А Диана была уверена, что ей местные рассказали о том, что неподалеку (по ее мнению, не более чем в неделе пути) находятся настоящие солончаки, до которых мы просто не доплыли. Как она это поняла, не зная ни одного слова из используемых туземцами, я так и не понял – но младшая была настолько уверена, что я решил продолжить путь. И не прогадал, так как женам нужно верить всегда: через два дня, спускаясь по реке дальше, мы увидели даже не солончак, а вроде как высохшее соленое озеро. Небольшое, но в нем мы соли с тонну накопали буквально за день, после чего со спокойной душой отправились обратно домой. То есть душа была спокойна, а вот мышцы всю дорогу держались в сильном напряжении: плыть-то теперь предстояло против течения. Но мы – справились! То есть мужики-неандертальцы справились, и к родным берегам мы успели вернуться еще к середине сентября.

И тонна соли народ сильно обрадовала, но их радость была ничем по сравнению с тем, как радовались моему возвращению Тимка и Таффи. Тимка, который уже по двору с трудом ходил, куда-то убежал и принес мне свежего хомяка, а затем раз по пять в день приносил мне (с кухни) куски мяса и буквально кучи кошачьих игрушек, которые детишки делали из меха. Таффи мне добычу не носила, а просто от меня не отходила – а стоило мне присесть, допустим, в кресло, то оба зверика тут же запрыгивали ко мне на колени. И, понятное дело, спал я теперь тоже с двумя немаленькими котиками на груди…

Но зверики, похоже, понимали, что мне и работу делать нужно, так что когда я уходил в кузницу, они меня туда до двери сопровождали, а потом просто сидели у нее (снаружи, все же грохот молота им очень не нравился) и ждали, пока я обратно домой не пойду. И так они себя вели до самого конца…

Тимка ушел первым: как-то ночью он аккуратно, стараясь меня не разбудить, спрыгнул с моей груди и залез в стоящую у двери старую переноску. В ней я его и похоронил, и на могилке посадил куст шиповника (его привезла уже третья «соляная экспедиция») – и я, сам чуть от горя не померев, с удивлением понял, что зверик-то прожил двадцать четыре года! А Таффи его пережила еще на полтора года, и тоже ушло достойно: когда мы с ней просто играли во дворе, она вдруг бросила игрушку и спряталась за растущим у стены кустом…

Меня успокаивали уже внуки моих звериков: большая серая кошка (их тех, у кого точно в предках были невские) и два совсем молодых кота, постоянно между собой выясняющие, кто из них в доме хозяин. И они точно так же старались меня всюду сопровождать, так что я уже ни в какие экспедиции не ездил, и даже в Лесогорск не ездил: я вдруг понял, что больше всего я нужен именно котикам.

Впрочем, и людям я тоже был очень нужен. Все же у меня получилось изготовить паровую машину, плохонькую, но ее все же хватало, чтобы обеспечивать Столицу водопроводной водой. А вторую машину, которую уже дети мои сумели воткнуть на большую лодку, наши кузнецы сделали уже без меня. К этому времени в племени народу (причем взрослых) стало как раз чуть больше тысячи человек, так что я за судьбу цивилизации теперь был спокоен. А за судьбу родных и близких… Ну, против времени люди ничего возразить не могут, оно, время это проклятое, движется, невзирая на желания каких-то там человеков. А цивилизация до того счастливого момента, когда старикам счастливую жизнь она может обеспечить, все же еще не доросла. Я конечно, очень старался – но перехитрить время мне все же не удалось: Бых меня покинула, когда ей еще шестидесяти не было. И она из «первой встречной семьи» ушла вообще последней – а с детьми… их у меня просто, наверное, слишком много было, и я ни к кому конкретно так и не привязался. Хорошо еще, что сами они меня все же… наверное, все же уважали, а не любили, но тут вообще пока что именно любовь у людей не развилась. И я даже не особенно сильно переживал, что расцвета этой «моей цивилизации» я не увижу, но в том, что она и дальше развиваться будет, практически не сомневался: все же я уже два поколения детишек в школе очень многому научил. В том числе и тому, что им лично, скорее всего, и не пригодится – но они точно смогут передать эти знания будущим поколениям, а там… кто знает?

