— Те, кто склонились перед тобой… Йерак? — спросила она.

— Наш народ. Наша кровь, воины и простые работники. Но не Марак. Не как я.

Леони замолчала, пытаясь собрать мысли в единое целое. И всё же это был не тот вопрос, который рвал её изнутри. Ей пришлось набраться смелости.

— А я? — прошептала она. — Для чего… я тебе? Что ты хочешь от меня?

Его молчание было коротким, но тяжёлым.

Переводчик вибрировал — и выдал ответ:

— Наслаждение.

Леони вздрогнула. Воздух мгновенно стал горячим и плотным.

Он повернулся к ней всем телом — медленно, уверенно. Маска скрывала его выражение, но сама тишина вокруг звучала, как наэлектризованная струна.

— Я хочу твоего удовольствия, Леони. Твоего доверия. Твоей покорности — да. Но не твоего страха.

Слова впились в её кожу.

— Я наблюдал за тобой, — продолжил он. — Изучал ваш вид. Долго. Очень долго. Я желал того, что ваши способны дать… того, чего я не могу получить ни от кого из своего народа. Интимность. Уязвимость. Прикосновение.

Она замерла, дыхание сбилось.

— Маракам запрещено чувствовать такое с Йерак. Запрещено искать связей. Близости. Даже пытаться.

Переводчик передал ровный, спокойный голос. Но в подтексте чувствовалось голое, непривычное ему напряжение.

— Ты не служанка, Леони. Не питомец. Я хочу, чтобы ты захотела быть здесь. Со мной.

Мир под ней качнулся. Она почувствовала, как сердце упирается в рёбра, будто пытаясь вырваться.

Он хотел её. Не просто тело — её саму. Того, чего он не мог получить от своего мира. Того, что было ему запрещено.

И он выбрал её.

Из всех возможных существ — её.

Леони отвела взгляд к окну. Шаттл взмывал в вечернее небо, оставляя под собой сияющий город.

Две луны смотрели сверху, холодные и прекрасные.

А рядом с ней сидело самое могущественное существо на этой планете.

Она глубоко вдохнула, чувствуя, как внутри медленно зарождается дрожь.

Потому что теперь перед ней действительно стоял выбор.

И каждая сторона была одинаково страшна.

— Удовольствие… — повторила она наконец. Слово звучало странно на ее языке. Как будто оно не принадлежало её словарю. Как будто его должна была произносить другая женщина — смелее, дерзее, безрассуднее.

В тесной, роскошной кабине шаттла её голос прозвучал слишком ясно, слишком громко.

Она позволила этому слову зависнуть в воздухе, будто пробуя на вкус. Смотрела на Кариана, пытаясь осознать всё, что он только что сказал. Он не двигался. Сидел так неподвижно, словно не нуждался в дыхании.

Удовольствие.

Мысль невольно вернулась к Земле. К мужчинам, что были в её жизни прежде. Джулиан. Потом Марк. Бурное начало отношений. И слишком холодный конец. Схема, повторяющаяся снова и снова — жаркие ночи, скомканные простыни, обещания, растворяющиеся на рассвете. Они говорили правильные слова. Пока не перестали.

Всё сводилось к одному.

Секс. Отвлечение. Игра.

И теперь — это? Инопланетянин, желающий того же?

Леони сжала кулаки на коленях.

Неужели это всё, на что она способна?

Желание.

Обладание.

Клетка — только роскошнее?

Ярость поднялась волной — резкая, жгучая. Но, когда она подняла взгляд на него — на высокую фигуру, на чёрно-серебряные доспехи, на плавное движение щупалец под тканью — злость треснула, расколовшись.

И в зияющую трещину просочилось другое.

Любопытство.

Даже сейчас, когда её сердце колотилось, а здравый смысл умолял держаться на расстоянии — часть её не могла перестать думать… Каково это — когда он касается? Не только руками. А теми другими конечностями — сильными, чуждыми, живыми. Больно ли? Опьяняюще? Пугающе сладко?

Горячий румянец вспыхнул на щеках. Она не отвела взгляда.

