— Д-да! — встрепенулся Громов. — Я… мы… то есть моя лаборатория… Мы пытаемся выделить активный фермент и встроить его в геном бактерии! Кишечная палочка, штамм К-12, безопасный… Если получится, можно будет производить литрами!

— «Если», — холодно заметил Император. — Ключевое слово.

— Из остатков пузырька от Снегирева мы уже сделали небольшую партию, — быстро вставила Анастасия. — Сорок доз. Она уже отправлена к самым тяжелым больным. В первую очередь — детям.

При упоминании детей лицо Императора чуть смягчилось. Едва заметно, но я уловил.

— Все остальное… — Васнецов пожал плечами, — не особо ваша забота, господин Разумовский. У нас получится, я уверен. Вопрос только времени.

— У нас НЕТ времени, — отрезал я. — Каждый день промедления — это десятки смертей. Сотни к концу недели.

— Мы понимаем, — Серебряный наконец подал голос. — Именно поэтому работаем без сна и отдыха. Но некоторые вещи нельзя ускорить. Наука требует времени.

— Довольны? — Император посмотрел на меня вопросительно. В его взгляде читался вызов.

С одной стороны, они явно темнят. С другой — сейчас не время и не место для допроса с пристрастием. Главное — процесс идет. И дети получат лекарство. Моя задача сейчас — решить проблему Императора. Это даст мне рычаги, чтобы потом разобраться и с этим.

— На данный момент — да, Ваше Величество, — кивнул я. — Я вижу, что работа ведется. Это главное.

— Отлично. Тогда идёмте, — Александр Четвертый развернулся к выходу, — Теперь я покажу вам всё, ради чего мы вас звали.

Шикарный внедорожник качнуло на повороте, и я инстинктивно попытался ухватиться за ручку.

Промахнулся — черная шелковая повязка на глазах лишала меня даже этой малости. Пальцы нашарили гладкую обивку сиденья, вцепились в мягкую, податливую кожу.

— Ваше Величество, — начал я, стараясь, чтобы голос звучал максимально тактично. — Эта повязка действительно необходима? Я не страдаю топографическим кретинизмом, но вряд ли смогу запомнить маршрут вслепую. Да и смысл? Если вы мне не доверяете…

— Дело не в доверии, Илья Григорьевич, — голос Императора звучал устало. Голос человека, который не спал несколько суток подряд, лишенный всякого металла, одна лишь костяная изможденность. — Это простая предосторожность. Не для вас — для тех, кто может следить за вами.

Внедородник снова дернулся. Резкий поворот вправо. Или влево? Черт, без зрения вестибулярный аппарат сходит с ума.

— Чем меньше вы знаете, — продолжил Александр Четвертый, — тем меньше сможете рассказать. Даже под самым сильным ментальным воздействием. Даже под пытками. Считайте это… формальностью. Неприятной и необходимой.

Он не просто предполагает, что за мной могут следить. Он допускает, что меня могут захватить и допрашивать с пристрастием. Уровень угрозы, который он рассматривает как реальный, — запредельный. Это не игра.

— Двуногий, а он параноик, — прошептал Фырк, устроившийся у меня на плече. Его коготки нервно впились в ткань куртки. — Хотя… если у тебя паранойя, это еще не значит, что за тобой не следят.

Бурундук был прав. Император всея Руси не стал бы так осторожничать без веской на то причины. Значит, то, куда мы едем, и тот, кто там находится, настолько важны, что он готов на все эти шпионские игры.

Внедорожник набрал скорость. Под колесами зашуршала брусчатка — характерный, почти музыкальный перестук старых московских улиц. Центр города. Затем звук сменился ровным, глухим гулом гладкого асфальта. Мы выехали на проспект или покинули старый район.

Поворот. Еще поворот. Резкое ускорение. Торможение, от которого меня качнуло вперед. Снова поворот. Классика запутывания следов. Водитель — не прост. Это профессионал из спецслужб.

Я попытался считать секунды, чтобы хотя бы примерно понять, как долго мы едем. Досчитал до трехсот и сбился. Фырк начал комментировать каждый маневр с азартом ребенка на карусели, и я потерял нить.

— Вправо! Нет, влево! Стоп, это был разворот на сто восемьдесят градусов? Двуногий, мы что, по кругу катаемся?

