Это значит, что антидот сразу попадет в аппарат, смешается с большим объемом крови и равномерно распределится по всему организму. Это даже лучше — так будет меньше шоковая нагрузка на организм.

— Десять секунд после введения, — Катя вела отсчет ровным, почти механическим голосом. — Пятнадцать… двадцать…

— Показатели стабильны, — доложил Кашин. — Пульс сто шестьдесят пять, давление без изменений.

— Сатурация держится на восьмидесяти четырех, — добавила Марина.

Пока тихо. Но антидот еще не дошел до органов-мишеней. Нужно время на распространение. Сердце взрослого человека качает около пяти литров крови в минуту.

У ребенка — меньше, литра три. Плюс аппарат ЭКМО меняет гемодинамику. Полная циркуляция займет секунд тридцать-сорок.

Я продолжал медленно, миллиметр за миллиметром, давить на поршень. Мой взгляд был прикован к мониторам. Вся команда затаила дыхание. Тридцать секунд. Тридцать пять. Тридцать шесть. Сейчас должно было что-то произойти.

— Тридцать секунд. Ввожу еще ноль-пять миллилитра.

Снова медленное, почти медитативное давление на поршень. Еще немного светящейся, магической жидкости ушло в вену.

— Фырк, — мысленно прошептал я. — Что видишь?

— Пока ничего особенного, двуногий. Антидот просто растворяется в крови, распространяется по контуру ЭКМО… Но… подожди… Вижу! Начинается реакция на астральном уровне! Золотистые искры от «Слез феникса» начинают искать вирус!

Магическая составляющая активировалась. «Слезы феникса» — это не просто катализатор. Это была направленная, почти разумная воля к исцелению.

— Один миллилитр введен. Продолжаю наблюдение.

— Илья Григорьевич! — голос Кашина резко напрягся. — Изменения на мониторе! Пульс растет!

Я метнул взгляд на экран. Действительно — 165… 170… 175…

Началось. Организм реагирует. Но как? Это попытка отторжения? Или антидот стимулирует сердце? Или это паника на клеточном уровне?

— Продолжаю введение! Еще миллилитр!

— Вы уверены? — Кашин уже держал руку наготове над шприцем с адреналином.

— Да! Это не анафилаксия! Смотрите — нет падения давления, нет бронхоспазма!

Анафилактический шок развивается быстро и по характерному сценарию. Резкое падение давления, отек гортани, бронхоспазм, крапивница. Ничего из этого не было. Значит, это не аллергия. Но что тогда?

Я активировал Сонар на полную мощность.

Невероятно! Антидот не просто пассивно распространялся по крови — он был ЖИВОЙ! Не в буквальном, биологическом смысле, но… Каждая его молекула была окружена золотистым ореолом магической энергии. И эти частицы двигались целенаправленно! Они находили черные кристаллы вируса и атаковали их!

— Пульс двести! — крик Кашина вернул меня к реальности. — Это наджелудочковая тахикардия! Нужно останавливать!

— НЕТ! — рявкнул я. — Продолжаю введение! Два миллилитра!

Я давил на поршень, полностью игнорируя нарастающую панику вокруг. Я видел то, чего не видели они.

Я видел, что происходит внутри. Сонар показывал мне настоящую битву на клеточном уровне. Золотистые частицы антидота окружали черные, уродливые кристаллы вируса.

Происходил… резонанс? Вибрация? Частицы антидота вибрировали с невероятно высокой частотой, и эта вибрация разрушала кристаллическую решетку вируса!

— Давление падает! — Марина вцепилась в край монитора. — Семьдесят на сорок! Шестьдесят пять на тридцать пять!

— Увеличивай вазопрессоры! — приказал я Кашину. — Допамин на максимум!

— Уже на максимуме!

— Тогда добавляй адреналин! Ноль один микрограмма на килограмм в минуту!

Давление падает, потому что вся сосудистая система находится в шоке. Массивное разрушение вирусных частиц высвобождает в кровь огромное количество токсинов. Эндотоксический шок. Но это был хороший знак — это значило, что вирус умирает!

— Фырк, что видишь⁈

— АРМАГЕДДОН, ДВУНОГИЙ! — бурундук вцепился в мое плечо всеми четырьмя астральными лапами. — Золотое пламя «Слез феникса» сжигает черную слизь вируса! Но энергии слишком много! Мальчишка горит изнутри на астральном плане!

