Люди кончили свой рабочий день. Кто-то проводит вечер в кругу семьи, рассказывает домашним о своих делах, чтобы вместе порадоваться успехам или погоревать, если постигла неудача. Кто-то, может быть, берет на руки трехлетнего сына и рассказывает малышу о сказочном острове, где маленькая золотая птичка не умолкая поет день и ночь, день в ночь…

Друг идет к другу: юноша смотрит на девушку и вздыхает: у нее такие карие глаза, и ему так трудно найти слова, чтобы сказать то, что никому не легко сказать!

Да, люди в этот вечер отдыхают, мечтают и любят… Только у одинокого человека, которого вот уже сорок лет называют Крючком, нет никого, никого. И у него когда-то была своя девушка, а кто знает, может, ее и не было и ему это только пригрезилось. Они встретились в первый раз зимним утром, когда студент Суна, сгорбленный, с воспаленными от ночных занятий глазами, спешил в университет. На улице в этот час было много народу, каждый шел со своими мыслями, своей дорогой, никому не было дела до юноши в поношенном пальто. Навстречу двигался поток людей, среди них были мужчины и женщины. И вот в то утро случилось так, что одна из них упала. Люди обошли ее, а Суна наклонился и помог девушке встать.

Она была молоденькая, почти ребенок. «Спасибо», — сказала девушка и попыталась улыбнуться, но юноша видел, что в глазах у нее слезы. Что особенного в том, что человек упал па обледеневшей улице и ушибся? Ничего удивительного, ничего необычного, но почему должна была упасть именно она и именно там, где проходил сутулый Петер Суна?…

Они встречались каждое утро, встречались на одном и том же месте. Юноша издали узнавал коричневое потертое пальтишко девушки, и, когда она едва заметно улыбалась и наклоняла голову, отвечая на его приветствие, Петер Cуна опускал глаза и краснел.

Он много думал об этой девушке. Может, она школьница, может, спешит на работу о контору или на фабрику. Кто бы она ни была, но ему суждено было думать о ней во сне и наяву. Петер Суна не сказал этой девушке ни слова. Только в короткие минуты отдыха, а иногда по ночам, когда он от переутомления не мог уснуть, он беседовал со своей любимой.

«Еще неполный год, и я окончу университет», — говорил он девушке, и ему казалось, что она слышит его и радуется его мечтам.

«Еще несколько месяцев, и я заговорю с тобой», — повторял он, закрывая воспаленные, близорукие глаза.

«Подожди, мы еще заживем!» — обещал юноша самому себе и ей, и минуты эти давали ему много силы.

Прошли недели и месяцы, и вот в одно утро, когда уже в парке запахло первой сиренью. Петер Суна нс встретил своей девушки. Он с минуту постоял на углу, но она не показывалось. «Наверно, уже прошла», — решил Крючок и побрел в университет, стараясь внушить себе, что это всего лишь случайность, что девушка прошла раньше или немного задержалась. И все же день был испорчен.

Она не пришла и на другое утро, хотя юноша прождал ее почти час и впервые пропустил лекцию. Она не пришла, и Петер Суна никогда больше не встречал своей любимой. Что ему было делать? Искать эту девушку? Но ведь он даже имени ее не знал!

Ждать на углу с утра до вечера?

Суна так и делал. Он ждал и искал, по напрасно — он нс нашел се.

В ту весну Суна сквозь свои очки все вокруг видел серым и бесцветным. Он еще больше осунулся, и временами казалось, что он махнет на все рукой и уйдет из этой каменной клетки, где невозможно найти человека, которого так жаждешь найти.

Cунa перенес и это.

Прошли годы. Возможно. Петер Суна нашел бы себе спутницу жизни, любовь ведь не всегда видит сгорбленную спину и близорукие глаза. Ио что поделаешь, если у человека такое странное сердце, которое не устает хранить в себе то. чего в действительности никогда и не было.

Когда умерла сестра Супы, учитель математики взял к себе ее сына — маленького ласкового белокурого мальчугана. Это были нелегкие годы, по Суна еще и теперь помнит то время. По вечерам, когда он проверял тетради, Клав подходил к столу и молча смотрел, как среди черных колонок цифр то тут, то там вспыхивают красные черточки.

