– Не вещица. Человек. Он в вестибюле. Кстати, он – хороший пример того, что я хотела сказать тебе напоследок. – Мамочка К неприязненно щурится, окидывая взглядом мое лицо. – Если ты собрался что-то сделать, то делай это хорошо или не делай вовсе. Отращивания бороды это тоже касается.
– Почему ты ничего не говоришь прямо? – требовательно спрашиваю я.
– Что ты хочешь от меня услышать? – говорит она так, словно не понимает, о чем я. Этим Мамочка К выводит меня из себя; я терпеть не могу, когда со мной обращаются как с идиотом.
– Ну же, скажи! «Она мертва, Кайлар». «Забудь о ней, Кайлар. Тебе нужно жить дальше». «Погоревал и хватит, Кайлар».
Она смотрит на меня, как на головоломку, которую ей нужно разрешить.
– Я не скажу ничего подобного, потому что не говорю глупостей, Кайлар. Ты никогда не перестанешь любить Элену. Либо твой характер, либо обстоятельства заставят тебя жить дальше. Вот и все. Но Элены в твоей жизни не будет, потому что ее самой больше нет. И от этого тебе будет больно. А затем однажды ты начнешь время от времени забывать о ней. И от этого тебе тоже будет больно. А затем ты начнешь забывать ее чаще и надольше, и тогда тебе станет еще больнее. Ты уже не сможешь точно вспомнить ее лицо, и тебе будет казаться, будто ты предаешь ее. И так далее, и так далее. Никто не скажет, что тебе не должно быть больно, Кайлар. Жизни не бывает без боли. А может быть, она вся из нее и состоит.
– Дерьмовая получается жизнь, – говорю я, хотя ее слова очень напоминают мне о другом разговоре, стародавнем, и мне становится неуютно.
– Иной у нас нет, – мягко отвечает она. – Пора бы тебе уже понять это и повзрослеть.
Она уходит… и мне досадно, что она не хлопнула напоследок дверью, хотя бы ради приличия.
Глава 9
Бремя тени
Ученые сестры Часовни утверждают, что существует три вида бессмертия. Высочайший из них доступен лишь Единому Богу – если таковой вообще существует. Он полностью неуязвим для времени и для меча. На ступень ниже его стоят элшаддим, которые не стареют, но, воплотившись в реальности, становятся отчасти уязвимы для оружия. Несмотря на то что их сущности бессмертны, их тела могут быть убиты, и после такой смерти они уже никогда не смогут обрести тело. Люди же, даже владея самой могущественной магией, в самом лучшем случае могут рассчитывать лишь на низшую ступень. «Не называйте такую жизнь вечной, – степенно говорят те ученые женщины. – Называйте ее продленной на неопределенный срок, ибо хотя старение замедляется или даже останавливается, все остальное остается прежним».
Они совершенно убеждены в том, что говорят, и совершенно точно ошибаются.
Уж я-то знаю, ведь я сам стал тем, что они считают невозможным. Мало того что меня не стереть в порошок терпеливыми жерновами времени, так еще и тело мое со временем может исцелить все, что угодно, – даже смерть.
Но конечно же, есть загвоздка. Даже не одна. Никто не объяснил мне правила игры, и я лишь несколько жизней спустя узнал самое страшное из них: всякий раз, когда я умираю, вместо меня обязательно умрет кто-то, кого я люблю.
Мною движет жажда справедливости, которую невозможно сдержать. Все мои способности заточены на насилие. Я вырос на улицах, меня учил легендарный мокрушник. Из меня вылепили орудие, стремительное и смертоносное. Куда бы я ни пошел, я вижу страдание, оно побуждает меня применить мои навыки – но разве то немногое, что я в силах изменить, стоит медленной, поочередной гибели всех, кого я люблю? Едва я допущу ошибку, вместо меня умрет невинный. Мои неудачи уже стоили мне единственного светоча, что горел в моем мире тьмы.
Поэтому я должен быть совершенным. Поэтому я должен выяснить, что положило начало моему проклятию, и покончить с ним.
