А пока я плел тачку, двухколесную. И к середине марта ее все же сплел. Никто в семье неандертальцев на нее вообще внимания не обращал: мало ли зачем этот странный, большой, но еще безбородый сосед занимается? Может он просто играет – все же пока борода не выросла, он еще ребенок. Но когда я начал свое изделие самого что ни на есть хайтека испытывать…
Испытывал я ее самым простым способом: площадка перед домами была основательно утоптана, от асфальтовой по ровности почти не отличалась – и я стал по ней тачку катать, все больше ее нагружая. Но чтобы время на погрузочно-разгрузочные не тратить, нагружал я ее своими помогальниками. Сначала мальчишек на нее сажал (Фых и Фух в первые разы боялись до одури, а затем чуть ли не дрались за право на тачке прокатиться), потом перешел в более тяжелым грузам. А когда я прокатил на тачке одновременно девчонок и мальчишек, народ все же к транспортному средству присмотрелся. Все же знали, что я могу тяжестей таскать даже меньше, чем Фых или Фух по отдельности, а тут…
Первой осознала пользу тачки Хых: она пришла ко мне, причем даже не побоялась в дом зайти с котятами, и тоном, не предполагающим ни малейших возражений, сказала:
– Покажи, как тачку плести.
И после этого почти месяц все племя занималось изготовлением транспортных средств. Кто-то за прутьями бегал, кто-то плел, а кто-то делал подшипники: они сами меж себя распределили, кто чем заниматься будет, причем распределили, на мой взгляд, очень правильно: каждый делал то, что умел делать лучше других. Ну а я в основном «увлекся» сборкой и конечной доработкой как раз подшипников. Довольно примитивных, но для нынешнего времени очень трудоемких: из куска мамонтовой шкуры вырезалась толстая (то есть со стенками сантиметра в два) «трубка», кожа пропитывалась жиром (я предпочитал для этой цели свинячий), а потом в этот «масляный подшипник» аккуратно вставлялась ось (деревянная, на которую еще и кусок «поверхности скольжения» надевался, вырезанный из мамонтова бивня).
И к концу апреля, когда снег почти весь уже растаял, все собрались и отправились в дальнюю дорогу. На самом деле я решил посмотреть, насколько погруженная на тачку моя кровать останется «домом» для Таффи и Тимки, и если им этот дом не понравится, решил просто обратно вернуться. Но не потребовалось: хищники с удовольствием сидели (а чаще спали) в закрытых уже переносках (куда их отправляли сразу после обильной кормежки и туалета), а на привалах спокойно делали свои дела, не отходя от тачки больше чем на пару метров и снова возвращались в «дом». Правда, и тут возникала мелкая и вполне преодолимая трудность: если я на закате сам в свою кровать не возвращался, они начинали очень громко возмущаться. А такие крики могли кого-то очень неприятного привлечь (или отпугнуть кого-то вкусного), так что уже на третий день путешествия тетки меня просто загоняли в люлю, когда солнце только касалось краем горизонта, и не выпускали до тех пор, пока солнышко снова на небо не выкатится. Не то, чтобы я сильно возражать стал, ведь мне даже «завтрак в постель» неандертальцы приносили – но вот тот факт, что они так сильно стали заботиться об удобстве звериков, меня несколько удивлял. Они мне объяснили, что заботятся они все же о собственной безопасности, и я даже как бы им поверил – но вот то, что завтрак они сначала котикам приносили и только после этого и мне, окончательно поверить в это мне не давало.