— Температура сорок! — крикнула Валентина Петровна, глядя на датчик. — Сорок и пять! Растет!

Экзотермическая реакция. Разрушение кристаллических связей вируса высвобождает огромное количество энергии. Плюс сама магическая составляющая генерирует тепло. Гипертермия могла убить его быстрее, чем вирус — денатурация белков в организме человека начинается при сорока двух градусах.

— Серебряный! — я резко повернулся к менталисту. — Магическая стабилизация! Сейчас!

Серебряный шагнул вперед, положил свою бледную, холодную руку на горящий лоб ребенка. Его лицо напряглось от нечеловеческой концентрации.

— Пытаюсь создать отводящий канал… Черт, энергии слишком много!

— Можете справиться?

— Дайте мне минуту!

Минута. В нашей ситуации минута — это была вечность. За одну минуту этот ребенок мог умереть десять раз.

— Пять миллилитров введено! Четверть дозы!

Я продолжал вводить антидот, наблюдая своим внутренним зрением за битвой.

Операционная Владимирской областной больницы.

Шаповалов пошел мыть руки. Снова. В десятый раз за день. Или в сотый.

Вода течет. Розовая от чужой крови. Потом прозрачная. Чистая. Как слезы.

«Мишка, держись. Папа верит в тебя. Папа любит тебя. Папа…»

Телефон молчал.

Операционная. Трепанация черепа.

Голова парня была зафиксирована в специальной металлической раме, похожей на средневековый пыточный инструмент. Скальп обрит, кожа обработана йодом и блестит. На коже фиолетовым маркером был намечен участок для трепанации — аккуратный полукруг прямо над гематомой.

— Скальпель.

Разрез кожи. Лоскут откинут и зафиксирован зажимами, обнажая белую, гладкую кость.

Череп. Защита мозга. Крепость, в которой хранится личность, воспоминания, мечты. Сейчас я вскрою эту крепость. Войду в святая святых. Буду ковыряться в мозге двадцатилетнего парня, у которого вся жизнь была впереди.

У Мишки тоже вся жизнь впереди. Если антидот сработает. Если…

— Трепан.

Дрель завыла с противным высоким визгом. Специальная нейрохирургическая дрель с автоматическим ограничителем, чтобы не повредить мозг. В воздухе запахло паленой костью.

Мишка любит динозавров. Знает все виды наизусть. «Папа, а ты знаешь, что у трицератопса череп был два метра в длину? А мозг — размером с грецкий орех!» Я тогда смеялся: «Откуда ты это знаешь?» — «Прочитал! Я же будущий ученый!»

Отверстие в черепе. Потом второе. Третье. Четвертое. Соединить их тонкими пропилами. Костный лоскут аккуратно снят пинцетом.

Твердая мозговая оболочка. Белесоватая, плотная. А под ней — гематома. Темная, почти черная, свернувшаяся кровь, распирающая черепную коробку изнутри.

Два часа. Прошло ровно два часа. В Муроме уже точно знают результат. Помогло или нет. Жив или мертв. Почему они не звонят?

Может, Разумовский ждет стабилизации? Не хочет давать ложную надежду? Или, наоборот, оттягивает момент, когда придется сообщить о провале?

— Аспиратор.

Тонкая трубка погрузилась под оболочку. Откачка крови. Литр. Полтора. Как она вообще поместилась в черепе?

Мозг, освобожденный от давления, медленно расправился. Он был сдавлен, но жив. Розовый, пульсирующий в такт сердцу. Каждая извилина на месте. Парню повезло. Если это можно назвать везением — жить с дырой в черепе.

— Проверяем на кровотечение… Вот, артериола. Коагуляция.

Запечатать сосуд. Остановить кровь. Спасти мозг. Спасти личность. Спасти человека.

«Спасти Мишку. Разумовский сейчас делает то же самое. Спасает. Борется. Не сдается.»

— Гемостатическая губка на ложе. Начинаем закрывать.

Два часа тридцать минут.

Телефон молчал.

Твердая мозговая оболочка ушита. Костный лоскут возвращен на место. Крошечные титановые пластины для фиксации.

Собрать человека как сложный конструктор. Часть за частью. Восстановить целостность. Вернуть к жизни.