А жизнь – штука все же интересная, даже невзирая на то, что она в любом случае время от времени делает ее несчастливой. Ведь в том, что приходится хоронить друзей, счастья очень мало – а на кошачьем кладбище уже разместилась и невская кошка по кличке Кошка, и несколько других котиков – а то, что вокруг радостно бегали их дети, внуки и правнуки, утешало как-то не особо. Я об этом подумал, когда оставил на месте вечного упокоения последнюю в Столице большую рыжую кошку по кличке Рыжик. И подумал потому, что в Столице больше не осталось котиков, хотя бы внешне напоминающих Таффи и Тимку…

Мне стало невыносимо грустно от того, что те котики, которых я знал и любил, больше не… Но додумать эту мысль мне не удалось: раздался недовольный мяв, и я вдруг осознал, что стою в том самом непонятном месте, а в переноске ругаются из-за опоздания с кормежкой Тимка и Таффи. А бесполый и абсолютно безэмоциональный голос произнес:

– Он не смог сберечь котиков, те, что остались, нас почти не чувствуют. Но он старался, и старался очень хорошо. Котики были счастливы. Это мы не смогли правильно котиков прочувствовать. Но теперь мы можем прочувствовать их правильно. Да, можем. Пусть он попробует еще раз. Не попробует. Почему. Он слишком долго шел, мы почти потеряли время. Не потеряли. Потеряли, там сейчас жить уже нельзя. Но можно потом. Да, но сильно потом. Пусть пробует потом.

– Эй, вы чего? – не удержался я. – Вы что, меня обратно сюда решили вытянуть?

– Мы не вытягивали, ты тут есть. Мы просто прочувствовали тебе то, как ты жил на Земле. И котиков прочувствовали, но не до конца. Тебе надо снова их сберечь.

– Вы меня отправляете обратно?

– Да. Нет. Отправляем. Отправим, но потом. Прошло много времени, там сейчас жить нельзя. Но потом будет можно. Нужно подождать.

– Сколько ждать?

– Недолго. Долго. Нет, тут недолго, это там долго. Нужно тебе ждать неделю. Или месяц. Недолго. Обустраивайся, мороженое мясо и дрова на прежнем месте.

– А молоко?

– И молоко. И рыба. Все, что нужно котикам. И ему что нужно. Ему много не нужно. Нужно, если он помрет, то некому будет ухаживать за котиками. Все, что нужно котикам и ему. Мы скажем, когда будем готовы. Но ждать недолго. Очень недолго, но мы не знаем, сколько точно. Знаем. Нет, не знаем. В общем, будь готов.

– К чему?

– Ухаживать за котиками. Здесь и на Земле. На Земле уже скоро.

– На той Земле, на которой ты уже был, мы ее еще чувствуем. Не чувствуем, мы чувствуем другую, которая с той взаимодействовала. Это неважно. Да, неважно. Будь готов…

Я сделал шаг вперед и огляделся: все, что я помнил по первому (да и по второму) посещению этого места, осталось без изменений. Но кое-что добавилось: посреди пространства стояла деревянная кровать (которую я себе сделал, когда остался без младшей, возле нее на полу лежала «малая пехотная лопатка», которой я копал последнее пристанище Рыжику. Молоток, которым я заколачивал ее последний приют, «поварской» топорик, с которым Диана всегда ходила на охоту и который я оставил себе на память о ней… На кровати лежало знакомое меховое одеяло и подушка…

Я сел на кровать, открыл переноску, как-то машинально достал пакетик корма и насыпал его в миску котикам. И лег – а через минуту у меня на груди оказались два знакомых до слез меховых комка. И Таффи, как и всегда в последние годы, крепко обняла мою руку, а Тимка очень вежливо, но настойчиво гладим лапой меня по лицу. И оба зверя очень довольно мурлыкали – а я просто таял от счастья. Мы снова вместе! А вот что нас ждет в ближайшем будущем…

Но мы – справимся, в любом случае справимся. Ведь мы уже знаем, как это проделать. И, независимо от того, куда нас в этот раз запустят эти, мы обязательно выстроим для себя счастливую жизнь! Жалко, что пока неизвестно куда и когда нас снова низвергнут, но в любом случае они постараются все же нас не в ад оправить, ведь им важно, чтобы котики были счастливы. И мне это важно тоже не меньше. А скорее всего, даже больше…