Серебряный усмехнулся:

— Неплохо. Для любителя. Но я, дорогая, профессионал.

Он вынул руки из карманов. Медленно, почти лениво поднял правую руку, растопырил пальцы.

И началось то, что я могу описать только как битву невидимых сил.

Воздух между ними загустел, стал вязким, как кисель. Защитный купол Светланы запульсировал, красный свет то разгорался, то почти гас. На лбу у девушки выступил пот, лицо исказилось от напряжения.

— Черт! — Фырк вцепился в мое ухо. — Двуногий, что происходит⁈ Я чувствую такую энергию! Как будто гроза, цунами и землетрясение одновременно!

Ментальная дуэль. Серебряный пробивает ее защиту, она пытается удержать. Битва разумов. И она проигрывает — видно по дрожащим рукам, по подгибающимся коленям.

Амулет затрещал. По красному камню побежали трещины — сначала тонкие, как волоски, потом все шире.

— Нет… — прошептала Светлана. — Пожалуйста, нет…

КРАКК!

Амулет взорвался. Осколки граната разлетелись во все стороны, один едва не оцарапал мне щеку. Защитный купол схлопнулся со звуком лопнувшего воздушного шарика.

Светлана вскрикнула, схватилась за голову. Покачнулась. Контейнер выпал из ослабевших рук.

Я поймал его в сантиметре от пола.

Холодный. Тяжелый. Внутри что-то перекатывается — жидкость в ампулах? Сколько там доз? Одна? Десять? Сотня?

Светлана стояла, покачиваясь. Глаза пустые, стеклянные, зрачки расширены. Как у куклы.

Ментальный шок. Серебряный выключил ее сознание. Временно? Или навсегда?

Серебряный подошел к ней, положил ладонь на лоб. Закрыл глаза.

— Интересно, — пробормотал он. — Очень, очень интересно.

Минута молчания. Две. Три. Я стоял, держа контейнер, боясь пошевелиться. Фырк замер на моем плече.

Что он делает? Читает ее память? Всю жизнь просматривает? Или ищет что-то конкретное?

Наконец Серебряный открыл глаза. Убрал руку. Лицо мрачное.

— Она пешка, — сказал он. — Даже не знает, на кого работает. Получала приказы через «мертвые капли» — анонимные послания, которые самоуничтожаются после прочтения. Классическая ячеистая структура — каждый знает только свою часть.

— Совсем ничего? Никаких зацепок?

— Не сказал бы, — Серебряный поправил очки. — Название организации есть — «Орден Обновления». Слышали о таких?

Орден Обновления. Название знакомое. Где-то читал… В исторических хрониках? Или в записях Снегирева? Точно, в них.

— Смутно. Религиозные фанатики?

— Хуже. Идеологические фанатики. Считают, что Империя прогнила, погрязла в грехах и коррупции. И единственный способ ее спасти — очищение через страдания. Эпидемия для них — не катастрофа, а благословение. Способ отделить зерна от плевел.

Безумцы. Но опасные безумцы. С ресурсами, связями, агентами в больнице.

— И еще, — добавил Серебряный. — Ее куратор подписывается псевдонимом — «Архитектор».

Архитектор! То же имя, что в дневнике Снегирева! Не может быть совпадением.

— Архитектор… Это тот же человек, что создал вирус сто лет назад, — уверенно заявил я.

— Вряд ли, — Серебряный покачал головой. — Скорее, преемник. Или подражатель. Хотя… при наличии определенных магических техник продление жизни возможно. Некромантия, алхимия жизни, переселение сознания… Вариантов много.

Вот и он подтвердил мои домыслы. Значит они верные.

— Что делаем с ней? — я кивнул на Светлану.

— Сотрем память. Последние двадцать минут. Заменим ложными воспоминаниями — уронила пробирку, порезалась, пошла в медпункт за пластырем.

Серебряный снова положил руку ей на лоб. Сосредоточился. Светлана вздрогнула, заморгала. Взгляд стал осмысленным.

— Ой… — она посмотрела на порезанную руку. — Кажется, мне нужен пластырь. Извините, я пойду в медпункт.

И ушла. Спокойно, размеренно. Не помня ничего о последних минутах.

Страшная способность. Редактировать чужую память как текст в компьютере. Удалить — копировать — вставить. И человек даже не узнает, что его воспоминания — фальшивка.

