— Какими ассоциациями?

— Смотрите и учитесь, господин целитель, — он открыл глаза, и я невольно вздрогнул. Радужка стала почти белой, молочной, зрачки сузились до булавок. Нечеловеческий взгляд. — Девять дисков. Девять символов. Но дело не в их алхимическом значении. Дело в истории, которую они рассказывают. История Феникса — птицы, умирающей и возрождающейся из пепла.

Диски начали вращаться сами по себе. Медленно, со скрипом столетних, несмазанных шестеренок, но неумолимо, подчиняясь невидимой воле.

— Первый акт — Рождение. Солнце. Источник всей жизни. Огонь, из которого рождается Феникс, — диск с символом Солнца плавно встал в самый центр композиции. Второй акт — Рост. Земля. Дающая опору и материю. Феникс обретает форму, субстанцию, — диск с Землей занял позицию справа от Солнца. — Третий — Расцвет.

И вот первая ловушка для логики. Не золото, как можно подумать. Железо! Сила, мощь, доминирование. Феникс в зените своей славы.

Неожиданный выбор. Я бы выбрал золото для расцвета — символ совершенства, гармонии. Но Снегирев и Серебряный видели глубже.

Расцвет — это не покой, а экспансия. Война. Железо.

— Четвертый — Старение. Свинец. Тяжесть лет, усталость материи, яд времени, — диск с символом свинца встал на свое место, и механизм, казалось, застонал под его тяжестью. — Пятый — Предчувствие конца. Луна. Холодный свет, ночь души, когда Феникс понимает неизбежность своей смерти. Шестой — Жертва. Соль. Очищение через страдание. Феникс готовится к трансформации. Седьмой — Смерть. Сера. Горение, распад, превращение в пепел. Восьмой — Растворение. Меркурий, он же ртуть. Переход из твердого в жидкое, из определенного в хаотическое. Душа, покинувшая тело.

Диски вращаясь вставали каждый на свое место.

— И девятый… — Серебряный замер, и диск с символом Олова задрожал, колеблясь между двумя последними позициями. — Девятый самый сложный. Это не просто возрождение. Это… момент выбора. Олово — металл трансформации, податливый. Он может стать чем угодно в руках мастера. Феникс выбирает свою новую форму, свой новый путь.

Последний диск встал на место с громким, финальным щелчком.

И в тот же миг вся панель вспыхнула. Не бледно-голубым, отторгающим светом, а ярким, теплым, золотистым сиянием, которое наполнило полумрак башни, изгнав вековые тени.

Где-то в глубине механизма раздался громкий, сухой КЛАЦ! — звук сработавшего замка.

В центре панели, там, где только что со щелчком сошлись алхимические символы, что-то сдвинулось. Как диафрагма фотообъектива, бронзовые лепестки бесшумно разъехались в стороны, открывая темный провал.

Потайной сейф, скрытый за символической загадкой.

Внутри, на подушке из истлевшего, но когда-то роскошного пурпурного бархата, лежала хрустальная ампула. Размером с куриное яйцо, идеально прозрачная, без единого изъяна или царапины.

А в ней…

Невозможно. Это противоречит всем законам физики и магии, которые я знаю.

В ампуле находилось всего несколько капель жидкости. Но какой жидкости! Она была прозрачной и одновременно переливалась всеми цветами радуги, как бензиновая пленка на воде.

Она пульсировала. Медленно, размеренно, в такт биению невидимого сердца.

Вдох-выдох.

И светилась изнутри мягким, теплым, золотистым светом.

— «Слезы Феникса», — прошептал Серебряный, и в его голосе впервые прозвучало благоговение, которого я от него никак не ожидал. — Квинтэссенция магической энергии. Чистая Искра в материальной форме.

— Но это невозможно! — нахмурился я. — Искра — это энергия! Она не может быть жидкостью!

— Не может в обычных условиях, — он говорил почти шепотом, не отрывая взгляда от ампулы. — Но это не обычная Искра. Это концентрированная жизненная сила мага, пожертвовавшего собой ради ее создания. Представьте — вся магическая энергия человека, вся его жизненная сила, сжатая до нескольких капель.

