Щелчок. Тихий, почти неслышный. Замок открылся.

Первое, что ударило в лицо — тепло. После промозглых, пахнущих сыростью коридоров эта комната казалась почти тропической. В большом камине, выложенном из темного камня, потрескивали настоящие дрова — березовые, судя по характерному запаху. Огонь был живой, не магическая имитация. Его языки отбрасывали пляшущие тени на стены, заставляя их оживать.

Второе — запах. Смесь ароматов старых книг, кожаных переплетов, вековой пыли. Хорошего, дорогого табака с нотками вишни. И еще… лаванда? Странное, но на удивление приятное сочетание.

Комната была маленькой. Уютной до неприличия, если учесть, где она находилась. Книжные шкафы из темного дерева тянулись от пола до самого потолка, забитые фолиантами. Корешки были на разных языках — латынь, старославянский, современный русский, что-то похожее на арабскую вязь. Медицинские трактаты соседствовали с философскими трудами, алхимические справочники — с поэтическими сборниками. Библиотека человека с очень широкими интересами. Или очень долгой жизнью.

На стенах висели карты. Империя во всей ее красе — от западных границ до восточных рубежей. В карты были воткнуты красные булавки. Хаотично? Нет, не хаотично. Муром, Владимир, Кострома, Ярославль… Очаги эпидемии. Зараза расползалась как чернильное пятно по промокашке. Они следили за этим в реальном времени.

У камина стоял массивный дубовый стол. Старинная работа, искусная резьба по дереву. Но это был не музейный экспонат. Столешница была испещрена царапинами, пятнами от чернил, кругами от горячих чашек. Это был рабочий стол.

И за этим столом сидели трое. Три фигуры, выхваченные из полумрака пляшущим светом камина. Три серых кардинала, правящих Империей из этой уютной, прокуренной комнаты.

Я ожидал увидеть многое, но только не это.

Муром. «Золотой Фазан»

Рука Анны Витальевны Кобрук держала бокал с белым вином с той элегантной небрежностью, которая приходит только с годами практики.

Не мертвой хваткой уставшего человека, ищущего забвения в алкоголе, а легким, почти воздушным прикосновением женщины, позволяющей себе редкий момент чистого, незамутненного удовольствия.

Вино было хорошим — рислинг, с легкой кислинкой и терпким медовым послевкусием. Такое не подают в больничной столовой. Такое подают в «Золотом Фазане» — самом дорогом ресторане Мурома, где столик нужно бронировать за две недели, а счет равняется месячной зарплате среднего лекаря.

Но сегодня Анна Витальевна могла себе это позволить. Впервые за… сколько? Три недели? Месяц? С начала этой проклятой эпидемии время слилось в один бесконечный кошмар из умирающих пациентов, истерик родственников, бюрократических баталий и отчаянных попыток удержать больницу на плаву.

Сегодня она выглядела не как измотанный главврач провинциальной больницы. Темно-синее шелковое платье подчеркивало фигуру, которую она обычно прятала под бесформенным белым халатом.

Волосы, всегда собранные в строгий, неумолимый пучок, мягкими волнами ложились на плечи. Даже морщины, те самые «гусиные лапки» в уголках глаз, казались не следами хронической усталости, а отметинами мудрости и жизненного опыта.

— … и представь, Анна, — голос напротив нее звучал с той интимной теплотой, которую слышали лишь немногие. — Они проводят допрос, и вдруг их главный следователь — здоровенный болгарин с усами как у Буденного — падает в обморок! Оказывается, он сам по ошибке выпил настойку белладонны, которой хотел опоить подозреваемого!

Корнелий Фомич Мышкин рассмеялся — не холодным, режущим смешком инквизитора, которым он пугал подследственных, а искренним, почти мальчишеским смехом.

Без своего черного плаща он выглядел совсем иначе. Просто мужчина средних лет в хорошо сшитом костюме. Легкая седина в висках придавала солидности, но не старила. А глаза, обычно холодные и оценивающие, сейчас светились живым весельем.

— И что было дальше? — Анна наклонилась вперед, невольно улыбаясь. Когда она в последний раз просто слушала забавную историю? Без подтекста, без скрытых угроз, без необходимости анализировать каждое слово на предмет двойного дна?