— Дядя, почему там написано черными чернилами, а ты пишешь красными? — спросил однажды мальчик, тронув дядю за локоть.

Супа снял очки, положил перо и рассказал маленькому человечку, что красными чернилами он исправляет ошибки. Может, Клав понял, а может, и нет, но математик ночью долго думал о том, как много понадобилось бы красных чернил, чтобы исправить все ошибки в его жизни…

Стенные часы пробили одиннадцать. Шахматные фигуры лежат в пестром ящичке, их владельцу уже не хочется играть сразу черными и белыми. Он знает каждый свой хол. знает заранее, как ответит на пего, и от этого ему скучно. Долго ли человек может обманывать сам себя?

Радио говорит что-то о ста тридцати процентах. Суна выключает приемник. Он хорошо умеет вычислять проценты. но ему ясно одно: свою работу преподаватель математики не может выполнить на сто тридцать процентов. даже на сто один процент — и то нет. Он объясняет теоремы, заставляет учить формулы, спрашивает, ставит отметки и исправляет тетради Может, это сто процентов, а может, я нет, но уж. во всяком случае, не больше. То же самое способен делать любой другой, кто хоть сколько-нибудь знаком с алгеброй пли тригонометрией. А если так, то кому нужен Петер Суна? И если в одно утро он больше не встанет, разве на свете останется пустое место или кто-нибудь загрустит и почувствует, что ему не хватает старого математика?

Суна вздохнул и взял с полки стопку тетрадей. Учителя Суну можно заменить, но пока он дышит, он будет делать свое лицо. Он никогда не станет зря есть хлеб — нет, этого не будет.

Перед нам тетради десятого класса. Учителю Супе не надо смотреть на обложки, чтобы сказать, кому какая из них принадлежит. Вот эти прямые, немного заостренные, как бы упрямые цифры написаны Валдисом Абелитом. Абелит в математике не очень силен, держится более или менее на одном и том же уровне.

Вот легкий, грациозно-игривый почерк Инта Жидава. Напрасно искать в его работе ошибок. Цифры и формулы всегда послушны ему.

Маленькие, круглые, чуть неуверенно выведенные цифры… Это тетрадь Веры Ирбите. Девочки редко бывают хорошими математиками. Это Суна знает еще со школьных лет, но за прилежание и старательность на этот раз можно поставить четверку.

Топинь какой-то странный. Иногда он без запинки решает самые сложные задачи, не попадается даже в самые хитроумные ловушки, но порою смешивает совсем простые вещи и создает свою собственную математику, но она не имеет почти ничего общего с той наукой, которую когда-то изучал Петер Суна и которой сейчас обучает других. «Парень способный, но ветреный», — решает учитель и берет следующую тетрадь.

Выражение его лица меняется. Роланд Пурвинь, самый неспособный, несознательный ученик, — ну что он опять нагородил? Внимательно, строчка за строчкой, Суна следит за решением задачи. Ошибок, к его удивлению, нет только в самом конце Пурвинь забыл, что, кроме знака сложения, существует еще знак вычитания. Учитель просматривает работу Пурвиня еще раз, но сколько ни смотри, кроме ошибки в ответе, да и то по рассеянности, ни к чему больше не придерешься. Пурвинь, наверно, опять списал. У кого?

Суна хорошо помнит работы Жидава, Абелита и Топиня. У них ход решения немного другой. Значит, у Инерауда. Оба мальчика в классе сидят рядом.

Старый математик неторопливо отыскивает тетрадь Инерауда и принимается просматривать задачи. Да, это та же группа, что у Пурвиня. И первые строчки решения совершенно совпадают. Затем Суна сдвигает брови, макает перо в красные чернила и начинает черкать. Инерауд перепутал сумму квадратов двух чисел с квадратом суммы. и решение у него получилось неверное.

Суна откладывает работу Инерауда и опять берется за тетрадь Пурвиня. Значит, он не списал, это ясно, но как Пурвинь смог самостоятельно решить эту трудную задачу?

К Пурвиню у учителя нет никакого доверия, но математику ведь не важно, что думает он сам или кто-нибудь другой, а важно, что написано черным по белому.