же умело, как и ложкой во время обеда». Признаюсь, когда майор Субботин взял контроль над моим телом столь радикально и стал разрушать подвал, я очень переживал, что придётся драться с Татищевым. Граф не будет наблюдать, как чужак разносит всё здесь в хлам. И поэтому с самого начала битвы искал тот самый ритуальный ножик, выбитый из руки Горыни.

Пока я-Субботин буйствовал, как неукротимая машина Хаоса, вторая моя часть концентрировалась на поиске ножа, лежавшего где-то на разломанном полу. Ведь майор постоянно изменял угол зрения во время драки с охранниками, а я хотел побыстрее отыскать нужную мне вещь, а заодно следил за графом. И нисколько не удивился, когда Его светлость стал покрываться ледяным доспехом. Пришлось напрячь все свои возможности и разогнать магические каналы. Но это было не то, чего я хотел.

Бинго! Невзрачный ножик лежал неподалеку от Алтаря сразу за опрокинутой каталкой. Мысленно предупредив майора, что мне важно взять этот чёртов трофей, стал методично отвлекать графа от этого места хитрыми перебежками, чтобы добраться до клинка. Удалось! Теперь между мной и ножиком ничего не было, кроме ползущего гада Горыни. Очухался, чародей вшивый! Даже я, славный паренёк Мишка Дружинин, в жизни не обидевший ни одной мухи (за исключением некоторых двуногих), и то рассвирепел, что меня хотели прирезать, как барана. Теперь ни одному слову аристократишек не верю!

Улучив момент, я-Субботин врезал Татищеву по сгибу колена, и пока тот приходил в себя, наращивая рассыпавшийся доспех, рванул мимо него к ножу, попутно угостив Горыню пинком в бок, ломая ему пару рёбер, это уж точно. Нырком ухожу от ледяного серпа, пущенного разозлившимся графом, но теряя при этом клок волос на макушке. Смерть прошла рядом, зато теперь в руке у меня ножик. Маленький, сантиметров двадцать, с широким изогнутым клинком — то что надо.