— Дальше — цирк! Подозреваемый — контрабандист из Сербии — увидел, что следователь рухнул, решил, что это божественное вмешательство, и начал каяться! Выложил все: схемы поставок, имена подельников, даже тайник с товаром показал. А когда несчастный болгарин очнулся, ему вручили уже готовое, подписанное чистосердечное признание!

Анна рассмеялась. Настоящим, искренним, почти забытым смехом, от которого на глазах выступили слезы.

— Средневековье! — выдохнула она. — В двадцать первом веке, в эпоху магии и технологий — белладонна для допросов!

— Именно это я им и сказал! — Корнелий достал из кармана небольшой прибор, похожий на старинный монокль с тонкими проводами. — Показал наш ментальный сканер последней модели. Знаешь, как они на него смотрели? Как дикари на огонь! Крестились, шептали заклинания от сглаза!

— И все-таки ты поехал к ним сам, — Анна медленно покрутила бокал, наблюдая, как вино оставляет на тонком стекле изящные «ножки». — Международная операция по перекрытию канала поставок — это не уровень провинциального инквизитора. Даже такого талантливого.

Корнелий пожал плечами, но в его глазах мелькнуло довольство. Ей нравилось, что она замечает его успехи. Ценит.

— А что делать? Вся эта сеть началась здесь, в Муроме. С одного идиота-аптекаря по фамилии Корлоков. Решил подзаработать на продаже запрещенных алхимических стимуляторов — тех самых, что ваши студенты-медики так любят использовать перед экзаменами. Думал, мелкий бизнес, локальный. А оказалось — щупальца по всей Восточной Европе.

— Корлоков? Тот, что на Пушкинской?

— Он самый. Кстати, его племянница у вас медсестрой работает. Зотова.

Анна нахмурилась. Зотово… что-то знакомое. Ах да, та самая амбициозная ординаторша, с которой грудь четвертого размера. Все лекари шеи сворачивают, когда она по коридорам идет.

— Надеюсь, она не замешана?

— Проверяли. Чиста. Но характер у нее… — Корнелий поморщился. — Допрашивал ее как свидетеля. Такое ощущение, что она меня готова была скальпелем зарезать за то, что я посмел усомниться в ее кристальной честности.

— Это семейное, — усмехнулась Анна. — Корлоков тоже тот еще фрукт был. Помню, как он приходил ко мне с жалобами, что наши лекари слишком мало выписывают его «чудодейственные» травяные сборы.

Официант — молодой парень с идеально отрепетированной улыбкой — бесшумно подошел, подлил в бокалы охлажденное вино. Корнелий кивком поблагодарил его и дождался, пока тот отойдет на безопасное расстояние.

— Хватит о работе, — сказал он тихо, и его голос изменился, стал глубже и проникновеннее. — Я два месяца провел в поездах, гостиницах и допросных. Два месяца не видел тебя из-за этой чертовой командировки. Не слышал твой голос. Разве что во сне.

Анна почувствовала, как к щекам приливает краска. Она все-таки, железная леди муромской медицины, а краснеет как институтка от нескольких теплых слов.

— Корнелий…

Он мягко накрыл ее руку своей. Его ладонь была теплой и сильной.

— Анна, я серьезно. Я скучал, — он мягко накрыл ее руку своей. Прикосновение было теплым, надежным, и от него по телу Анны пробежала легкая дрожь. — Я знаю, мы договорились — никаких публичных проявлений. Твоя репутация, моя должность, все эти неизбежные сплетни… Но иногда, Анна, мне хочется послать все это к черту и просто быть с тобой. Открыто. Честно.

— Ты же знаешь, почему мы не можем…

— Знаю. Главврач и инквизитор — это как огонь и порох. Стоит нам официально объявить о своих отношениях, и каждое твое решение, каждое мое расследование будут рассматриваться под микроскопом. «А не покрывает ли Кобрук нарушения в своей больнице?» «А не закрывает ли Мышкин глаза на проблемы, потому что спит с главврачом?»

Анна медленно перевернула ладонь и переплела свои пальцы с его.