А где-то в конце сентября (или начале октября, я все же с точностью где-то до недели смог даты определить) выпал снег. Немного, на свободном от травы месте его около сантиметра нападало – но этот снег уже не таял. И, поскольку с зимней одеждой у меня как-то не сложилось, я занялся «домашней работой». При свете фонарика занялся…
Не зря я героически все батарейки от телефонов держал в заряженном виде: через окошко размером в два телефонных экрана света к дом проникало достаточно, чтобы только день от ночи различить. А мне для работы света нужно было куда как больше – но вот два одновременно включенных в режиме фонарика телефона мне его давали… достаточно. То есть в крошечной комнатенке все равно читать газету, допустим, было нельзя – но у меня ведь и газет не было (не считая той, которая в качестве подстилки подо что-то у меня в рюкзаке завалялась), а вот нитку прясть и свитер вязать было уже можно. Я же притащенную мамонтову шерсть тогда выстирал, высушил, расчесал – а теперь героически из нее прял нитки. Понятно, что никакой прялки у меня не было, да и из чего ее сделать можно, я себе представлял слабо (и уж совсем не представлял, как она работать вообще должна), но вот как крутить веретено… в детстве нам очень полезные мультики показывали, например сказку про царя Салтана, и там три девицы под окном именно пряли, привязав… кудель, если я слово не путаю, к какой-то палке. Полезная картинка оказалась, и я теперь смог оценить трудовой героизм этих троих: из очень неплохой шерсти у меня за час получалось метров, наверное, десять нитки спрясть. А потом за полчаса из нее крючком (а спицами я вязать вообще не умел) связать пару рядов будущего свитера…
У меня в домике теперь почти постоянно сидели или Быщ, или Бых – и они не просто сидели, а крутили ручку фонарика зарядного, но, думаю, скоро придется Бых от этой работенки все же освободить: она, в отличие от старшей сестры, довольно быстро разобралась с веретеном и тоже принялась нитки прясть. А разбираться она стала после того, как я героически связал-таки один рукав будущего свитера и она его на себе примерила. В результате ее деятельности я второй рукав смог связать уже через неделю, ближе к концу октября, и у меня стало закладываться подозрение, что ближе к декабрю у меня уже и целиком свитер получится. Ага, размечтался!
Не в том смысле, что «размечтался, одноглазый», а в том, что свитер у меня не одного, скорее всего, получится. Потому что Бых рукав еще кое-кому показала, и теперь – пока солнышко светило – сразу три тетки во главе с Хых сидели как раз «под окном» и пряли нитки, а еще одна – с необычным именем Рыш – довольно ловко вязала из этих ниток… что-то такое вязала. Хреновенько вязала, ведь, насколько я помнил, в процессе вязания надо еще и петли считать, чтобы изделие нужной формы получилось, а когда люди умеют считать только до двух…
Хых в конце концов ко мне пристала с требованием объяснить, почему у нее все так криво получается – а я взял и объяснил. Что ее, впрочем, вообще не смутило (хотя местные вообще, по моему, никогда не смущались и даже слова такого у них в языке не было) и потребовала ей «показать как считают». Да, обучение у них шло всегда именно через демонстрацию того или иного, и по сути слово «показывать» было эквивалентом слова «научить»… хотя там еще с пяток иных смыслов имелся. И мне пришлось ее учить… не то чтобы пришлось, все равно делать-то было особо нечего – но обучение шло очень трудно. К декабрю она с трудом освоила счет до пяти, и на этом остановилась, но лично мне то было уже не важно: я себе свитер связал (он получился очень теплым, хотя с размером я явно перестарался) и теперь я мог вообще спокойно на улицу выходить без риска тут же замерзнуть. Не в одном свитере, конечно, но я себе еще и куртку меховую сшил (из сусликовых шкурок), так что теперь мог почти спокойно и до холма с кустами прогуляться. А чтобы ноги не мерзли, я себе еще и носки шерстяные связал…
С носками, я, конечно, кроссовки свои надеть уже просто не мог – но у меня появилась и новая обувка. Оказывается, на зиму местное население уже умело делать себе обувь достаточно теплую (и очень просторную), причем ее вообще шить нигде не приходилось. Это был кусок оленьей шкуры, которую специальным образом разрезали, спереди кожаный шнурок две стороны внахлест соединял, а сзади кусок шкуры просто присборивался. Получалась обувка вообще безразмерная, но в принципе довольно теплая, а уж с носками шерстяными она была для нынешней погоды вообще идеальной. Однако все это мне работенки добавило изрядно: у Рыш носок связать вообще не получалось и все теперь просили меня им носочки связать. Хорошо еще, что я все же придумал, как вязать спицами: это выходило куда как быстрее, чем крючком. Правда, те носки, что я вязал, приходилось все же из нескольких частей сшивать – и я очень порадовался, что в свое время у меня хватило терпения все же иголку выточить. Тетки все вообще считали иголку чудом: они-то раньше свои одежки «шили», продырявливая края шкур заостренной палочкой и в них кожаные ремешки просовывая, а теперь – да еще и нитками хоть какими – изготовление одежды и обуви стало куда как проще.