Кариан чуть наклонил голову — почти неуловимое движение. Будто уловил её мысли. Или… почувствовал. Его голос разнёсся по кабине — глубокий, бархатный, обволакивающий, хоть и переданный через переводчик:

— Я вижу, как стремительно работает твой разум. Ты пытаешься понять, что я имею в виду. Чего хочу. На что способен.

Она молчала.

— Я изучал ваш вид. Подробно. Долго, — продолжил он. — Человеческую физиологию. Нервные пути. Порог чувствительности. Вы — хрупкие… но безмерно отзывчивые. Тонко настроенные. Созданные для наслаждения.

Его слова — научные и соблазнительные одновременно — осели в её животе тяжёлым, медленным жаром.

— И я сделаю всё, что в моих силах, — тихо завершил он, — чтобы ты узнала такие удовольствия, какие даже не способна вообразить. Всё. До последнего.

Леони замерла, дыхание сорвалось в губ.

Его голос был низким, насыщенным скрытым огнём. Каждая интонация будто ласкала её изнутри. Это был голос существа, которое знает власть над телом — не только физическую, но интуитивную. Чувственную.

И самое опасное…Он не пытался соблазнять. Он просто говорил — а её уже тянуло к нему, как к источнику тепла в холодной пустыне.

Часть её хотела верить. Что кто-то способен захотеть её так жадно, так полно. Что кто-то способен отдать себя её удовольствию. Выучить её тело лучше, чем она сама. Но другая часть — дрожала.

— Так это всё, чем я для тебя являюсь? — прошептала она. — Содержанка? Игрушка? Источник удовольствия?

Он не вздрогнул. Не отвернулся. Просто смотрел.

И тишина между ними стала тяжёлой, как туман перед грозой.

Она отвела взгляд, закусила губу:

— Хотя… есть судьбы и хуже, — выдохнула она тихо.

Она не собиралась говорить это вслух. Но правда врезалась в неё слишком резко. Хуже — было.

Боль. Унижения. Страх, что причинят ей вред.

Кариан ничего подобного не сделал. Он давал мягкость там, где она ждала жестокости. Заботу — там, где она жала удар. Он говорил об удовольствии… как будто это была священная клятва.

Но всё же.

Она не знала, чего хочет.

Не знала границ.

Не знала, где находится — или где закончится её свобода.

— Я не понимаю, как могу говорить с тобой так, — сказала она почти шёпотом. — Так… дерзко.

Он был огромен. Опасен. И всё же она бросала ему вызов. И он позволял.

Кариан не отвечал сразу. Но его молчание было не холодным.

Не угрожающим. Оно было внимательным. Как будто он ждал, когда она сама поймёт…Что её страх — не единственное, что движет ею сейчас. Что в ней просыпается нечто — сильное, будоражащее, опасное.

И, возможно… он чувствовал это не хуже неё.

Он наблюдал за ней пристально, впитывая каждую эмоцию на ее прекрасном лице. Каждое движение он ловил точно: лёгкий прищур, подрагивание челюсти, напряжение в пальцах, которое она скрывала, но не умела скрыть до конца от него. Её эмоции не просто отражались — они бурлили вокруг неё, как поле энергии: страх, злость, жажда сопротивления… и то горячее, ломкое чувство, которое она пыталась задавить — желание.

Прекрасно.

Маджарины давно утратили навык открыто показывать чувства. Даже другие Мараки с детства обучались подавлять страсть, гасить импульсы, заменять инстинкт холодной рациональностью. Но она — человеческая женщина — вспыхивала эмоциями, как комета.

Не скрываясь. Не сдерживаясь.

И теперь, увидев её так близко, Кариан наконец понял: Леони куда умнее, чем он предполагал. Она не была простой существом, которое можно привязать шелками и сладкими словами. Она видела ситуацию ясно. Она уже анализировала, как выжить в новом мире. Как удержать то, что было её: разум, культуру, личность.

В ней был дух.

И это осложняло задачу.

Удержать её рядом будет невозможно одними лишь удобствами и роскошью. Ей потребуется какие-нибудь стимуляции. Цель. Автономия — хотя бы ее иллюзия. Если он будет неосторожен, она станет опасной. Непокорной. Она может начать сопротивляться не так, как другие. И в этом заключалась её сила.