И словно бы опомнившись, тряхнул головой, и посмотрел на меня внимательным взглядом, словно бы пытаясь найти на наших лицах ответ на вопрос «А какую именно правду желают услышать эти охотники?». И видимо ответ на этот вопрос он тоже столь же быстро нашел, и выдал подходящий ответ:

— Но где-то около пятидесяти тысяч человек сейчас точно без жилья, и ночуют где придется, вплоть до коллекторов сетей теплотрасс и…

— Мне не нужны эти тысячи крыс. — прошипела сестренка, перебив, говоря не поднимая головы, но произнося слова громко, четко, так, чтобы слышал каждый в округе, и кому-то там в толпе зевак даже плохо стало от её шипа, почему-то ассоциирующимся со звериным оскалом, — Мне интересно только то, сколько там людей, что воевали с нами на баррикадах и без жилья сейчас? — чуть повернула сестра голову к охотнику, продолжая немного шипеть при словах, выражая неудовольствие.

— Из известных нам… — охотник на мгновение загрузился, явно ведя подсчеты, собирая в кучу все данные о людях, что он знал, и что точно воевали, — Около полутора тысяч, но…

— Мы примем их у себя, если в этом есть необходимость. — подняла она на него взгляд, и утвердительно кивнула.

— Сестра, да ты охренела! — не сдержался я. — Полторы тысячи… да с семьями! Это же… — схватился я за голову.

— Что? — рыкнула на меня сестричка, у которой сегодня явно какой-то не тот день, — У нас два квадратных километра острова, где можно строить здания любой высотности, огромный замок и возможности. Не хватит места внутри — построим домики снаружи! Надо будет — свечки на сотню этажей грохнем! В чем проблема, брат⁈

— Проблема в том, куда их всех потом оттуда выгонять⁈ — тихо прорычал я, глядя на неё, — Я не привык выдворять своих…

— А надо?

— А предлагаешь жить с ними бок о бок? Как раньше, в окружении соседей? И чтобы в окна все подряд заглядывали?

Сестренка подумала и замотала головой.

— Значит рано или поздно придется выселять. И это будет… тяжело.

— Будет проще, если вы… не просто так их всех к себе пустите, — подал голос охотник рядом. — а заключите договора, о предоставлении жилья на определенный срок.

— И кто потом будет контролировать его исполнение? — рыкнул я на этого, влезшего, и тот поджал губу, — То-то же! — припечатал, и перевел взор на сестренку, смотрящею на меня с неким вызовом, — Ты как хочешь, это твои зверьки, только потом не плачь, ладно.

— Хорошо. — кивнула она в ответ.

И подойдя, обняла меня и прошептала на самое ухо.

— Зато маме не будет скучно, и она сможет гулять с людьми.

— Ты думаешь, средь этих, — намек на бездомных, — не найдётся врагов? Банально купленных, шантажируемых, или просто тех, кто всегда нас недолюбливал и недолюбливает? Пойми, сестра, ты ведёшь к нам не тех людей, что воевали, а их семьи, у которых эти «вояки» будут в заложниках!

— Знаю… — тихо прошептала сестренка. — но я хочу попытаться. Маме так грустно и…

— И потом вырывать у неё эту дарованную свободу и общение будет еще больнее. — прошептал я, и сестрица мгновенно напряглась, сжимая меня покрепче.

Кажется, до неё только сейчас дошло все то, что я ей тут говорил все это время: не иметь, и иметь и лишится — две разные вещи! И сейчас мы отобрали у матери её свободу, дав взамен роскошь, а что мы дадим ей в замен на повторный отъем даже столь ограниченной свободы и возможности общаться с людьми на нашей территории?

А люди эти, которых мы приведём к себе на остров жить, так или иначе, а предадут нас рано или поздно. Не потому что зло, или такая человеческая природа, а потому, что их захотят использовать другие люди! Те, что враги, те, что против нас.

Ведь наши «островитяне» не будут сидеть на нашем «острове» сутками напролет, никуда не выходя оттуда! Школа, работа, прочее… поймают, запытают, возьмут в заложники или предложат деньги! И вот мы уже получим у себя под боком шпионов, диверсантов, а хуже всего — агентов влияния. Тех, кому промою мозги, и они будут искренне верить в то, что делают, даже если это действие будет равносильно спиливанию сука, на котором сами же сидят.

