Это не дегенерация нейронов! Нейроны целы! Сигнал проходит! Проблема не в «проводке». Проблема в «приемнике»! Что-то блокирует передачу сигнала от нерва к мышце!

Я резко открыл глаза. Сердце колотилось как бешеное от сделанного открытия.

— Двуногий? — встревоженно пискнул Фырк у самого уха. — Ты чего?

Я не ответил. Смотрел на руку Ксюши в своих ладонях. Потом перевел взгляд на Императора за стеклом. Он напрягся, подался вперед, почувствовав, что что-то изменилось.

— Ксюша, — сказал я медленно, взвешивая каждое слово. — Мне нужно провести еще несколько тестов. Это может быть неприятно, но очень важно. Ты доверяешь мне?

— Да, — ответила она без малейших колебаний.

Следующие полчаса я методично проверял каждый нерв. Каждый рефлекс. Каждый проводящий путь. Я использовал Сонар на пределе возможностей, игнорируя тупую, ноющую боль, которая начала зарождаться в висках от перенапряжения.

И с каждым тестом картина становилась яснее. И страннее.

Локтевой нерв — сигнал проходит. Лучевой — проходит. Седалищный… тоже. Все магистральные пути были целы. Сигналы шли от мозга к мышцам, но что-то их блокировало. Что-то не давало им дойти до цели. «Блокпосты» стояли на самых последних метрах, на конечных станциях.

Это не БАС. Точно не БАС.

При боковом амиотрофическом склерозе мотонейроны умирают. Необратимо. Окончательно. Нервный путь разрушается, как взорванный мост. И восстановить его невозможно.

А здесь… здесь мост был цел. Просто кто-то опустил на нем шлагбаум. Не давал сигналам проходить.

Но что? И главное — почему никто из десятков светил этого не заметил раньше?

Я снова взглянул на стопку снимков МРТ. На то самое размытое пятно в стволе мозга, которое все сочли очагом дегенерации.

Подождите-ка. Я поднес снимок к яркому свету лампы. Присмотрелся внимательнее, почти касаясь пленки носом.

Пятно было… слишком правильным. Слишком симметричным. Природа, болезни, опухоли — они хаотичны, асимметричны, они растут, как им вздумается. А это пятно было почти идеально овальным.

Как будто… как будто это нечто инородное. Не выросшее, а внедренное.

— Черт, — выругался я вполголоса.

— Что? — Ксюша испуганно посмотрела на меня. — Что-то плохое?

— Нет, — я заставил себя улыбнуться успокаивающе. — Наоборот. Кажется, я кое-что понял. Но мне нужно проверить одну теорию. Ксюша, ты можешь еще немного потерпеть?

— Конечно, — она попыталась пожать плечами, но вышло только слабое подергивание мышц. — У меня все равно никаких планов на вечер.

Черный юмор. Тоже фамильная черта? Сильная девочка. Невероятно сильная.

Я встал и подошел к окну связи с наблюдательной комнатой.

— Ваше Величество, мне нужно поговорить с вами. Наедине. Это важно.

В глазах Императора за стеклом мелькнула надежда. Слабая, трепетная искорка, но она была.

— Ксюша, я скоро вернусь, — пообещал я. — Отдохни пока. Ты молодец. Ты очень сильная.

— Я знаю, — ответила она с грустной улыбкой. — Дядя Саша всегда это говорит.

Я вышел из палаты. Дверь закрылась за мной с тихим шипением.

Император ждал меня в маленькой наблюдательной. Его поза была напряжена, в глазах — немой вопрос, смешанный с надеждой и всепоглощающим страхом.

— Ну? — только и сказал он сдавленно.

Я глубоко вздохнул. Сейчас. Главное — правильно подобрать слова. Сначала дать надежду, потом — обозначить новую, еще более страшную проблему.

— Ваше Величество, у меня две новости. Плохая и… странная.

— Начните со странной.

— Это не БАС, — сказал я четко, раздельно, глядя ему прямо в глаза. — Все ошиблись. Все светила медицины, все профессора и академики. У Ксении не боковой амиотрофический склероз.

Император покачнулся. Он инстинктивно схватился за стену, чтобы не упасть. Его лицо побелело так, что стало похоже на мрамор.

— Вы… вы уверены?

