Девушка всхлипнула:

– Это вам Дашка Боголюбова напела, да?

«О, там еще и какая-то Дашка Боголюбова имеется» – отметил Макс, припоминая, что в протоколах допроса сокурсниц такого имени не значилось.

– При чем тут Дарья? Я с оператором фильма виделся, где Глафира забрала вашу роль… Вы зачем соврали мне, что пробовались на роль следователя?

– Потому что я пробовалась на роль следователя, – голос девушки стал злым и упрямым. – Я сценарий не успела только прочитать, к коллоквиуму готовилась. Я, в отличие от Глашки, институт не пропускаю… – судя по звукам, Алена заплакала.

Макс положил ладонь на дверь:

– Алена, мне нужно знать, что между вами произошло в тот день, когда Графира не вернулась домой. Ее мама очень переживает, разве она это заслужила!

Девушка завыла в голос. Сквозь слезы, всхлипывания и причитания Макс едва мог разобрать «я не виновата», «на меня все повесить хотите», «сволочи» и «тварь».

– Я не пойду в тюрьму! – внезапно взвизгнула Алена.

Дверь дернулась – Макс скорее почувствовал, чем понял, она потеряла опору. Дернул ее на себя как раз вовремя – девушка, прильнув к стене, приставила вилы к собственной груди.

«С ума, что ли, сошла?», – мелькнуло в голове следователя. Макс остановился, расставил руки, чтобы девушка видела, что он безоружен.

– Алена, не делайте глупости. У вас еще вся жизнь впереди… Зачем вы так?

– Я не виновата! – кричала девушка. У нее было припухшее от слез лицо, красные глаза и растрепанные волосы. Поперек щеки тянулась свежая ссадина. Пальцы, сжимающие темный от времени черенок, дрожали.

– А ведете себя так, будто виноваты, – отозвался Макс. – Если вам нечего скрывать, зачем сбегать? Зачем запасаться продуктами и бич-пакетами?

Он кивнул на белый пакет из супермаркета, который притащила сюда перепуганная девушка. Ее взгляд метнулся к пакету и снова застыл на лице следователя.

– Мне нужно знать, что произошло тем вечером, когда Глафира Темных покинула съемочную площадку и направилась в бар.

Он незаметно приблизился к девушке.

– Я ее не убивала! – пискнула Алена.

– Я верю вам. – Еще один шажок. – Расскажите, как было дело.

Алена посмотрела с тоской. Выдохнула едва слышно:

– Я ничего не знаю, правда… Она зашла в тот бар, я так и не решилась за ней зайти, не решились с ней заговорить… Глашка она знаете какая была? Она за словом в карман не лезла, отбрила бы меня… Я не решилась…

Девушка прикрыла глаза, по перепачканным пылью щекам скатилась слеза.

Макс прыгнул вперед, выхватил вилы и отбросил к стене. Алена не сопротивлялась. Зарыдав, она медленно стекла по стене, закрыла лицо руками.

– Господи, что же будет? Что же я наделала…

Есть женщины, которых страдания и треволнения преображают. На их щеках разгорается лихорадочный румянец, взгляд загорается, дыхание манит. Такие женщины в трудную минуту всегда окружены вниманием и заботой. Есть и другие – их страдание стирает до нуля, они теряют краски и будто бы растворяются в своем горе. Алена Сергеевна Седина относилась ко второй категории женщин.

Она сидела напротив Макса и слегка покачивалась взад-вперед, ее лицо приобрело серый, землистый цвет, от губ отхлынула кровь, а взгляд погас. Даже на провокационные вопросы, целью которых было вызвать эмоциональный отклик, она не реагировала ровным счетом никак.

– Я ничего не знаю, – бесцветно отвечала она на все вопросы Макса.

Тот терпеливо продолжал.

– Что вы делали с восьми утра до четырех дня, – он назвал день исчезновения Глафиры.

– Я не помню…

– Вас видели на съемочной площадке фильма «Следак с Петровки», вы наблюдали за съемками…

– Я не помню.

Макс поднялся из-за стола, отошел к окну – перевести дыхание.

– Вы хорошо себя чувствуете?

Девушка молчала.

– Вам медицинская помощь требуется?

Девушка не отзывалась, раскачиваясь вперед-назад.