И от этих нехороших граждан, рано или поздно придется что-то делать и от некоторых из них даже придется избавляться радикально, потому что момент испущен, мозги закаканы под крышечку, и с этим уже ничего не поделать — проще убить, чем как-то перевоспитать и вычищать из этих полнокаканных мозгов вбитые туда качественными мозгоправами идеи «все отнять и поделить» требующих от людей, отнять в пользу них наш замок, просто потому, что все люди равны, а это общество и культура, делит бедных на правых и обделенных.

Рано или поздно, а придется выгонять любимого «котика» его на мороз! И регулярно топить его безмозглых «котят», показывая силу, и как делать не стоит. И это больно, и тяжело, и…

И ладно если эти «хомячки» не насрут по-крупному! Не… испортят что-то важно, или что совсем уж плохо — не навредят как-либо маме! Ведь за такое… сестренка реально может решить тут все порушить! Вывернутся в обратную сторону, обратившись из меценатной человеколюбки, в кровавого деспота и любителя бессмысленного геноцида. Запросто ведь! И даже она это, сейчас, понимает.

А потому, лучше не набирать себе в дом, тысячи этих блохастых зверьков! Максимум пару голов. Тщательно проверенных, и оберегаемых, от которых предательства можно не ждать просто от того, что они постоянно под колпаком, постоянно под пристальным вниманием. И им мы сможем платить зарплату. И держать на острове безвыездными.

Но тысячу… это сестра загнула! И это понял даже человек Павла! И пока мы стоим тут обнявшись, и тихо осознаем, во что вляпались, он, воспользовавшись паузой, погнал работяг и дальше работать — туши сами себя не выгрузят! Итак уже тут настоящая пробка из машин, а полиция, стоит в сторонке, о чем-то своем перешёптывается, и не вмешивается в порядок установления нормальной очереди и регулировки движения. Скоро тут будет машин настолько много, что им от сюда будет просто не уехать! Так что… надо начинать разгрузку! И поскорее.

Вот только стоило им начать, как у слухача зазвонил телефон, звонил Павел, что сообщил довольно короткое и емкое:

— Сворачивайтесь!

— Что? Мы только начали? Почему? — опешил его подчинённый. — Тут настоящий затор из машины, куда их…

— В мэрии безумие и кавардак начался… нам сейчас всыпят по самое не балуй, и за нарушение общественной-честной собственности без особых-веских причин, и за неправомерные действия… — ответил Павел, на аргументы опешившего слухача не менее аргументными аргументами, — Как можно скорее линяйте от туда, пока все совсем плохо не стало.

И он отключился, а охотник захлопал глазами, глядя в никуда.

— Что-то случилось? — захлопала глазками сестренка, не отстраняясь от меня, лишь поворачивая к нему голову, и еще сильнее прижимаясь грудью к моему телу.

— Кажется… доставка монстров на сегодня всё. — сказал он, глядя в пустоту, и очнувшись, набрал иной номер, где его ждали с вопросом «А где машины то? Погрузка ждет!» на что он ответил, что не будет больше машин, надо сворачиваться, и на сегодня всё, ну а все грузовики что приедут под погрузку, пусть заворачивают домой, работа окончена.

— А как же наш мусо… наш тух… наши… нам положенные тушки монстров! — сказала сестренка, когда человек закончил разговор, — Все что ли? Или вас завтра ждать?

— А вот не знаю. — вздохнул слухач, и вытянув шею, взглянул в сторону скучковавшихся полицейских, — Есть подозрения, что этот хозяин набережной, вообще больше не пустит нас на свою территорию.

— Тогда, когда тут откроется портал, пусть сам с ним и разбирается! — оскалилась сестренка, а собеседник лишь тяжко вздохнул и помотал головой.

— Увы, но нет, разбираться с ним придется нам, хотя там будет… сильно иной разговор, чем сейчас, без портал. — вновь вздохнул он, а я подумал о том, что работу охотникам сейчас придется ожидать довольно долго.

Из-за масштабного прорыва Хаоса, его «давление» с той стороны, сильно стравилось в этот мир, и мощь и силу он сильно подрастерял. К тому же осколков с той стороны у поверхности, из-за наших действий в течении десятилетия, стало до смешного мало, и их надо днем с огнем искать. При таком их количестве тут, по ту сторону пространства, даже будь там былое давление, подземелья стали бы редким зверем, и ооочень, очень сильным! Ведь там сейчас торчат лишь «крупные куски», и грань второго слоя довольно близка к поверхности.