Он никогда не отпустит её.

Её тепло. Её запах. Её дух — она прорвалась сквозь каждую ледяную стену, которую он строил веками. И впервые за всю свою долгую, возвышенную жизнь, он почувствовал, что жив.

Одной мыслью он растворил нижние одеяния, позволяя им стать ничем.

И медленно, с почти благоговейной осторожностью, опустил её, пока её обнажённая кожа не зависла в дыхании от его собственной. Его щупальца подхватили её, выверяя позицию до совершенства, будто создавали из них двоих единый контур.

Он посмотрел ей в глаза. Она не отвела взгляд. Не дрогнула.

Это едва не сломало его окончательно.

Он наклонился и прижал свой лоб к её — жест, известный лишь Маджаринам.

Интимность.

Признание.

Священное прикосновение.

Никто — никто — никогда не получал его от него.

И в ту секунду, что была между дыханием и движением… он вошёл в неё. Полностью. Наконец-то. Как в жар, в бездну, в то место, где всё кончается и всё начинается заново.

Её тихий вдох стал частью его тела.

Последняя нить сдержанности оборвалась.

Она обвилась вокруг него, как будто создана именно для него — и он утонул в этом. В её голосе. В её коже. В её доверии.

Каждое движение поднимало со дна то, что он считал давно похороненным — древний голод, стремление, требовательное, яростное пламя внутри. Она была такой маленькой, такой нежной под силой его тела, но она принимала его — приняла — с такой страстью, что это выжигало его изнутри.

Это не было завоеванием.

Это было слиянием.

И когда она прошептала его имя — его настоящее имя, то самое, которое знали не звёзды и не войска, а только он сам… он уткнулся лицом в изгиб её шеи, полностью разрушенный.

Его человек.

Его слабость.

Его навсегда.

У неё не было слов.

И даже будь они у неё — она бы всё равно не смогла произнести ни одного. Из её губ вырывались только звуки дыхания: приглушённые вдохи, сорвавшиеся стоны, те самые звуки, что рождаются не телом, а чем-то древним, первобытным, спрятанным глубоко под кожей.

Кариан был внутри неё. Вокруг неё. Повсюду.

Она никогда не чувствовала ничего подобного — ни в фантазиях, ни в тех коротких вспышках человеческого желания, что иногда настигали её в одиночестве на Земле. Нет. Это не было просто желанием. Это было чем-то стихийным. Чем-то, что стояло вне вида, вида, языка.

Он двигался с разрушительной точностью — спокойной, сильной, уверенной — но именно нежные касания его тонких щупалец… они ломали её. Ласковые и в то же время настойчивые, они искали каждую чувствительную точку, изучали её, как карту сокровищ, и касались так, словно он знал её тело лучше, чем она сама.

И когда они нашли идеальный ритм… она растворилась.

Её тело выгнулось, затопленное волнами удовольствия, которые накрывали её одна за другой — бесконечные, беспощадные, божественные. Она выкрикнула его имя. Громко. Отчаянно. Голос сорвался, но она даже не попыталась удержаться — в этот момент не существовало стыда. Не существовало мыслей. Только чистое, оглушающее восторженное пламя.

Сознание рассыпалось, словно звёздная пыль, разбросанная по стеклянному куполу его святилища.

Она не могла думать — только чувствовать.

Она не знала, минуты прошли или часы, прежде чем она снова медленно опустилась обратно в своё тело — всё ещё удерживаемая его щупальцами, мягкими, но неумолимыми. Его огромная фигура прижималась к ней — не давя, а защищая, обволакивая, удерживая её так, словно она была центром его вселенной.

Её кожа сияла потом и удовлетворением, украшенная дрожью, что никак не хотела отпускать её.

Она не могла двигаться. И не хотела.

Он держал её так, будто она была самым редким, самым ценным существом во всём космосе.

И в один странный, невозможный, ошеломляющий миг…

Она поверила ему.

Она принадлежала ему теперь.