— У нас проблема, — сказал Серебряный, когда она скрылась за поворотом. — Орден Обновления — это не кучка сумасшедших. Это организованная структура с четкой иерархией и серьезными ресурсами. Если они узнают о нашем вмешательстве…

— Пусть узнают, — я поднял контейнер. — У нас есть образец. Это главное.

— Образец — да. Но нужен еще специалист, способный создать антидот. Формула Снегирева, о которой вы упомянули — она сложная?

— Очень. По моим ощущениям — это гибрид биохимии и магической алхимии. Но её еще нужно расшифровать.

Серебряный посмотрел на меня с хищной улыбкой:

— Так, пойдемте расшифровывать.

Я стоял в полутемном тамбуре, прижимая к груди свинцовый контейнер. Холод металла проникал даже сквозь ткань халата.

Серебряный замер в двух шагах от меня. Только глаза за стеклами очков были живыми — внимательными, изучающими.

Проблема.

У меня в руках был ключ к спасению миллионов жизней, но я не мог открыть им дверь, не показав его тому, кто мог запросто украсть и сам замок.

Тайная комната профессора — это святая святых, последнее убежище гения, доверенное мне духом больницы. Привести туда Серебряного — это все равно что пустить чуму в стерильную операционную.

Предательство памяти Снегирева. Предательство доверия Фырка. Я скорее умру, чем сделаю это. Но без его помощи в расшифровке я буду копаться в этом коде, пока от Мишки не останется горстка синих кристаллов. Утрирую, конечно.

Парадокс — нужно доверить главный секрет тому, кому не доверяешь даже собственную ручку.

— Разумовский, — голос Серебряного был обманчиво мягким. — Вы уже третью минуту стоите с видом человека, решающего судьбу мира. Поделитесь мыслями?

— Обдумываю логистику поисковой операции, — ответил я, глядя ему прямо в глаза.

Полуправда — лучшая ложь.

Навык, отточенный годами врачебной практики — когда нужно сказать родственникам правду, но не всю. Сообщить о тяжелом диагнозе, но оставить лучик надежды.

Я действительно обдумывал логистику, просто не ту, о которой он подумал.

Фырк материализовался на моем плече — взъерошенный, нервный, его усики подергивались как сейсмограф перед землетрясением.

— Двуногий, ты что, серьезно думаешь показать этому психу комнату профессора⁈ — мысленно взвизгнул он. — Ты совсем башкой тронулся⁈ Это все равно что дать обезьяне гранату!

Нет, комнату я ему не покажу. Никогда. Но тетрадь… Формула слишком сложна. Я буду отгадывать значения этих сказочных аллегорий до второго пришествия…

А время тикает. Тридцать семь часов. Каждая упущенная минута — может обернуться миллионами погибших эритроцитов в теле маленького мальчика.

— Слушай, Фырк, — мысленно обратился я к Фырку, стараясь не изменяться в лице. — Ситуация критическая. Без помощи Серебряного и его связей мы не успеем расшифровать формулу и найти компоненты. Можно показать ему тетрадь? Только тетрадь.

— НИ ЗА ЧТО! — взвизгнул Фырк так громко, что я едва удержался от вздрагивания. — Этот фокусник-душегуб использует знания профессора в своих темных делишках! Представь, что будет, если убийца-менталист получит формулу биологического оружия!

— Фырк, послушай, — мой мысленный голос стал жестким, обрывая его истерику. — Речь идет не о политических интригах или власти. Речь о жизни шестилетнего мальчика! Мишка Шаповалов умирает прямо сейчас, в реанимации, подключенный к ЭКМО, который превратился в орудие убийства. И еще тысячи людей по всему городу. У нас тридцать семь часов. Тридцать семь! Нет времени на твою паранойю.

Фырк заметался по моему плечу — прыгал с плеча на голову, с головы на другое плечо, явно борясь сам с собой.

Преданность памяти профессора против отчаянной необходимости спасать живых. Маленький пушистый комок метафизической агонии.

— Ладно… — наконец выдохнул Фырк, и в его писклявом мысленном голосе слышалась настоящая боль. — Черт с тобой, двуногий упрямец. Показывай тетрадь. Но ТОЛЬКО тетрадь! Ни слова о комнате! Ни намека! Если спросит, где нашел — скажешь, что в общем архиве валялась. Между отчетами о расходе бинтов за тысяча девятьсот девятнадцатый год и накладными на поставку морфия. Понял?