Правда, мне тратить мамонтову шерсть просто для того, чтобы пару шкур вместе сшить, было очень жалко, ведь, как я понял, мамонты людям довольно редко так попадаются, так что я пошел в знакомую рощицу, нарвал там кучу засохшей крапивы… Все же сказки того же товарища Андерсона – это именно сказки, из охапки крапивы размером… не с меня все же, а, скорее, с Быщ, получилось сделать кудели комок примерно с мой кулак. Но и тут появилось возможность быстро воспользоваться «помощью зала»: когда я спрял их этой кудели первую нитку длиной метра в три, вся семья неандертальцев стала и пошла собирать эту высохшую крапиву. Вообще-то проявив при этом изрядный героизм: крапива, даже высохшая и промороженная, все еще демонстрировала свою крапивную сущность. Но людям крепкие нитки было очень нужны, так что они такие «мелкие неприятности» полностью игнорировали.
А вот что они не игнорировали, так это щетки-чесалки для котиков: их, из-за того, что я положил «оригинальную» щетку «не в тот мешок», у меня теперь было целых двенадцать штук. И Быщ и Бых очень неплохо и шерсть, и крапивную кудель вычесывали (а когда думали, что я не вижу, и себя ими расчесывали, чуть не повизгивая от удовольствия). А еще они почти каждый день расчесывали Таффи и Тимку – и вот это они явно «в корыстных интересах» делали: шерсти в котиков пока что было, конечно, немного – но они всю ее аккуратно собирали и прятали в пакет. Я вообще-то был в курсе, что кошачью шерсть спрясть не получится, она «слишком гладкая и скользкая» и нитки просто расползутся почти сразу – но это если ее саму по себе прясть, а вот если с той же крапивой или с мамонтиной… я так девчонкам и сказал. Именно девчонкам: я прикинул, что им должно быть что-то в районе лет тринадцати-четырнадцати. Правда, я где-то когда-то то ли читал, то ли слышал, что неандертальцы развивались медленнее кроманьонцев (то есть росли медленнее) потому что у них мозг был больше… а может, меня «эти» так «прочувствовали», что я теперь и в неандертальцах разбираться больше стал. Но не суть, я им просто объяснил (и даже не примере показал), как себя ведет «кошачья пряжа», и они вроде меня поняли.
Но крапива в окрестностях уже закончилась, а люди теперь почти никуда уже по улице не ходили. То есть не по улице, конечно, а из дому редко выходили, разве что мяса добыть, причем не охотой, а из «кладовки» очередной кусок выкопать. Ну и в гости друг к другу тоже, конечно, ходили, причем по многу раз в день. Но ко мне в гости ходили только Бых и Быщ, Хых и иногда Гух: их котики вроде как терпели (а к девчонкам вообще хорошо относились, раз позволяли им себя вычесывать), а когда (случайно) кто-то другой в дверь совался, они хором орать начинали. А котики для всего этого племени было почти на уровне «священных животных», и даже не потому, что они считались «моей семьей», а потому что это были «звери, которые носят людям еду».