И, удивительно… невероятно… почти немыслимо — но он принадлежал ей тоже.

Она лежала неподвижно в его объятиях — окутанная ими, словно в коконе, окружённая силой и теплом. Их тела переплелись: её ноги, его руки, гладкие тёплые щупальца, лениво дремлющие вокруг неё, всё ещё хранящие отпечаток страсти. Шелковистые простыни мягко охлаждали её разгорячённую кожу, а раковинное ложе, изогнутое и сияющее аквамарином, защищало их двоих, словно живая, светящаяся оболочка.

За прозрачной полусферой стены звёзды висели в бездне, неподвижные, как забытые боги. Две луны проливали серебряный свет, который тонко скользил по его телу и её коже.

Кариан не двигался. Его грудь поднималась и опускалась медленно, размеренно. Спал ли он? Она не могла понять.

Тело Маджарин, его ритмы, его тело — всё оставалось непостижимым. Даже после всего, что он ей подарил, загадок становилось только больше. Но вот это — его крепкие руки, гладкие щупальца, обвившие её как защитный кожух, — было естественным. Инстинктом. Будто даже во сне он не мог отпустить её. Не хотел.

И ей это нравилось. Нравилось до боли.

Её щека лежала на его теплой груди. Голубые символы под её ладонью всё ещё мерцали, хотя слабее, чем раньше — нежные линии, похожие на светящиеся созвездия, высеченные прямо в его коже.

Он был великолепен.

Невероятен.

Ошеломляющий.

Сильный. Опасный. Нечеловеческий.

И всё же… она чувствовала себя рядом с ним такой, какой давно не была.

В безопасности.

Никто не мог причинить ей вред — не здесь, в святилище небес, не сейчас, когда Кариан держал её так, будто каждая частица его тела стояла между ней и всем, что могло её ранить. После того, что она видела… после того, чему стала свидетелем… в его присутствии страх отступал.

Он был Марак.

Один из семи.

Повелитель этого необъятного мира.

И теперь… он выбрал её.

Она должна была бы бояться. Должна была бы дрожать от ужаса. Наверное. Но страх был теперь лишь слабым отголоском в глубине сознания — тихим, затухающим. Его заглушали воспоминания: как он прикасался к ней, как издавал низкие хриплые звуки, когда она тянулась к нему, как держал её после этого, как будто боялся отпустить.

Она тихо выдохнула.

Может ли всё это быть реальностью? Этот парящий дворец. Эта планета под двумя лунами. Этот невероятный мужчина — нет, существо, богоподобный владыка — который обнимает её так, будто она его пара. Его избранная. Его половина.

Чувствовалось так, словно это сон. Но теперь, впервые за долгое время… она не хотела просыпаться.

С момента похищения.

С момента аукциона.

С момента того ужаса…

Она впервые не хотела назад.

Не сейчас.

А может… и никогда.

Леони давно перестала считать дни.

Время в парящем дворце над Люксаром текло странно — не так, как на Земле. Его нельзя было измерить привычными ритмами: солнца поднимались и опускались, луны скользили за огромными стеклянными окнами её покоев, небеса меняли оттенки… но сама реальность здесь будто дышала иначе.

Каждое утро она просыпалась в шелковых простынях в своих личных покоях — роскошных, словно вырезанных прямо из облаков. Нуак или один из молчаливых Йерак приносил ей блюда, которые не имели ничего общего с земной пищей, но выглядели так изящно, будто их создавали художники. Для неё готовили невесомую одежду из мерцающих тканей, светящихся мягким чужим сиянием.

У неё было всё.

Кроме того, чего ей действительно не хватало.

Сначала ей казалось, что изучение маджаринского языка — цель, за которую можно держаться. Вечерами Кариан учил её во Внутреннем Святилище, давая странные настои, от которых мысли вспыхивали, а слова впитывались в сознание, словно капли краски в прозрачную воду. Его голос — низкий, властный — проникал в неё, и она ловила себя на том, что ждет этих уроков сильнее, чем хочет признать.