Меня зовут Кайлар Стерн. Я – ночной ангел, и таково бремя тени.
Предыдущая страница была изначально выведена медленным, аккуратным почерком… но затем Кайлар перечеркнул весь текст гневной «Х». Ниже он торопливо и небрежно приписал:
Я не знаю, как рассказать эту проклятую историю. Что бы я ни пытался писать, выходит ложь. Любой рассказ – это обещание, правда ведь? А эта история вовсе не о том, как я пытался покончить с моим проклятием. Может, лучше было рассказать ее. Напомни мне вернуться к этому месту и попробовать переписать. Сейчас все звучит как-то не так.
Виридиана медленно выдохнула. Затем еще раз, после чего заморгала, силясь сдержать волну чувств, которые она не смела назвать.
Кайлар не стал исправлять эту часть. И не попытался переписать ее.
Она знала почему.
Глава 10
Король-бог среди людей
– Ты опоздал, – заявляет он, входя внутрь и страшно хрипя связками, которыми давно не пользовался. Его жесткое, угловатое лицо смягчает великолепная, аккуратно подстриженная черная борода. В этот миг он совсем не похож на сумасшедшего.
Но и на бывшего короля он тоже не похож. «Подарком» Мамочки К оказывается не кто иной, как Дориан Урсуул, некогда известный Целитель и маг, а ныне бывший король-бог Уонхоуп, правитель Халидора и Лодрикара. Человек, который не раз вносил сумятицу в мою жизнь.
Его одежда выглядит дорогой, но потрепанной, словно он в ней же и спит. Сам он при этом больше похож не на свергнутого монарха и не на безумца, а на довольного собой ребенка, которому сошла с рук какая-то шалость. Его черные волосы всклокочены, но чисты, а лицо еще не успело исхудать от голода – видимо, он сбежал от своих сиделок совсем недавно.
Насколько я понимаю, бóльшую часть времени Дориан проводит в забытьи – сидит в каком-нибудь углу замка и не реагирует на внешний мир. Когда ему дают еду, он жует и глотает ее, а когда хочет в туалет, то подает знак и идет туда, куда его поведут, но на этом все.
Его проверяли самые разные чародеи и врачеватели, каких только смог найти Логан, и все они пришли к единодушному выводу – что бы ни происходило с Дорианом, он не притворяется. Кроме того, когда он ненадолго приходит в себя, то не пытается избежать ответственности за то, что натворил во время своего правления.
Будь у нас другой король – более жесткий или, наверное, более мудрый, – он бы его казнил.
Дориан – пророк, но все до сих пор спорят о том, что же это на самом деле значит.
Он отрастил длинную бороду. Смотрит на меня голубыми глазами-льдинками, которые уже становятся стеклянными и постепенно теряют фокус.
– Рад видеть, что ты в добром здравии, Дориан, – говорю я.
Он резко приходит в себя.
– Хочешь сказать, «в здравом уме»?
– Да, – признаю я. – С чем я опоздал?
Дориан переплетает пальцы и выкручивает их.
– На вид ты в очень хорошей форме, – произносит он. – Выглядишь во многих отношениях даже лучше, чем прежде…
– Издержки профессии. Я все время упражняюсь…
– …Если не считать твоих глаз.
Я стискиваю зубы.
– Ты из тех, кого война подкосила уже после того, как закончилась, не так ли? – не смутившись, продолжает он. – Но тебе нельзя ей поддаваться. Как же нам тебя расшевелить?
– Ты ведь пророк; наверняка уже что-нибудь придумал.
На секунду на лице Дориана появляется раздражение.
– Знаешь, я все никак не могу к этому привыкнуть. Все обращаются со мной так, будто я ничего не могу предложить миру, кроме самого обременительного из моих дарований. Будто я, Дориан, обладаю не множеством талантов, а всего одним. Я был целителем и королем, учился и в совершенстве овладел сложнейшими видами магии, но был низведен в глазах людей до безумного пророка.
– С чем я опоздал, Дориан? – вновь спрашиваю я.
– Расскажи мне о мальчике.
– О каком мальчике?
– О том, которого ты не убил.
