Туча швырнула ему за шиворот сноп ледяного дождя. Макс поёжился, поднял воротник, втянул голову в плечи и заторопился к машине.

– Целых три дня, Адель! Прикинь? Главное, чтобы вас уже выписали.

– Выпишут, куда они денутся. Им такое внимание дорого обходится, – Аделия рассмеялась. – Полиция каждый час приезжает то о здоровье справиться, то гостинец передать, а вечером Бочкин твой дежурного донимает вопросами…

У Макса отлегло от сердца. Вот что значит корпоративная этика.

Макс отправился в ВУЗ.

Челябинский государственный институт культуры оказался современным зданием почти в центре города. Светлое, в окружении елей, спрятанное в паутине пешеходных дорожек, оно немного застряло во временах: все еще тлело советским прошлым, но уже впитывало современные технологии. Кто-то бы назвал это преемственностью, Макс был уверен – все дело в стенах. Они хранят воспоминания обо всех поколениях студентов, они чтят свое прошлое, и время ведет здесь неторопливый бег, смиряясь с ностальгией.

Пройдя в приемную ректора, он уже через десять минут знал, в какой аудитории сейчас занимается подруга Глафиры Темных, а еще через пять минут разглядывал верткую блондинку со вздернутым носом, одаренную живой и, как это говорят в творческих кругах, безыскусной красотой. Алена Седина имела кудри, заплетенные в тугой и непокорный пучок, светло-синие глаза и живой характер. Если есть у актрис амплуа, то Глафира Темных была вамп, а вот ее подруге, скорее всего, предлагали роли детей, веселых и доброжелательных спутниц, всевозможных проказниц и шутниц. Алена оказалась маленькой, миленькой, курносенькой девушкой… и все у нее было таким складным, таким миниатюрным, что иначе как с уменьшительно-ласкательными суффиксами не назовешь.

– Ничего не знаю, я уже вашему коллеге доложила, – неожиданно сурово отозвалась девушка.

В деканате им выделили свободную аудиторию, и теперь Макс сидел за партой, а она стояла перед ним у кафедры, неторопливо играя кистью на замшевом пояске. И смотрела с укором, словно отыгрывала чью-то роль.

Макс вздохнул:

– Смотрите, Алена Сергеевна, ситуация складывается следующая. Ваша подруга пропала шесть дней назад, найти ее живой и здоровой остается все меньше шансов, и преступник сейчас находится на свободе, возможно, приглядывается к новой жертве, возможно, заметает следы или готовит свой отъезд за границу. И с каждым часом, нет – даже с каждой минутой, найти его становится все труднее. Мама Глафиры Темных надеется, что вы поможете следствию…

Расчет оказался верным: упоминание матери пропавшей вкупе с констатацией факта гибели подруги сыграли нужную роль, девушка нахмурилась, смутилась. Если они с Глафирой были школьными подругами, значит, она бывала у нее дома, должна была знать мать Темных, и ей должно стать совестно прятать от нее, не от следствия даже, правду. Алена побледнела, хмуро бросила:

– Да я же ничего не знаю! Верно, мы близки с Глашей, но не настолько, чтобы она меня делала своей наперсницей и отчитывалась, куда ходит, с кем встречается… Не принято у нас сейчас так, понимаете? Личные границы.

– Когда вы в последний раз с ней виделись?

Алена, не задумываясь, ответила:

– Неделю назад. Здесь, в институте. У нас лекции были. Но с практического занятия она убежала… сказала, что ей нужно выспаться. – Девушка осеклась, словно сожалела, что сдала прогул подруги и у той теперь будут проблемы.

«Не-ет, прогул – это меньшее из зол, приключившихся с Темных», – отметил про себя Макс и задал следующий вопрос:

– Для чего она должна была выспаться?

– Ей рано утром на съемки надо было…

– Что она делала в парке с пяти утра в день исчезновения?

Девушка пожала плечами:

– Ну, это несложно. Глаша на съемках была.

– В парке?

Алена снова кивнула:

– Да, у нее был оплачен съемочный день, это обычная практика.

– И кого она там играла?

У девушки забегали глаза, она закусила губу и натеребила поясок отчаяннее.

– Она не говорила.