— Абсолютно. При БАС нервные пути мертвы. А у Ксюши они живы. Заблокированы, но живы. Это принципиальная разница между смертным приговором и шансом на излечение.

— А плохая новость? — прошептал он, все еще не веря.

Я помедлил. Как сказать отцу, что его дочь…

— Я не знаю, что это. Пока не знаю. Что-то блокирует ее нервную систему. Что-то, что выглядит как БАС, но им не является. И я понятия не имею, что это может быть.

Александр Четвертый дернулся, словно от удара. Едва заметно, но я увидел — плечи напряглись, челюсть сжалась.

— То есть? — его голос был ровным, но в нем звучала сталь.

— Я вижу, что это не БАС. Это точно. Нервные пути живы — я проверил каждый рефлекс, каждый проводящий путь. Сигналы идут от мозга к мышцам, но что-то их блокирует. Что-то не дает им дойти до цели.

Я повернулся к нему, встретил его взгляд.

— Но чтобы понять, что именно блокирует нервную систему Ксении, мне нужен полный доступ. К архивам. К полной истории болезни — не к той причесанной версии, что лежит в палате. Ко всем исследованиям, которые проводились. К заключениям всех специалистов.

Сделал паузу. Следующие слова были рискованными, но необходимыми.

— Даже к тем, которые были… изъяты из официальной документации.

Вот так. Карты на стол. Я знаю, что ты что-то скрываешь, «дядя Саша». И не уйду, пока не получу всю правду.

Александр Четвертый усмехнулся.

Не зло, не насмешливо. Скорее… с удовлетворением? Как шахматный гроссмейстер, чей оппонент наконец-то разгадал первый ход в сложной партии. Уголки его губ поползли вверх, в глазах мелькнуло что-то похожее на одобрение.

— Быстро вы, Илья Григорьевич. Очень быстро.

Он отошел от стекла, прошелся по комнате. Походка уверенная, но в ней чувствовалась усталость — человек, который слишком долго держит маску.

— Я думал, вы дольше будете настаивать на своей первоначальной версии. Будете требовать новые обследования, дополнительные анализы. Бегать по кругу, как белка в колесе. Как все остальные.

Все остальные? Значит, я не первый. Интересно, сколько лекарей прошло через эту комнату? Сколько специалистов сломало зубы об эту загадку?

— Но вы сразу поняли, что ответ уже есть, — продолжил Император. — Просто его нужно найти среди того, что уже известно. Не искать новое, а правильно интерпретировать старое.

Меня словно окатило ледяной водой. Кусочки пазла встали на место с почти слышимым щелчком.

Сукин сын. Он опять со мной играет. Всю дорогу сюда в экипаже с завязанными глазами. Весь этот спектакль в подвале с отравленным охранником. И теперь это. Он знал. Он с самого начала знал, что это не БАС.

— Вы знали, — сказал я вслух. Не вопрос — констатация факта. — Вы с самого начала знали, что это не БАС.

— Конечно, знал, — Император пожал плечами. Жест был неожиданно простым, человеческим. Не императорским. — Вы думаете, я привез бы вас сюда, рискнул бы раскрыть самую охраняемую тайну Империи, если бы речь шла о банальном, пусть и редком заболевании?

— Двуногий, да он издевается! — взвизгнул Фырк на моем плече. Бурундук подпрыгивал от возмущения, его маленькие лапки сжимались в кулачки. — Водит тебя за нос, как бычка на веревочке! Как последнего лоха! Скажи этому «дяде Саше», чтоб прекращал свои царские замашки! А то я ему сейчас в тапок нагажу!

Успокойся, Фырк. Хотя соблазн действительно есть. Особенно насчет тапка.

Ррык, развалившийся в углу комнаты, лениво приоткрыл один золотистый глаз. Его призрачный хвост мерно покачивался, отсчитывая невидимый ритм.

— А чего ты хотел, лекарь? — прогудел он с философским спокойствием тысячелетнего существа. — Он Император. Его жизнь — это вечная игра, где ставка — его голова и судьба Империи. Он не доверяет никому. Даже тем, кого сам привел. Особенно тем, кого сам привел.

Призрачный лев потянулся, его полупрозрачные мышцы заиграли под золотистой шкурой. Красиво, черт возьми. Даже будучи духом, он оставался идеальным хищником.