Но если вами движет обыкновенное любопытство? Это я могу понять. Когда-то такое же любопытство снедало и меня. Но я был ребенком. Я многого не понимал.

Проще говоря… если у вас относительно крепкие нервы, то можете мне довериться. Я расскажу все, что нужно, и вы поймете, как я оказался здесь, на краю пропасти, готовый совершить… то, что собираюсь совершить.

Но все остальное, необязательное для ясности? Я сам решу, сколько давать кровавых подробностей. Если вас это не устраивает, милорд… или миледи, или кто вы там, то можете в любой момент перестать меня слушать. Или отложить книгу и перестать читать, если когда-нибудь мои слова лягут на страницы. Поверьте, я расскажу достаточно, чтобы утолить ваше любопытство, и даже чуточку больше, а если жестокости окажется чересчур – обязательно окажется, – я подскажу, когда отвести взгляд.

Ну да довольно отступлений. Вернемся к Даннилу и кровавой, но необходимой расправе над ним.

Нет нужды описывать, как я не убивал его. Достаточно лишь сказать, что он очень быстро потерял сознание.

Наконец я встаю и несколько секунд разглядываю конечности, которые разбросал по гостиной, словно подросток, скинувший одежду в своей спальне.

Оставлять зал похожим на мясницкую было бы неправильно, поэтому я собираю его глаза, кисти и передние половинки стоп. (Я решил, что способность стоять на ногах ему пригодится, зато бегать или пинать кого-либо он уже не сможет.) Однако у меня никак не получается найти его язык.

Куда же подевался его чертов язык?

Наконец я сдаюсь – все-таки его дружок-чародей не будет спать вечно, и если он очнется, не дав мне уйти, то одолеть его будет гораздо труднее, чем стражника. Я решаю, что пора двигаться дальше, к моей главной цели.

Мой взгляд падает на кучку из частей тела Даннила. Я хотел сложить их в одном месте, чтобы навести порядок: как плотник, который подметает стружку с пола, или как повар, который моет кухню после работы.

К несчастью, вид у моей маленькой кучки получается отнюдь не опрятный. Я прижег раны на стражнике, но не раны на отрезанных частях. Поэтому эти кусочки сильно истекли кровью. И правда, не хочу показаться ненормальным, но вот что мне делать с вырванными глазами?

Отвернуть их друг от друга, будто они сами разъехались в стороны? Нет, это будет неуместно. Повернуть друг к другу, как если бы они скрестились на переносице? Так еще хуже. Указать обоими влево, на его бесчувственное тело? Или в сторону, как будто ему стало стыдно? «Упс, я потерял глаза! Какой конфуз!»

Я как могу привожу кучку в порядок и прикрываю ее носовым платком.

Мазнув Даннила остатками обморочного яда, я ухожу.

А… проклятие. Не стоило мне называть его имя. Вам ни к чему запоминать эту деталь. Даннил в моей истории больше не появится… точнее, до сих пор не появился, и я сильно сомневаюсь, что калека сможет допрыгать до вершины этой горы. Но имя сделало этого подонка человечнее, правда ведь?

Если вы жалеете его, то перестаньте. Я не рассказал вам и половины мерзостей, которые увидел в его глазах.

Как бы там ни было, в следующий раз я пропущу лишние детали. Не судите меня строго, я ведь надиктовываю все по ходу событий и раньше никогда такого не делал. Немного попрактикуюсь и наловчусь.

Наверное.

Я подхожу к вычурной двери и стучусь в нее.

– Леди Джадвин? – вежливо, как самый настоящий джентльмен, говорю я.

– Кто там? – спрашивает женщина. Несмотря на то что толстая деревянная дверь приглушает звук, я слышу в ее гнусавом голосе дрожь.

– Кайлар Стерн. Я пришел вас убить. Это займет всего минуту.

Если внимательно наблюдать за людьми, то они каждый день будут удивлять вас своей глупостью. Но, увы, не в этот раз – Трудана Джадвин не открывает мне дверь.

Я вздыхаю и отпираю замок ключом стражника. Дворяне вроде нее часто оторваны от мира и считают себя настолько важными, что заставляют слуг делать за них совершенно все, да и сама Трудана Джадвин многократно доказывала, что принадлежит к наихудшему сорту дворян – но, даже несмотря на это, я не могу исключить, что у нее нет стеклянной побрякушки, способной поднять тревогу.

