Я думал, это значит, что он все-таки рад – ведь я все сделал, а ему не пришлось меня ни о чем просить. По глупости я так ему и сказал. Не стоило. Я тогда плохо соображал – хотя, если задуматься, для меня это уже давно стало нормой.

Он наговорил мне много правильных, справедливых слов, которые задели меня за живое.

Я наговорил всякого, о чем теперь жалею.

Честно говоря, я сам не знаю, с чего вообще решил, что он захочет слушать об убийстве Труданы Джадвин. Я как будто вообразил себя эдаким подвыпившим ветераном, который рассказывает о своих подвигах молодому рекруту. Учитывая прошлое Дрейка, я сам больше походил на новобранца, который только что побывал в первом бою и теперь кичится своим боевым опытом перед бывалым сержантом. На что я вообще рассчитывал?

Что он разрыдается, узнав, как я покарал убийцу его дочерей и поставил в этой истории точку? Что он сквозь слезы скажет, будто я искупил грехи, потому что воспользовался своими навыками ради него?

Что он будет мною гордиться?

Боги, я же просто хотел, чтобы он назвал меня молодцом, да? Я думал, что вернусь в жизнь Дрейков и все снова станет как прежде. Что мы сможем просто поговорить.

Но поговорить мне не с кем.

Как у Дарзо это получалось – столько лет проводить в одиночестве?

Проклятие, я же и с ним умудрился все испортить. Мы поссорились, и я прогнал единственного человека во всем Мидсайру, который мог по-настоящему понять меня и, наверное, даже помочь.

Может быть, мне просто нужно выговориться. Я же не слабак. Достаточно того, что я могу все рассказать ка'кари, вот так, как сейчас. Потом будет полезно послушать самого себя, вспомнить, что я там говорил, а не ходить по кругу, заблудившись в собственных мыслях. На то, чтобы вести дневник, мне не хватит терпения, а ка'кари может записывать все на лету, поэтому я решил, что продолжу говорить. Поток слов успокаивает, даже если это мои собственные слова.

Внизу, в залитом лунным светом городе, есть немало людей, которые были бы рады пообхаживать героя войны Кайлара Стерна. Людей, которым от меня что-то нужно. Забавно – все те, кто по-настоящему меня знает, либо обозлены на меня, либо ушли искать лучшей жизни, либо погибли.

Нет, не поймите меня неправильно. Мне не нужно большего. Эта жизнь меня устраивает. Она мне даже нравится! Я ни в чем не нуждаюсь. Не голодаю. У меня есть теплая кровать. Какие-то пожитки. Знаете, все то, о чем я мечтал в детстве, когда жил на улицах? Все это у меня есть.

Наверное, ночной воздух все же помог мне прояснить мысли. В моей груди что-то неспокойно, я ощущаю пустоту, неудовлетворенность, но, наверное, избавиться от них совсем не дано никому; наверное, эта боль просто напоминает мне, что я еще жив. Разве я могу желать чего-то большего? Нет, у меня все в порядке.

Тюльпан завял. Причем уже давно.

Думаю, он погиб, когда я уехал в Сенарию, чтобы убить леди Джадвин. Я старался, но так и не смог его оживить. Наверное, он завял бы, даже если бы я не уехал. Нужно его выбросить. Каждый день, когда мне надоедает лежать, я выползаю из-под смятых одеял, сваленных на полу, и вижу его – жизнерадостно-иссохший цветок, единственное украшение моего вызывающе пустого жилища.

После битвы в Черном Кургане Логан хотел подарить мне особняк в новой столице, хотел воздать мне сотню разных почестей. Он – хороший человек. И, наверное, хороший король, даже несмотря на то, что окружает себя дрянными друзьями. Я почестей не хотел. Не хотел громадный дом, потому что не хочу иметь прислугу. Не хочу быть ни к чему привязан. Люди стали бы мне мешать. Из-за меня им бы всегда грозила опасность. Я сам был бы для них опасен.

Когда я отказался, Логан выделил мне этот семиэтажный дом, битком набитый роскошными квартирами для приезжих дипломатов, богатых торговцев и лордов, устремившихся в новую столицу верховного короля. Логан сам позаботился о том, чтобы найти прислугу и стражу, назначил надежную кастеляншу – да, обычная экономка была бы этому дому не под стать, – которая собирает ренту и занимается… тем, чем обычно занимаются люди ее положения. Мои доходы, судя по всему, падают на счета, открытые сразу у нескольких банковских династий города. Я точно не знаю. Не проверял.