Человеческая жертва. Снегирев убил кого-то ради создания этого вещества? Нет, не в его стиле. Скорее, кто-то пожертвовал собой добровольно. Но кто? И почему?

— Теперь понятно почему только этот компонент спрятан так тщательно, — сказал я. — Остальные — просто названия лекарств на пергаментах. А здесь…

Серебряный осторожно, двумя пальцами, словно держа новорожденного птенца, взял ампулу.

— Да. Потому что остальные — это инструкции, — сказал он. — Список ингредиентов, которые можно купить или синтезировать. А это — уникальная субстанция. Единственная в своем роде. Ее нельзя создать заново. Только использовать то, что есть.

Он повернул ампулу, и жидкость внутри вспыхнула ярче, озарив его бледное лицо золотым светом.

Фырк, который все это время сидел у меня на плече, затаив дыхание, издал тихий свист.

— Вот это поворот! Мой профессор отжигал конечно.

— Нужно немедленно возвращаться, — сказал я. — И начинать синтез.

— Согласен, — кивнул Серебряный.

Кабинет главврача окончательно потерял всякое сходство с административным помещением. Теперь это был гибрид военного штаба, алхимической лаборатории и, судя по общему состоянию команды, психиатрической палаты.

На столе выстроились семь латунных тубусов, как солдаты на параде. Потемневшие от времени, покрытые зеленоватой паутиной, но все еще сохранившие достоинство изделий имперских мастеров.

Сто лет эти тубусы хранили секреты. Лежали в темноте, в пыли, в забвении. Ждали своего часа.

И вот он настал. Момент истины. Или момент величайшего разочарования в истории медицины.

Шесть пергаментов были разложены веером, как карты в руках шулера. Каллиграфический почерк Снегирева был безупречен.

А в центре композиции, на бархатной подкладке из коробки для драгоценностей (Кобрук без лишних слов достала из личного сейфа), покоился свинцовый контейнер с хрустальной ампулой.

Вся команда столпилась вокруг стола.

Величко — все еще покрытый сажей, паутиной и чем-то, подозрительно похожим на помет летучих мышей. От него пахло гарью и ржавчиной.

Фролов — бледный как полотно, но с горящими глазами человека, победившего собственных демонов; на его рукаве виднелось пятно могильной земли — своего рода боевая награда.

Муравьев — измученный, с красными глазами и подергивающимся веком — явное последствие ментального воздействия, но живой и относительно вменяемый.

Артем и Кристина стояли плечом к плечу — пыльные, растрепанные, но довольные.

В волосах Кристины застряла паутина, которую она, видимо, не заметила. Артем держал в руках старинную аптечную склянку — «сувенир» из музея, который он стащил «для коллекции».

Вероника выглядела как всегда — спокойной и собранной, только легкая испарина на лбу выдавала напряжение.

Кобрук — железная леди муромской медицины — впервые за мою память выглядела растрепанной. Волосы выбились из обычно идеальной прически, на белом халате красовалось пятно неизвестного происхождения, а в глазах плясали искорки азарта, которые я никогда раньше не видел.

И Серебряный.

Единственный, кто выглядел так, словно только что вышел из элитного салона красоты. Ни пылинки, ни морщинки на дорогом костюме. Волосы идеально уложены. Даже ботинки блестят.

Как он это делает? Ментальная защита от грязи? Или просто маниакальная аккуратность психопата?

— Магистр Серебряный, — сказал я. — Удалось ли установить связь с вашим знакомым алхимиком?

— Пока нет, — покачал головой Серебряный. — Я все еще пытаюсь, но он не отзывается.

— Плохо, — мотнул головой я. — Тогда попробуем сами.

Я подошел к столу.

— Итак, коллеги, — начал я, беря в руки свой блокнот. Обычная тетрадка в клетку, куда я торопливо записывал отчеты команды по мере их поступления. Теперь она казалась мне священным текстом, содержащим ключ к спасению. — Операция завершена успешно. Все семь компонентов найдены. Никто не погиб, не искалечен, не сошел с ума. По меркам нашей больницы — выдающийся успех. Правда, то, что мы нашли…