Моя дочка...

Аглая лежала на носилках, рядом с ней была её мать и расстелена зелёная простыня, закрывающая вид на то место, где был разрезан её живот.

— Моя маленькая девочка, — прошептала она, протягивая руки, которые казались немного слабыми.

Малышку положили на грудь её матери, когда я подошёл поближе, чтобы увидеть их обеих.

Милена отодвинулась в сторону, чтобы освободить мне место.

АГЛАЯ

Я глубоко вздохнула, полными воды глазами глядя на свою дочь, которая лежала у меня на груди. Мой живот был таким большим, что я и представить себе не могла, что она родится такой маленькой и хрупкой. У неё были ручки меньше моих пальцев, а её маленькая головка была едва размером с апельсин, но у неё было полно маленьких черных волос.

Она приоткрыла глаза и посмотрела на меня, но быстро заснула. Она казалась спокойной, без каких-либо признаков страданий последних нескольких часов.

Я верила, что всё будет так, как я планировала, нормальные и спокойные роды в ванне, но более чем за неделю до назначенного срока я начала чувствовать сильную боль, и врач была со мной, потому что она пришла на нашу ежедневную встречу. Она поняла, что сердцебиение Селены было не таким, как она ожидала, и решила сделать кесарево сечение. Даже если это было не то, чего я хотела, я согласилась с тем, что было лучше и безопаснее для моего ребёнка в это время.

— Привет... — услышала я голос Максимуса и поняла, что он стоит рядом с моей головой.

Я не осознавала, что он был там, я даже не знала, что он пришёл, но я была рада его видеть.

— Она такая же красивая, как и ты, — улыбнулся он, слегка поглаживая маленькую головку нашей дочери.

— Спасибо.

Они забрали её у меня, чтобы провести ещё несколько анализов, и эти несколько минут были мучительными, пока они не вернули её мне.

Затем меня положили на другие носилки, менее окровавленные и более удобные, и вынесли из операционной в другую комнату, где я смогла оправиться от наркоза и впервые покормить дочь грудью.

МАКСИМУС

Двадцать два года – это был слишком долгий срок, чтобы я мог вспомнить, каково было впервые держать новорождённого на руках. Энергия и жизненная сила, которые малышка дарила мне, были неописуемы, как будто я мог противостоять всему миру, чтобы обеспечить её безопасность.

Селена уже сдулась и потеряла фиолетовый оттенок своей кожи, приобретя более светлый оттенок, а её глаза напоминали смесь зелёного и синего, приобретая серый оттенок. Она приложила свою маленькую ладошку к ещё меньшему ротику, глядя на меня.

— Моя маленькая девочка...

Я мог бы провести остаток своей жизни, наблюдая за ней, даже если бы знал, что это невозможно.

Она быстро заснула, у неё ещё не было сил долго бодрствовать, но я не стал класть её в кроватку, я остался с младенцем на руках, наблюдая за ней, пока Аглая и её мама немного отдыхали.

Матери моей дочери потребуется некоторое время, чтобы прийти в себя, но я думал, что худшее позади, и что вскоре она снова может стать энергичной, жизнерадостной женщиной, в которую я влюбился.

Влюбился...

Несмотря на то, что я жил с ней каждый день в течение последних нескольких месяцев, я чувствовал, что питать к ней такие чувства – ненормально. Моя мать была не единственной, кто смотрел на меня так, как будто я совершил преступление, в то время как Аглая была лучшим, что случилось со мной после трагедии, в результате которой я потерял Елену.

Ни одна другая женщина никогда не заставляла меня чувствовать себя так хорошо или так живо. Теперь у нас была обща дочь, связь на всю жизнь, и моё желание сделать её своей только росло.

Я не мог, но я хотел...

Я услышал, как кто-то зашевелился, и обернулся, думая, что это Аглая, но это была её мать, которая тёрла глаза, вставая.

— Диван плохой? — Спросил я.

— Нет. Я спала в гораздо худших местах. Ты понятия не имеешь, что такое восемнадцатичасовая смена.

— Я действительно не имею понятия.