Макс посмотрел с удивлением. Ему было сложно представить, чтоб школьные подруги не обсудили такую важную деталь, как роль в настоящем кино одной из них, да еще и в крупном проекте московского режиссера.

– Алена Сергеевна, насколько отношения у вас с Глафирой Темных являются доверительными на самом деле?

У девушки обострилось лицо, осунулось. Роль, которую она так тщательно несла, оказалась неподъемной. Алена стала обычной девушкой миниатюрного роста, со странно серыми глазами и тугим пучком на затылке.

– Что вы хотите от меня услышать? Позорное: мы поссорились и почти не общались?!

Макс пожал плечами:

– Почему «позорное»? Это жизнь… Из-за чего вы поссорились с Глафирой?

– Да из-за Глафиры! Она перестала делать домашку, я делала за двоих, а Глашка, не моргнув глазом, списывала и выдавала все за свою работу. Ну, я и возмутилась. Типа, я что ей, нанималась ассистентом домашку делать? Она сказала, что я ей просто завидую. – Алена скрестила руки на груди, фыркнула. – Было бы чему завидовать…

Макс прикинул:

– То есть сколько времени вы были в ссоре?

Девушка ответила, чуть помедлив – переводила дыхание, ей будто бы хотелось сказать больше о подруге.

– С сентября…

Макс вздохнул: такой замечательный канал информации пропал. Но, с другой стороны, верная подруга принялась бы прикрывать спину наперснице, а заклятая, наоборот, расскажет больше, чем следует.

«Что ж, стоит попробовать», – решил он.

– Алена Сергеевна, скажите, у Глафиры есть парень?

– Есть, конечно.

– Имя знаете? Где работает, учится, номер телефона?

Девушка мотнула головой:

– Нет, ничего из этого. – Она улыбнулась, на этот раз виновато. – Личные границы, помните?

Макс помнил и ненавидел их, эти личные границы, за которыми можно прятать самые неприглядные тайны, а иногда и преступления.

– Но он есть? Вам ведь что-то о нем известно?

Алена кивнула:

– Насколько я понимаю, он не из нашей среды, не творческий…

– Почему вы так решили?

Девушка вздохнула и в задумчивости отвела взгляд:

– Глаша как-то говорила, давно, еще до нашей ссоры, что ее раздражает, когда человек лезет с советами, но абсолютно ничего при этом не понимает в ее профессии.

– Это было сказано в отношении ее молодого человека?

– Да, мы обсуждали своих парней. И Глаша вот такое сказала… И мне показалось, с какой-то даже обидой, надрывом. И недавно я слышала, как они ругались по телефону.

– С ним? – уточнил Макс: домыслы в расследовании ему не помогут, мало ли с кем ругалась по телефону девушка, может, с навигатором?

Алена задумалась.

– Думаю, что так…

– И как давно произошел этот разговор?

Девушка посмотрела в окно, обдумывая ответ:

– Недели две-две с половиной назад. Мне кажется, он что-то натворил, она называла его «кобелем вшивым», – девушка смущенно улыбнулась.

– Насколько близкие у них отношения?

Алена усмехнулась:

– Если вы хотите узнать, спали ли они вместе, то не знаю. Глаша не любит, когда лезут с такими интимными вопросами. – По лицу Алены пробежала тень, она поняла, что снова сказала о подруге в настоящем времени, а вероятнее всего следовало уже в прошедшем. Она вздохнула и закусила губу, опустила взгляд.

– Его имя когда-нибудь звучало? Какие-то еще подробности, может, приметы… Ну, не знаю, наличие татуировки, стрижка, рост, где познакомились.

Девушка покачала головой:

– Она называла его «Масик», но это ни о чем не говорит, это не сокращение от имени. «Масик» – это «мальчик». Она так всегда… говорила, еще со школы… Она говорила, что ей так удобно: не надо запоминать имя, заводить всякий раз новый контакт. Номер в телефонной книге сменила, и все – Масик остался Масиком, только уже совсем другим. Да, он наверняка довольно высокий, она не любила низкорослых парней, и обязательно бы упомянула в разговоре, что он «не стандарт». Она выбирала высоких, плечистых мужчин… – Она развела руками: – Это, к сожалению, все, что я могу сказать…