Замок щелкает, и за дверью раздается ее вопль. Наверное, она сообразила, откуда я мог взять ключ и что это не сулит ей ничего хорошего.

На случай, если у нее есть арбалет или в комнате притаился молчаливый кавалер, я делаю шаг в сторону и вытянутой рукой толкаю дверь.

Та оказывается заперта изнутри на перекладину.

До меня доносится презрительный смех леди Джадвин.

– Стерн? – спрашивает она, подойдя вплотную к двери. – Бедный провинциальный родственник Логана Джайра? Тот самый, в уродливых одеждах?

Вот как. Выходит, крик был притворный. Ей просто хотелось понасмехаться надо мной.

– Не родственник, – говорю я. – Просто друг. Друг, который почти не следит за модой и очень…

Ка'кари черной маслянистой лужицей стекается в мою ладонь, проскальзывает в щель между дверью и косяком, после чего превращается в узкий лом. Я несколько раз провожу им вверх и вниз, и наконец слышу, как деревяшка, запиравшая дверь с другой стороны, с грохотом падает на пол.

– …зол на вас, – раздраженно договариваю я. Мне хотелось, чтобы эти слова прозвучали намного более угрожающе.

Ну да ладно, быть может, потом придумаю что-нибудь получше.

Я толкаю дверь носком ноги.

Негромкое «треньк» арбалетной тетивы раздается почти в унисон с глухим стуком болта, который вонзается в древесину – странно, я ждал, что железный наконечник пролетит мимо меня и со звоном врежется в каменную стену лестничной клетки.

Трудана не смогла попасть даже в дверной проем с расстояния (я недоверчиво высовываю голову из-за косяка и заглядываю внутрь) – семи шагов?

Леди Джадвин пятится, арбалет безвольно повисает в руках. Ее глаза выпучены, она в ужасе. Перезарядиться она не пытается. Наверное, даже не знает, как это делается. Она спотыкается о табурет и падает на мольберт – их здесь много, стоят по периметру комнаты. Все огромное помещение заставлено ее работами: на столах и стульях разложены папки, битком набитые набросками, у каждой стены стоят по четыре ряда полотен, а один угол весь покрыт мраморной пылью и усеян инструментами для резьбы по камню.

Больше я никого здесь не вижу.

Тем не менее в комнате может таиться засада. Несколько драгоценных секунд я проверяю, что это не так.

– Только посмотри, что ты натворил, – говорит леди Джадвин. В ее голосе слышится свежий гнев. Упав, она порвала одну из картин. Я окидываю взглядом комнату; наверное, все эти картины – ее творения. – Как ты посмел! – возмущается она, поднимаясь.

У нее ястребиный клюв – нет, правда, он настолько больше обычного носа, что Логан назвал бы его…

~– Рылом?~

Хоботом… Наверное. Короче – у нее огромный нос, вытянутое лошадиное лицо и слезящиеся глаза, с какими рождаются отпрыски тех дворянских родов, что глубоко погрязли в кровосмешении. К несчастью, никаких благородных черт она от своих предков не унаследовала.

Впрочем, чувство прекрасного у нее отменное. Даже цвета пеньюара, надетого на ней в столь ранний час, превосходно сочетаются друг с другом, а фактура двух материй – бледно-лилового цвета и цвета морской пены – контрастирует со слоями ее исподнего, которое выглядывает из-под верха. Весь ее образ просто кричит о редком сочетании богатства и хорошего вкуса.

Ее работы тоже прекрасны. За это я ненавижу ее еще больше.

Признаюсь, в темнейшие минуты я придумывал для леди Джадвин наказание под стать ее злодеяниям. Я мог бы похитить ее, спрятать где-нибудь далеко-далеко и давать ей пищу только в обмен на картины, или скульптуры, или на что-то другое, чего только пожелает моя душа. Я бы заставлял ее воплощать самые ненавистные ей образы снова и снова. Или, наоборот, самые любимые. Я воображал, как загоню ее на высочайшую вершину Искусства, как она раскроет весь свой талант, а затем я уничтожу созданное ею творение у нее на глазах, чтобы она знала: мир никогда не увидит, чего она достигла.