Сам я занимаю весь огромный верхний этаж. У меня даже есть собственный вход. И потайные выходы на крышу, если они мне понадобятся. Теперь меня здесь никто не тревожит.

В первые несколько месяцев на мою жизнь пытались покушаться. Так, слегка.

Но этим утром я чувствую что-то неладное. Интуиция будит меня, предупреждает об опасности.

Я притворяюсь, что ничего не заподозрил, расслабляю мышцы и, потирая глаза ото сна, быстро стреляю ими в стороны и оглядываю пустую комнату.

Ничего.

Перед тем как отойти, я смотрю, нет ли где-нибудь за окном стрелка, который бы меня выцеливал. Затем, как обычно, проверяю ловушки, машинально набиваю пузо сухарями и вяленым мясом. Может быть, просто показалось. Такое бывает. Как-то раз одну из моих проволочных растяжек задел голубь, и я полночи лежал в засаде, готовясь наброситься на врагов, но они так и не появились.

Я оставляю груду одеял на полу, не переодеваюсь и не стираю свою одежду. А зачем? Позднее я все равно изгваздаю ее на тренировке. Неряшливую темную щетину я тоже не сбриваю. Когда пытаюсь отбросить с глаз волосы, мои пальцы цепляются за них. Мало того что они торчат во все стороны, так еще и начинают спутываться в колтуны. Если не помыть в ближайшее время голову, то придется их обрезать. Забавно – я стал богатым, но выгляжу, наверное, хуже, чем когда жил на улице.

Левой рукой я поднимаю белый горшок с увядшим тюльпаном и выношу его на балкон, к солнцу. Цветок иссох, утратил всю красоту, его желтые лепестки местами стали коричневыми. Нужно уже махнуть на него рукой. Да уж. Я знаю, как выращивать и собирать десятки самых распространенных видов ядовитых растений, но, сколько ни пытался, не смог оживить мой тюльпан.

Будь он обычным цветком, я бы уже сдался. Но он не обычный. И, думается мне, что вернуть его к жизни сможет только магия.

К несчастью, чтобы найти кого-то, кто владеет такими чарами, мне нужно выйти из квартиры. Нужно поговорить с людьми. Нужно доверить кому-то последнее, что напоминает мне о ней.

Я едва успеваю начать утреннюю тренировку и взобраться по канату, как вдруг раздается стук в дверь. Мое сердце замирает, я делаю сальто и приземляюсь на носки.

Кто-то смог попасть на мою личную лестницу, а этого быть не должно.

– Кайлар? – произносит женский голос.

Я подхожу к двери. В ней есть глазок, но я в него не заглядываю.

– А, это ты, – говорю я, распахивая дверь. Приветствие получается грубым, и я пытаюсь сгладить его: – Почему всякий раз, как я тебя вижу, ты выглядишь все моложе?

– Заткнись и пропусти меня, – говорит Мамочка К и оттесняет меня в сторону, как непослушного ребенка. Затем она жестом приказывает своим охранникам остаться снаружи. Они безмолвно повинуются.

Мне в ноздри ударяет запах ее духов – начальные ноты нероли, мате и семян амбреты; срединные ноты жасмина, флердоранжа и, кажется, лепестков тиаре, а в шлейфе чувствуется кедр, черный утай и, если не ошибаюсь, орех? Парфюм новый, такой же дорогой, как и старый, но более царственный.

– Прошу, входите, ваша милость, – ехидно отвечаю я, закрыв за ней дверь.

Она с явным недовольством осматривает мое жилище, затем переводит взгляд на меня, и отвращение на ее лице сменяется разочарованием.

Женщина, известная многим как Гвинвера Кирена Торне, или герцогиня Торне, или просто Мамочка К, как ее называем мы, старые цеховые крысята и дети из трущоб, всегда выглядит безупречно, но сегодня она просто воплощение холодного стиля – на ней надето свободное повседневное платье из небесно-голубого шелка, которое стоит, наверное, больше, чем все мои съемщики платят за месяц. Худая и изящная, со взором острым, как клинки, которым она так долго указывала цели. На вид ей около сорока, хотя на самом деле она лет на десять старше.