— Так, тише, — слегка успокоил его я. — Мешаешь думать.

— А о чем тут думать? Везут тебя как барана на заклание. В мешке. Ну, почти в мешке. С завязанными глазами — это то же самое.

— Следи за дорогой, Фырк.

Да, бесполезно было завязывать мне глаза. Мой фамильяр все равно расскажет куда мы приехали.

Я сосредоточился на других ощущениях. Запахи. Сначала — типичный городской коктейль: выхлопные газы магических двигателей, пыль, немного гари от уличного торговца пирожками. Потом стало чище. Появился тонкий, сладкий аромат. Парковая зона? Или загородная резиденция?

Температура тоже менялась. В салоне стало ощутимо прохладнее. Мы спускались? Подземный тоннель? Звуки и Фырк подтвердили догадку. Шум города пропал, сменившись гулким эхом наших собственных колес, отражающимся от бетонных стен. Определенно тоннель. Или подземный гараж.

Насколько же отчаянным должен быть Император, чтобы пойти на такие меры? Это не просто болезнь. Это государственная тайна высшего уровня.

Тайна, которую он прячет даже от своего ближайшего окружения, от этой странной «Тайной Канцелярии». Кто же этот пациент? Член императорской семьи?

Но тогда почему такая секретность? Болезнь наследника — это, конечно, династический кризис, но не повод для такой конспирации. Нет, тут что-то другое. Что-то, что может пошатнуть сами основы власти.

Экипаж остановился. Резко, но плавно — профессиональная работа.

— Приехали, — констатировал Император. — Расслабьтесь. Сейчас вас проводят.

Дверца открылась. Холодный воздух ворвался в салон, принося с собой сильный, почти осязаемый запах озона. Так пахнет воздух после грозы. Или после срабатывания мощных магических барьеров. Многослойных.

— Так, двуногий, мы недалеко от Кремля. Здесь нет адреса, но если надо будет я запомнил это место, — проговорил Фырк.

— Я понял, — сказал я. — Держи меня в курсе.

Чья-то рука — твердая, но не грубая — взяла меня под локоть.

— Прошу вас, господин Разумовский, — незнакомый мужской голос. Профессионально нейтральный. Охрана.

Меня вывели из внедорожника. Ноги ступили на каменный пол. Гладкий. Отполированный веками мрамор? Шаги гулко отдавались эхом. Огромное помещение. Холл? Вестибюль?

Мы пошли. Десять шагов прямо. Поворот направо. Коридор стал уже — эхо изменилось, стало глуше. Запах старого камня и пыли усилился. Древнее здание.

Щелчок. Потом еще один. И еще. Чик-чик-чик. Серия механических замков, открывающихся один за другим. Серьезная физическая защита вдобавок к магической.

Температура снова изменилась. Стало теплее. И запах другой — дорогая полироль для дерева с нотками пчелиного воска и лимона. Шаги стали почти беззвучными. Ковровая дорожка. Мы в жилой или рабочей зоне.

Остановка.

— Можете снять повязку, Илья Григорьевич, — голос Императора прозвучал совсем рядом.

Я потянулся к затылку, нашел тугой узел. Шелк соскользнул с глаз.

Первые секунды — полная дезориентация. Глаза, привыкшие к абсолютной темноте, взорвались болью от яркого, ровного света. Я зажмурился, заморгал, подождал, пока зрачки адаптируются.

Когда зрение восстановилось, я увидел маленькую комнату. Белые стены. Стерильные, почти больничные. Но это не больница — слишком… лично. Не было казенного запаха хлорки и отстраненности.

И стекло. Толстое, бронированное стекло во всю стену, от пола до потолка.

За стеклом была палата.

Фырк на моем плече испуганно пискнул.

Я смотрел за стекло, и единственное, что смог выдохнуть, забыв о субординации, рангах и всем на свете, было:

— Ох ты ж черт…

За стеклом была не палата. Это были апартаменты.

Роскошные, но не кричаще-богатые. Со вкусом обставленные. Светлые тона, много естественного света из огромного панорамного окна, выходящего в идеально ухоженный сад.

Кто-то очень постарался, чтобы это место не выглядело как больница. Чтобы не давило. Не угнетало. Чтобы создать иллюзию нормальной жизни.