– Не слишком одаренная?

– Да не в том дело, – оператор расслабленно откинулся на спинку кресла. – Тут же опыт надо, на камеру уметь работать. А этому в институтах не учат.

Макс кивнул, это было интересно, но не слишком важно и совсем не относилось к делу.

– Так и что, пять дублей туманного утра, а потом что? – он вернул разговор в нужное ему русло.

Оператор снисходительно вздохнул, будто ему приходилось объяснять прописные истины двухлетнему ребенку. У него даже интонация изменилась, стала по-отечески ласковой.

– Ну а как вы это себе представляете? Труп должны найти. Найдут его ближе к вечеру, чтобы показать красивые ночные съемки города, машины с мигалками, все дела… За это время свеженькую девочку гримирует под не очень свеженький труп. Это как минимум часа четыре. Так что да – съемочный день. Все именно так.

Макс оставил и обвел в кружок знак вопроса в блокноте.

– А зачем это актрисе? Эти пара минут в кадре и образ несвеженького трупа? Мне говорили, даже кастинг был, конкурс…

Оператор фыркнул:

– Чудак-человек! Это же роль в кино, в портфолио «галочка». Да и вообще – съемки ведет федеральный канал, продюсерский центр, серию покажут по ТВ. Мордашку этой Глафиры увидит вся страна, что приятно, но бесполезно, и все режиссеры, что полезно, но не всегда приятно. Эти три секунды в кино могут сделать карьеру молоденькой девочке из провинции.

– Челябинск – не такая уж и провинция, – нахмурился Макс.

– Провинция, дорогой мой, еще какая провинция. И ничего в этом стыдного нет. Была бы не провинция, не лезли бы эти молоденькие девочки в Москву, сидели бы дома, на мамкиных борщах… Они здесь что снимают? Рекламные ролики, короткометражку, ну какое-то авторское кино, может. И то – с низким бюджетом.

Он цокнул языком.

– А театр?

– Что – театр? – оператор пожал плечами. – Не все для театра созданы, это раз. Не все хотят театральной славы, это два. Кое-кто в принципе профессию актрисы воспринимает как трамплин для удачного замужества… Так что…

– И вот сколько Глафира закончила съемки?

– Часа в четыре-полпятого.

– Вы видели, как она уходила?

Оператор кивнул.

– С кем?

– Одна она уходила. Побросала одежду, гримерша потом орала, будто ее порезали живьем, сняла грим и упорхнула. Такое складывалось ощущение, что она куда-то спешила.

Макс открыл на мобильном фотографии одежды из чемодана Аделии.

– Узнаете эти вещи?

Оператор пригляделся.

– Узнаю. В этом она на съемки пришла. Пальто еще было, черное, в пол.

– И в этих же вещах вы видели ее уходящей со съемок?

Оператор кивнул:

– Ну да. Чего бы ей шмотки менять.

– Вы сказали, что она куда-то спешила? С чего сделали такой вывод?

Оператор пожал плечами, скрестил руки на животе:

– На часы часто смотрела, видно, что нервничала, просила поторопиться, когда снимала грим. Отказалась от чая – погодка нетеплая была, а она два с половиной часа полуголая в траве лежала. Режиссер у нас мужик в целом нормальный, в адеквате, съемочную группу чаем горячим поил, питание обеспечил… Так вот девушка эта ваша, – он ткнул указательным пальцем в экран мобильного Макса, – отказалась. Поблагодарила и убежала.

– И больше вы ее не видели, о ней ничего не знаете?

– Нет, не видел, не знаю… И к кому она бежала тоже не ведаю, – он улыбнулся.

– Еще вопрос, – Макс задумался. – Вы не помните, когда Глафира Темных убегала со съемок, ее одежда была исправна? Не было на ней крови?

– Да нет, что вы… Она, конечно, грим снимала на тяп-ляп, накладки буквально отрывала… Но там же специальный состав, он блестит как кровь, не так чтобы мажется. Вот такие пятна, как на фото ты мне показал, остаться не могли. Ваши ж эксперты не могли спутать искусственную кровь с натуральной?

Макс мысленно оскорбился и с удовольствием бы вернул ремарку про «сразу видно, вы не из этой отрасли», но портить отношения со свидетелем – себе дороже. Сцепил зубы, заставил себя отозваться спокойно:

– Не спутали, на ткани – настоящая кровь.

Оператор кивнул, посмотрел вопросительно.

– С кем Глафира последним разговаривала на съемках, с кем больше всего общалась?