Впрочем, я по такому поводу даже волноваться не собирался, а вот по поводу того, насколько путешествие затянется, я переживал. Потому что путешествовали мы слишком уж долго, всяко больше месяца прошло. И я подумал (а потом у Хых уточнил), что Гхы у нее просто в свое время спросил, какое она знает самое большое число из тех, которым я их научил – вот про пять путешествий в оба конца и сказанул. И хорошо, что тогда они только до пяти считать научились… а сейчас уже почти все племя оперировало числами в пределах первого десятка. И не только числами: когда я с ними встретился, у них в языке было меньше пяти сотен слов – а сейчас уже явно за тысячу. И это были не только слова вроде «котик» и «веревка», они уже знали названия каждой детали тачки, отличали нож от шила, а кирпич от камня – и даже для глины у них было уже пять разных слов, а ведь поначалу все, что под ногами встречалось, они называли просто «землей». Еще теперь в языке имелось с пару десятков названий разных цветов. Раньше им просто было это не нужно: цвета они различали прекрасно, даже, пожалуй, лучше меня, но им просто их называть не требовалось – а теперь каждый цвет, имеющийся в моей одежде или в моих вещах, имел свое название. То есть как имел: я им сказал, но они эти слова в свой язык мгновенно включили. Как и все прочие названия предметов, которых раньше у них не было…
Вообще, как я убедился, неандертальцы сами по себе были весьма умными существами, у них и абстрактное мышление было очень развито – но дикая жизнь в дикой природе раньше им проявлять свой ум (в частности, в языке) просто не требовала. А теперь – я во время путешествия неоднократно слышал, как люди обсуждали, какой они на новом месте дом построят и сколько им времени потребуется на это. И попутно решали проблемы нынешнего и предстоящего питания.
Особенно предстоящего: Гух меня много раз спрашивала, знаю ли я, как мясо сохранять там, где в земле мерзлоты нет. Ну, теоретически я это знал, а ей сказал, что если мы остановимся возле какого-нибудь озера или реки, то я им просто покажу. Пока что именно покажу: слов для описания ледника для хранения продуктов пока в местном языке не было. Но слова-то я придумаю, точнее, обучу их нужным словам: все же народ вполне обучаемый и, насколько я успел заметить, учившийся с удовольствием. Особенно им всем понравилось, когда я их научил огонь линзой добывать – но и всему остальному они учились с нескрываемой радостью: ведь новые знания делали их жизнь лучше…
Но и «старые» знания они использовали более чем грамотно. По моим прикидкам мы должны были куда-то на юг идти, но маршрут наш был довольно извилистым. Я его старался отслеживать и даже примерную карту в телефоне рисовал – и там такая загогулина получалась! Но на мой вопрос «почему» тот же Гхы отвечал весьма уверенно: трассу прокладывал именно он, и прокладывал ее таким образом, чтобы по пути нам большие реки не попадались. Правда, маленьких попадалось довольно много, и их приходилось вообще вброд переходить – но меня через эти речки всегда тетки перетаскивали, зная, что я в ледяную воду лезть отказывался всегда, причем они придумали меня перетаскивать непосредственно в моей тачке, сидящим на кровати рядом с котиками. И только когда мы уже ближе к концу мая все же были вынуждены довольно большую реку пересечь, я обратил внимание на то, что они тачку со мной не просто на руках несли, шагая по дну, а вообще вплавь» С тачкой, которая весила со всем грузом явно за пару центнеров! И проделали они это, даже особо не надрываясь!!!
Они вообще все тачки через реку на плечах переправили, пока я разводил костер, возле которого они после купания в ледяной воде греться уселись. И мне стало интересно тут то, что тачки переправляли через реку именно тетки, а мужики и мальчишки в это время ловили еду. Но май – это когда только травка пробиваться стала после зимы, еда в основном была довольно худосочная… хотя пока что ее вроде всем хватало.
А после форсирования реки был устроен большой привал до следующего дня, все грелись самыми разными способами… и у костра, и просто на солнышке: солнце сейчас опять почти весь день на небе ярко светило, днем температура поднималась уже выше двадцати пяти. Да и народ был все же закаленным (как я подумал, незакаленные давно уже все померли), так что никто не простудился. А еще через пять дней мы дошли до места…
Место было интересным: в довольно широкой долине у реки действительно рос настоящий лес. Правда, рос он именно вдоль реки, полосой, по моим прикидкам, где-то в полкилометра, но Гхы сказал, что до конца этого леса нужно вдоль реки «идти пять дней». И я не понял, это он снова использовал идиому «очень долго» или на самом деле максимально точно расстояние отмерил, ведь на привале у реки он тоже говорил, что до нужного места осталось пять дней – но именно за пять дней мы и дошли…