Она подошла ко мне, чтобы посмотреть на свою внучку.

— Она такая красивая.

— Да, — улыбаюсь я. Она похожа на Аглаю.

— Очень.

Тишина установилась на несколько минут, пока Милена не решила нарушить её.

— Что ты собираешься делать?

— Что ты имеешь в виду? — Я был удивлён её вопросом.

— Я про дочь и внучку.

— Я позабочусь о них.

— Как будто моя дочь кто? Твоя любовница?

— Конечно, нет!

— За всё это время, проведённое в твоём доме, я не видела, чтобы ты думал о том, чтобы сделать ей предложение. И мне интересно, когда ты собираешься выставить её за дверь, когда ребёнок родился и моя дочь больше не нуждается в такой заботе?

— Я не собираюсь выставлять её за дверь.

— Ты уверен в этом?

Она недоверчиво смотрит на меня.

— Да.

— Что ты собираешься делать, когда появится твоя мать или кто-то ещё и оскорбит мою дочь?

— Защищать её.

— Разве лучший способ сделать это – не жениться на ней?

Я был удивлён вопросом женщины, как будто она прочитала мои мысли.

— Я не думал, что ты одобришь наши отношения.

— И я не одобряю, но вы уже зашли слишком далеко и без моего одобрения, тебе так не кажется, а?

Я молчал под тяжестью её справедливых слов.

Я определенно зашёл слишком далеко. Я пересёк черту, вернуться за которую было бы невозможно. Мои отношения с Аглаей не были чем-то, что можно было бы спрятать под ковёр. Я даже не хотел этого. Она была так красива, что мне хотелось выставлять её напоказ, как драгоценность, но мне казалось невозможным не испугаться, когда моя собственная семья забрасывала меня камнями.

Я мог бы попытаться убедить себя, что защищаю Аглаю, но на самом деле я просто пытался защитить себя от мыслей и суждений людей. Сказать, что моя семья была против меня, было преувеличением с моей стороны, потому что Амелия и Петрос защищали меня. Более того, мой отец и Никос не высказывали своего мнения по этому поводу.

Что касается моего сына ... Леон всегда был проблемой и останется ею с Аглаей или без неё. Его мятежный и эгоистичный взгляд на жизнь мог только продолжать причинять ему вред.

***

Моя дочь проснулась у меня на коленях и начала плакать, что разбудило её мать.

— Дай её мне, — попросила Аглая.

— Она, должно быть, проголодалась.

Это первое, что пришло мне в голову.

— Да, я собираюсь кормить его грудью.

Я подошёл к кровати и положил малышку на руки её матери.

Я смотрел на них издалека, как будто они были глотком свежего воздуха, новым лучом надежды в моей жизни и причиной, за которую стоило бороться.

АГЛАЯ

Мы оставались в больнице в течение трёх дней, пока нам не разрешили вернуться домой. Несмотря на кесарево сечение, мне было труднее ходить, чем на поздних сроках беременности. Больше не было риска, что мой ребёнок родится преждевременно, но мне пришлось напомнить себе, что в моих трусиках есть глубокий порез, на заживление которого потребуется время.

— С тобой всё будет в порядке? — Спросила меня моя мама.

— Всё в порядке, — заверила я её уже неоднократно.

Время, проведённое в окружении заботы, было слишком долгим, и я не хотела оставаться там дольше. Несмотря на страх, Селена не была недоношенным ребёнком и смогла пойти с нами домой. Обследования показали, что она в добром здравии и что беспокоиться не о чем, кроме ухода, необходимого любому новорождённому.

Моей мамы не было дома с нами, её отпуск закончился, и ей пришлось вернуться к своей работе. Я также думала, что моё пребывание с Максимусом подходит к концу, в конце концов, мне больше не понадобятся все эти приспособления, и я скоро смогу вернуться к своей жизни. Я всегда знала, что нахожусь здесь временно. Хотя он признал свою дочь, за последние несколько месяцев наши отношения были гораздо более дружескими, чем любовными. Несмотря на все своё внимание и доброту ко мне, Максимус не проявлял никаких намерений снова вступать в отношения.