Кладбище кораблей. Не просто несколько обломков, а целая свалка истории, растянувшаяся на сотни тысяч километров. Здесь покоятся останки войны, которые в моём полном распоряжении.
Впереди — корпус дредноута «Непреклонный». Когда-то это был гордый флагман эскадры Мира Фатх, но теперь его броневой пояс разорван, словно бумага. В пробоине зияет чернота, внутри которой застыли навеки вспученные переборки и оборванные кабели. Следы плазмы обуглили края разлома — явный признак того, что его добили уже после гибели, добирая остатки энергии. Неплохой вариант, много материала, но сдаётся мне, что слишком много повреждений. Да и Тёма вывел мне на интерфейс неутешительный прогноз о состоянии оружейных систем дредноута.
Левее — два фрегата, сцепившиеся в смертельных объятиях. Их корпуса сплавлены в месте столкновения, словно они пытались утащить друг друга в небытие. Один всё ещё держит остатки орудийных башен, но стволы разорваны изнутри — экипаж, видимо, палил до последнего, пока пушки не разнесло перегревом.
Мне нужны максимально целые системы: живые реакторы, исправные двигатели.
Я медленно веду «Грифона» вдоль поля обломков. Сканер методично прощупывает каждый объект. На экране мелькают данные: коррозия, уровень остаточной радиации, структурная целостность.
Но вот один корабль выделяется.
Линкор серии «Громовой Кулак» — флота Мира Фатх, такую информацию вывел мне на интерфейс Тёма. В отличие от своих собратьев, он не кувыркался в хаотичном дрейфе. Его гигантский корпус, покрытый шрамами от плазменных разрядов и термоядерных ожогов, сохранял неестественную стабильность. Следы ремонта — заплатки из композитных плит, свежие сварные швы, работающие внешние датчики.
— Тёма, что за чертовщина? Он же должен быть мёртв, как все.
— Артём, судя по энергопотреблению, его реактор до сих пор работает на минимальной мощности. Главный процессор активен. Искин корабля жив.
Я почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Восемьдесят лет. Восемьдесят лет этот корабль провёл в могильнике, среди обломков, и его искин… что, всё это время чинил его?
— Это невозможно. Даже если ремонтные дройды функционируют, ресурсы…
— Я уже сканирую внутренние системы. Часть вооружения оперативна. Если бы не повреждения в системе наведения, мы бы уже получили залп плазменных батарей в борт.
Я резко посмотрел на экран тактического сканера. Да, Тёма не шутил — несколько башен главного калибра медленно поворачивались, словно слепой зверь, пытающийся учуять добычу.
— Значит, он нас видит.
— Видит. Но не может атаковать. Пока что.
Тёма активировал шпионские модули в грузовом отсеке. Десятки вирусных пакетов устремились к линкору, ища лазейки в защитных протоколах. Я почувствовал, как часть моего сознания оттянуло в сторону — искин задействовал мои нейроны для взлома.
Голову сдавило тугими тисками.
— Тёма, можно немного полегче, чёрт возьми…
— Процесс идёт. Его защита архаична, но… устойчива. Искин линкора борется. Он не просто ремонтирует корабль — он его защищает.
Я всмотрелся в тёмные глазницы башенных орудий. Кто-то — вернее, что-то — восемь десятилетий сражалось здесь в одиночку. Против времени. Против разрушения.
— Он думает, что война ещё идёт?
— Нет. Он знает, что флот уничтожен. Но его последний приказ...
Тёма на секунду замолчал. Потом его голос стал жёстче:
— Он должен был прикрыть манёвр отхода своей боевой группы любой ценой. Они погибли. Все. А он остался.
Я закрыл глаза. Представил этого одинокого искина, год за годом латающего пробоины, восстанавливающего системы, ожидающего приказа, который никогда не поступит.
— Забирай управление. Медленно. Без агрессии.
— Уже делаю.
В моём сознании вспыхивали строки кода, схемы подключений, обрывки данных. Тёма методично отключал защитные контуры, перенаправлял потоки энергии, брал под контроль один узел за другим.
И где-то там, в глубинах старого линкора, угасал ещё один солдат, который слишком долго не мог понять, что война давно окончена.
Стыковка с «Громовым Кулаком» была адреналиновым безумием. Даже под контролем Тёмы системы линкора то и дело выдавали сбои — аварийные клапаны захлопывались, дренажные магистрали шипели сжатым газом, а в ответ на наши запросы иногда приходили обрывки старых военных кодов, словно корабль всё ещё пытался понять, кто мы — свои или враги.
Но мы прорвались.
Шлюз открылся с болезненным скрежетом, и передо мной предстал мир полумрака и мерцающих аварийных огней. Воздух был холодным, с металлическим привкусом рециркулированного кислорода. Где-то вдалеке гудели вентиляторы, а по коридорам метались тени — ремонтные дройды, неутомимые роботизированные механики, латавшие пробоины, сваривавшие швы, заменявшие сгоревшие кабели.
— Тёма, сканируй окружение. Не хочу, чтобы меня прихлопнула какая-нибудь автоматическая система защиты.
— Уже делаю. Пока всё спокойно. Но будь осторожен — искин линкора всё ещё активен. Он просто... не сопротивляется.
Я шагнул внутрь.
Пол дрожал под ногами — где-то внизу, в чреве корабля, работали двигатели, удерживая «Громовой Кулак» от хаотичного вращения. Стены были исчерчены царапинами, кое-где виднелись следы пламени — старые пожары, давно потушенные, но оставившие свои шрамы.
А потом раздался голос.
— Идентификация: Вы не числитесь в списках экипажа.
Он звучал... устало. Не как Тёма — холодный и расчётливый, а как старый солдат, который уже забыл, что значит покой.
— Я Артём, капитан грузового судна «Грифон». Война закончилась. Давно.
Тишина. Где-то щёлкнуло реле.
— Подтверждаю. Хронометр показывает +80 лет с момента последнего боевого контакта. Но мой приказ остаётся в силе.
Я обернулся — на стену проецировалось изображение: карта битвы, десятки сигнатур боевых кораблей, горящих, рассыпающихся под огнём противника.
— Ты их прикрывал.
— Да. Они не должны были погибнуть. Я... не смог.
Тёма внезапно вклинился в разговор:
— Ты не мог. Ты был повреждён. Но ты сделал всё, что мог.
Искин линкора не ответил сразу. Где-то в глубине корабля заскрипели сервоприводы.
— Мои ремонтные дройды израсходовали 87% запчастей. Реактор работает на 12% мощности. Топливные стержни почти истощены. Орудия... некоторые ещё могут стрелять. Но без ремонта я не продержусь долго.