Макс вернулся на свое место.

– Алена Сергеевна, вы понимаете, что своими ответами не помогаете ни мне, ни себе: исходя из ваших ответов, я все больше склоняюсь к мысли о вашей причастности к исчезновению подруги. Если учесть, что вы утверждаете о своей невиновности, значит, если вы правы, то закон привлечет к ответственности невиновного. Вы точно именно этого хотите? Сесть за кого-то по обвинению в убийстве?

Губы дрогнули, у девушки скривилось и смялось лицо, взгляд качнулся. По щекам стекла слеза.

– Вы же мне все равно не верите…

«Ну наконец-то», – обрадовался Макс новой фразе в их диалоге.

– Верить и не верить – не моя прерогатива, это решает суд. Моя же задача – собрать максимально полный комплект объективных фактов по делу, на основании которых суд уже будет устанавливать причастность и принимать решение о виновности и наказании. Так что я по-прежнему вас слушаю. Что вы делали в день исчезновения вашей подруги?

Девушка уставилась на угол стола.

– Следила за ней.

– Расскажите подробнее.

Алена помолчала. Она кусала иссохшие губы. Ее взгляд блуждал, дыхание выровнялось, стало глубоким.

– Я должна была играть эту роль, роль третьей жертвы маньяка, – заговорила она, наконец. – Мы вместе пошли на пробы, и я прошла, я понравилась режиссеру. Но потом Глашка подсуетилась, помелькала перед оператором, перед режиссером, исполнителем главной роли… И пригласили на съемки ее. Понимаете, она украла у меня эту роль!

В голос Алены вернулись краски. Ярость, злость, бешенство – не наигранные, а живые, искрящиеся, выплескивающиеся из вен. У Макса похолодело под ребрами, по спине пробежала ледяная волна мурашек: за этими эмоциями стояла подлинная бескомпромиссная ненависть. И могло стоять преступление.

– Откуда вы узнали, что прошли отбор?

Макс помнил, с каким восторгом отзывался оператор о типаже Глафиры, какое будущее ей прочил, а потому слова Алены вызвали недоверие.

Девушка закатила глаза:

– Ну я же видела, как на меня смотрел режиссер! Как пожирал глазами…

Макс кивнул – все ясно. Самые нежные, лелеемые мечты – самые ослепляющие.

– По этой причине вы последовали за подругой на площадку?

– Я была уверена, что она провалится. Это какая-то ошибка, что выбрали ее, а не меня. И была убеждена, что все выяснится на первом же дубле. И она не справилась! – Алена торжествующе выпрямилась. – Ей всего-то и нужно было, что пробежаться на камеру, а потом изобразить нападение со спины и рухнуть. Все! И даже с этим она справилась с седьмого дубля, представляете?

Макс помнил, как оператор назвал число пять – ровно столько дублей потребовалось Глафире, чтобы выполнить довольно непростую работу: изобразить момент наступления смерти. Да еще и крупным планом. И он верил оператору – Глафира Темных смогла его передать.

Алена, между тем, продолжала – откровенность изливалась из нее ядовитым потоком.

– Потом никак не могла завершить съемки, – кривилась Алена, – то дышит на крупном плане, то моргнет, то после перерыва изменит позу…

Осенний Челябинск, девушка по сценарию найдена в парке, почти обнаженная, в ледяной грязи. Макс даже представлять не хотел, как было холодно. И какого труда стоило Глафире отыграть все те дубли.

– Но тем не менее вас не позвали, – уточнил капитан Александров, со стыдом отмечая, как осунулось лицо подозреваемой, как стерлась ехидная улыбка. И быстро перевел разговор на другой эпизод: – В котором часу Глафира покинула съемочную площадку?

– Было что-то около четырех… Она кое-как справилась с ролью, видимо, сильно опаздывала, из гримерного вагончика буквально вылетела.

– Она вас видела?

Алена качнула головой:

– Нет, куда там, она летела, как на крыльях, куда ей до таких неудачниц, как я…

Макс прищурился, скрывая раздражение:

– И вы последовали за ней?

Алена кивнула.

– Кто еще последовал за Глафирой с площадки?

У девушки округлился от удивления взгляд:

– Как вы уз… – она осеклась и покраснела. – Я не знаю.