– Да ни с кем. Не слишком общительная деваха-то. Да и когда? На репетиции только пискни не по указке режиссера, мигом вылетишь с площадки, а таких, как Глафира, – косой десяток в очереди стоит. Говорю ж – конкурс был на эту роль. Одна мамзель, актрисочка, даже приходила на площадку, караулила, вдруг Глафира облажается…

Макс насторожился. Конкурентка?

– Когда это было? Утром или к обеду ближе?

– Утром… Да и потом тоже мелькала. Наверное, весь день в засаде просидела…

– Можете ее описать?

– Мелкая такая, белобрысая, на пацаненка похожая…

У Макса похолодело внутри – по описанию незнакомка походила на Алену Седину, школьную подругу, с которой Глафира была в ссоре. И которая тоже претендовала на роль.

– Она же вроде на роль следователя претендовала, – спросил капитан Александров, надеясь на профессиональную память оператора.

Тот просиял:

– А точно! Была она на пробах, только не следователя, там по сценарию дама под полтинник, эта пигалица никак не подходила под типаж. Она тоже на роль трупа претендовала!

– В самом деле?

У Макса начал складываться пазл, жаль только, что с оператором он говорил только сейчас – Алена, если она причастна к исчезновению своей бывшей подруги, уже могла скрыться.

– Черт!

Макс подскочил. Оператор оживился:

– Это означает, что я могу быть свободен?

– Я свяжусь с вами. И если что-то вспомните, позвоните мне обязательно!

Он всунул оператору визитку и выскочил из отеля.

– Аделия Игоревна!

Бочкин возник перед ней. Настюша оживилась, потянула к нему ручки.

– Не, я не вкусный, – он отмахнулся от девочки, посмотрел на ее мать. – Я вам кричу-кричу, зову-зову, а вы меня не слышите…

– Задумалась.

Аделия почувствовала, что очень устала. А еще – что не имеет никаких сил возвращаться в отель, вдруг ее Валентина поджидает. Как тогда быть?

Она подтолкнула коляску к ближайшей скамейке, помогла спуститься Насте, вытащила из сумки пакетик с семечками и отдала дочери. Та с визгом его схватила и бросилась кормить голубей.

– У вас все в порядке? – спросил Бочкин, когда опустился на скамейку рядом с Аделией.

Та кивнула, закусила губу. Скрестила руки на груди.

– А знаете что? – девушка внезапно воодушевилась, подалась вперед. Бочкин отшатнулся. – Не бойтесь, я не кусаюсь.

Аделия нервно улыбнулась.

– Я в принципе не боюсь, чего только не видел за годы службы. Но ваш энтузиазм, признаюсь, меня пугает.

– У меня есть знакомая. Соседка по отелю. Довольно назойливая дама чуть за шестьдесят со взрослой дочерью, которую пытается контролировать, и которая прячется от нее. А чтобы выкроить себе побольше времени, редактирует в фотошопе фотографии: то она в горах, то на яхте…

– Редактирует?

Аделия кивнула:

– Точно знаю вот про это фото, – она активировала экран и нашла фотографию с яхты. – Но предполагаю, что остальные такие же.

Она нашла канал Нелли, показала его Бочкину.

– Видите?

Тот неопределенно кивнул: он, конечно, видел, только не очень понимал пока, что именно он видел. А потому продолжал внимательно и с настороженным интересом наблюдать за девушкой.

– Смотрите, получается, она приехала с матерью, доставила ее в номер, а сама отправилась гулять.

– Это вроде как не противозаконно, – Бочкин виновато улыбнулся.

Аделия полоснула по нему взглядом.

– Да знаю я! Но, согласитесь, как-то некрасиво. Непорядочно!

Бочкин рассмеялся:

– Я вас умоляю… У меня было дело. Семейная драка с поножовщиной. Отец с дочерью подрались. Сильно, до крови, сотрясения мозга, выломанных рёбер и больнички. Знаете из-за чего?.. Дочка подделала доверенность на продажу дома и продала его под застройку отеля – место больно хорошее, удобный спуск к морю… Отец это прознал, когда уже останавливал бульдозеры, пригнанные новым «владельцем» сносить его сараюшки. А доча, значит, на курорт собиралась, полученные денежки тратить. Вот папаша-то ее нашел, сперва за космы оттаскал, а доча нет чтоб повиниться, так огрызаться стала. Мол, отец, ты старый, сколько тебе жить осталось, а я молодая, я красивой жизни хочу. И пошло-поехало. Разняли соседи.