— Дефибриллятор заряжен и проверен, — подтвердил Кашин. — Электроды подключены, гель свежий. Готов к немедленному использованию.

Я повернулся к старшей медсестре.

— Валентина Петровна, экстренные препараты. Адреналин — минимум три ампулы, разведенные для внутривенного введения. Атропин — две ампулы. Преднизолон — девяносто миллиграммов на случай анафилактической реакции. Все в шприцах, подписаны, на стерильном столике прямо у кровати. Чтобы не пришлось бегать к шкафу, если что-то пойдет не так.

Она молча кивнула, показывая на уже подготовленный лоток.

— Все готово, Илья Григорьевич. Адреналин — три миллиграмма в разведении один к десяти тысячам. Атропин — два шприца по полмиллиграмма. Преднизолон — три ампулы по тридцать миллиграммов, уже набраны. Плюс антигистаминные на случай аллергической реакции — супрастин и тавегил.

Тридцать лет опыта. Она уже видела все возможные осложнения и была готова к каждому из них. Таких медсестер нужно ценить на вес золота.

— Марина, респираторная поддержка. Если сатурация начнет падать — а она, скорее всего, начнет, когда пойдет реакция, — готовься немедленно корректировать параметры ИВЛ.

— Поняла, — Марина положила руку на панель управления аппарата ИВЛ. — Сохранила текущие параметры, готова к экстренным изменениям. ЭКМО тоже под контролем — потоки можем увеличить, если понадобится больше оксигенации.

ЭКМО — наш главный козырь. Даже если легкие полностью откажут во время реакции, машина продолжит насыщать кровь кислородом. Это дает нам окно в несколько минут. Иногда несколько минут решают все.

— Катя, — обратился я к самой молодой медсестре, стараясь, чтобы мой голос звучал ободряюще. — Твоя задача — протокол. Записывай все. Время введения с точностью до секунды. Каждое изменение показателей на мониторе. Любые видимые реакции — покраснение кожи, потоотделение, мышечные подергивания. Все, что заметишь. Это первое применение антидота Снегирева на человеке. Твои записи войдут в историю медицины.

Девушка выпрямилась, крепче сжав планшет, словно это был щит.

— Да, Илья Григорьевич! Все запишу! Все до мельчайших деталей!

Молодец, девочка. Страшно, но держится. Из таких вырастают лучшие медсестры. Закаленные в кризисе.

Наконец, я повернулся к Серебряному.

Менталист стоял в углу, руки скрещены на груди, лицо непроницаемое. Но в глазах — живой интерес. Не сочувствие, не страх — чистое научное любопытство. Социопат. Для него это уникальный эксперимент. Занимательное шоу.

Умрет мальчик или выживет — ему, по большому счету, все равно. Но именно эта эмоциональная отстраненность сейчас делала его ценным. Он не запаникует. Будет действовать холодно и точно.

— Магистр Серебряный, мне нужна ваша помощь. «Слезы феникса» — это не просто химический катализатор. Это концентрированная жизненная энергия. Магическая составляющая. При введении в организм может начаться неконтролируемая реакция. Всплеск дикой магии, который может разорвать ребенка изнутри как бомбу.

Серебряный медленно кивнул.

— Понимаю риск. Я буду мониторить астральный план. Если магическая энергия выйдет из-под контроля, я попытаюсь ее стабилизировать.

— Попытаетесь?

На его губах появилась холодная улыбка.

— Господин целитель Разумовский. Я могу контролировать человеческий разум. Могу заставить человека забыть свое имя или вспомнить то, чего никогда не было. Но ребенок под наркозом, умирающий, с диким всплеском чужеродной магической энергии в теле — это неизведанная территория даже для меня.

Честно. Но лучше знать реальные возможности, чем питать иллюзии.

— Ясно. Делайте что можете. Если почувствуете, что теряете контроль — немедленно предупредите. Будем эвакуировать палату.

— От магического взрыва эвакуация не поможет, — пожал он плечами. — Но я ценю ваш оптимизм.

Кобрук, все это время молчавшая, подошла ближе. Ее рука легла на мое плечо.

— Илья, последний вопрос. Ты уверен? Это не только медицинская ответственность. Если что-то пойдет не так, тебя будут судить. Возможно, не только профессионально, но и уголовно. Убийство по неосторожности, проведение запрещенных экспериментов на людях…

Я посмотрел ей прямо в глаза.

— Анна Витальевна, с полным уважением — какая альтернатива? Мальчик умрет в течение часа, максимум двух. Это факт. Антидот дает шанс. Пусть призрачный, но шанс. Математика здесь простая.

— Математика не учитывает человеческий фактор. Горе родителей, если их сын умрет от эксперимента, а не от болезни.

— Отец дал согласие. Осознанное согласие лекаря, понимающего все риски.

— А мать?

— Мать в истерике. Она не способна сейчас принимать решения. Юридически, решение отца является достаточным.

Бездушная логика закона. Но за ней — трагедия целой семьи. Мать, которая никогда не простит ни мужа, ни нас, если ее сын умрет. Отец, который будет винить себя до конца своих дней в любом случае. И мальчик, который просто хочет жить.

Кобрук долго смотрела на меня, затем решительно кивнула.

— Действуй. Все административные последствия я беру на себя. Запомни: это было решение главврача, а ты лишь выполнял приказ.

Железная леди. Готова подставить свою карьеру и свободу под удар ради спасения ребенка. Таких руководителей — единицы.

Я взял маленькую, почти невесомую руку Мишки. Его детская ладошка полностью потерялась в моей.

На тыльной стороне кисти был установлен периферический катетер. В локтевой ямке — еще один. Но я выбрал центральный венозный катетер в подключичной вене. Прямой, короткий путь к сердцу. Так антидот быстрее распространится по всему организму.

— Промываю катетер, — я озвучил свои действия для протокола. — Пять миллилитров физиологического раствора.

Я набрал в шприц физраствор. Медленно ввел его в один из портов. Сопротивления не было — катетер проходим, тромбов нет.

Хорошо. Меньше всего нам сейчас нужна была окклюзия катетера в самый критический момент. Или хуже — отрыв маленького тромба с эмболией легочной артерии. Хотя, куда уж хуже…

— Катетер проходим, — сообщил я команде. — Готовлю антидот к введению.

Я взял шприц с лотка. Двадцать миллилитров прозрачной жидкости, которая светилась изнутри мягким радужным светом. Как жидкий опал. Или расплавленная радуга. Красиво до жути.

«Слезы феникса» давали это свечение. Концентрированная жизненная энергия.

Весьма литературное название, но на удивление точное.

Я поднял шприц к свету. Жидкость внутри переливалась, создавая крошечные радуги на стенах палаты.

— Проверяю на наличие воздуха, — я продолжал комментировать каждое свое действие.

Воздушная эмболия. Банальная, глупая ошибка, которая убьет быстрее любого вируса. Маленький пузырек воздуха, попавший в коронарные артерии — и вызовет инфаркт.

В мозговые — инсульт. Нельзя было этого допустить.

Я держал шприц вертикально. Постучал ногтем по его пластиковому цилиндру — крошечные пузырьки воздуха всплыли вверх, собрались под поршнем. Я медленно надавил на него — капля антидота выступила на кончике иглы, повисла на мгновение, засверкала всеми цветами спектра, а затем упала на стерильную салфетку.

Капля стоимостью в миллионы. Но лучше потерять эту каплю, чем убить ребенка воздухом.

— Воздух удален. Начинаю введение.

Я подсоединил шприц к центральному порту катетера. Игла вошла с тихим, едва слышным щелчком.

Точка невозврата. Как только я нажму на поршень, процесс станет необратимым. Антидот нельзя будет извлечь из крови. Он начнет действовать — спасать или убивать.

— Ввожу первые ноль-пять миллилитра, — мой голос звучал спокойно. Годы практики научили меня контролировать свои эмоции. — Очень медленно. Наблюдаем за реакцией.

Я начал давить на поршень. Миллиметр за миллиметром. Светящаяся жидкость потекла через тонкую трубку катетера, исчезая в вене.

Пошло. Антидот в кровотоке.

Сейчас он попадет в верхнюю полую вену. Потом в правое предсердие. Но стоп — аппарат ЭКМО забирает кровь как раз до сердца, из правого предсердия.